Почему нас так не любят на Западе?

Кто и как формирует взгляд на Россию на Западе? На это поразительный ответ дает вышедшая не так давно в Лондоне и совершенно не замеченная у нас книга

Когда мне прислали на отзыв книгу Энтони Кросса со скучным названием "В землях Романовых: аннотированная библиография англоязычных первоисточников с рассказами о Российской империи (1613-1917)", энтузиазма поначалу не возникло: ну что такое библиография — список литературы, автор, заглавие, год издания, краткая аннотация... Но как только начал просматривать книгу британского историка, ведущего специалиста в области отношений России и Запада, понял: это настоящая сокровищница не только для всех, кто интересуется историей, но и для тех, кому небезразличен "образ России" за границей.

В 440-страничной публикации представлено более 1200 источников, сюда вошли только письменные свидетельства людей, побывавших в России в период романовского 300-летия. Поражает их число и разнообразие: это записки предпринимателей и военных, врачей и домашних учителей, инженеров и архитекторов, искателей приключений и серьезных географов-исследователей. Это не просто рассказы о себе в России, а еще и о том, как переплетались судьбы российской и западной цивилизаций. И ответ на популярный нынче вопрос: почему нас на Западе не любят?

От Кюстина до obshchina

Книга Энтони Кросса при внимательном прочтении — это, по сути, сборник кейсов, из совокупности которых складывается образ целой страны. Нашей страны. И вот как любопытно получается. В одном случае почти случайная, легкомысленная книженция, плод быстрой пробежки под развесистыми клюквами России становится ключевой в формировании представлений иностранцев о нашей стране — и даже у нас о самих себе. В другом случае правительство выдает грант на вдумчивое исследование, снабжает благожелательного автора фундированными материалами, выделяет сопровождающих — хотели как лучше, а на выходе получается наоборот. Книга не только не производит ожидаемого эффекта, но даже становится идейным источником противников режима.

Такая история получилась с двумя книгами о России времен обожаемого сейчас русскими правыми Николая I. Первую, "Россия в 1839 году" (вышла в 1843 году), написал французский маркиз Астольф де Кюстин, пробывший у нас всего-то недолго. Маркиз припечатал русских как варваров, едва прикрытых европейским лоском. Оттуда, в частности, пошла гулять знаменитая фраза "поскреби русского — найдешь татарина", хотя, по всей видимости, не он ее придумал. Кюстин писал, что русские "вроде дрессированных медведей, которые только заставляют тосковать о медведях диких". Папе и дедушке де Кюстина революционеры отрубили головы гильотиной, и он ехал в Россию за аргументами против выборной демократии. Но пришел в ужас от страны рабов, страны господ. Правда, его впечатления могло окрасить в негатив то, что гидом у него был польский человек, не смирившийся с гибелью родины в трех имперских разделах.

Многие тогда в России увидели в книге Кюстина оскорбление великой державы, говоря сегодняшним языком — русофобский экстрим. Другие — точную картину самодержавной тюрьмы при Николае I. Третьи — глубокое эссе на тему государства и демократии. Его брошюру даже сравнивали по глубине с "Демократией в Америке" Алексиса де Токвиля, вышедшей незадолго до поездки Кюстина в Россию. После первой публикации книга маркиза выдержала шесть переизданий, была переведена на английский и немецкий, сразу стала известна по всей Европе и в России, хоть и была у нас запрещена (полностью книга на русском вышла только в 1996 году!).

Царское правительство пыталось сгладить эффект от зловредной книжки. За казенный счет опубликовали во Франции несколько контрброшюр против маркиза. Наконец, узнали, что в Пруссии есть барон, разглядевший у славян некую соборную организацию сельской жизни. Этого барона, Августа Гакстгаузена, срочно вызвали написать подробную книгу о русской особости. Николай выделил ему огромное в тех деньгах пособие в 1500 рублей, приказал дать материалы и официальных сопровождающих. Гакстгаузен в 1840-х проехал 11 тысяч верст по России в сопровождении царских сановников, обозрел подробно крестьянскую жизнь и хозяйства помещиков и обнаружил, что в России есть obshchina, которой на фермерском Западе нет. Позднее в словаре Брокгауза и Ефрона о нем так и напишут: "Впервые открыл у нас общину".

Барон написал заказную книжку, и на издание его работы на немецком языке царское правительство выделило 6 тысяч рублей. Книга почти сразу же вышла потом на французском и английском (на русский, впрочем, ее переводить не стали: что-то заказчика в ней все же настораживало). Работа Гакстгаузена под скучным названием "Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России" и у нас, и на Западе известна куда меньше, чем опус де Кюстина, но влияние оказала на дальнейший ход споров о будущем России не меньше, если не большее. Общинный строй у нас и раньше знали, но о том, как на самом деле живут крестьяне, в России тогда почти забыли. Как потом объяснял Ленин, "страшно далеки они были от народа". И вот когда уже после смерти Николая, в разгар споров о предстоящей отмене крепостного права, некрасовский "Современник" опубликовал отрывки из книги, посвященные крестьянской общине, революционеры-народники увидели в ней готовую ячейку социализма, возможность догнать и перегнать Запад, перескочив в счастливое будущее без промышленного пролетариата и его диктатуры. Герцен клялся общиной, Маркс интересовался. А патриоты-славянофилы в том же самом увидели противоположное: доказательство особости России и ее пути, отличного от индивидуалистичного, бездуховного Запада. Так и спорили до самой революции и даже после. Ну а потом вместо общины устроили нам колхозы.

Вот так два разных иностранца, один явно антипатично настроенный к России, другой явно благорасположенный и к тому же проплаченный "царским госдепом", дали пищу для яростных споров, которые мы и сейчас не закончили.

Крымский нюанс

Крымская война 1853-1856 годов (некоторые историки называют ее настоящей первой мировой, прототипом будущей) обозначила и новый вал публикаций о России. Это связано не с одним размахом событий, но и с развитием технологий. Начинал действовать телеграф — "интернет" XIX века: корреспондент "Таймс" передавал репортажи с места событий, репортажная фотография делала первые шаги, каждый образованный человек считал за обязанность оставить отчет о пережитом.

Среди публикаций о Крымской войне, указанных в книге Кросса, обратил внимание на отчеты британских морских офицеров, попавших в плен в мае 1854 года после бомбардировки Одессы (тогда корабль "Тигр" сел на мель и его взяли русские). Один из пленных моряков, Уильям Беркхардт Баркер, родился в Таганроге, родители его были немцами, но британскими подданными. Вот как бывает! В плену Баркер участвовал в светской жизни Одессы, подружился с местным обществом, а условия плена светской галантности не мешали. Другое свидетельство — в воспоминаниях Альфреда Ройера, также пленного офицера с "Тигра", у которого судьба сложилась еще круче: его отправили в Москву, а затем в столицу (в Петергофе он был представлен царю и отпущен домой в Англию). Его мемуары в 195 страниц вышли в сентябре 1854 года и стали, по всей видимости, бестселлером — до конца того же года выдержали шесть (!) переизданий. Та война оставила не столько взаимную неприязнь, сколько породила будущий взаимный интерес и сотрудничество.

От Егора Вистлера до Марка Твена

Во время Крымской войны, кстати, американская общественность по большей части симпатизировала России, а не Англии и Франции. Это не случайно, с Америкой нас связывали тогда широкие дружественные отношения. Вот один пример из книги Кросса: времена Николая I, записки американца Джорджа Уистлера, заслуги которого несправедливо у нас забыты. О каких заслугах речь? Да о самых прямых — Уистлер (в российских казенных ведомостях он фигурировал под именем Егор Вистлер) активно участвовал в строительстве российских железных дорог.

Помните из школьного Некрасова: "Папаша, кто строил эту дорогу? Граф Петр Андреевич Клейнмихель". Так вот, руководил действительно Клейнмихель, а строил, как и описал поэт, народ. Но дорогу проектировал, прокладывал трассу и всякое другое инженерно-техническое обеспечение устраивал майор американских вооруженных сил Джордж Вашингтон Уистлер. Он строил железные дороги в Штатах, осваивал Дикий Запад. В Америке имел приличную зарплату в 3 тысячи долларов в год (около 90 тысяч в нынешних). Царское правительство повсюду искало тогда инженеров-железнодорожников, и русским хедхантерам порекомендовали Уистлера. Царь предложил ему годовой оклад в 12 тысяч (примерно 840 тысяч долларов в нынешних деньгах), и майор с женой и пятью детьми поехал осваивать дикий Восток. Майора опекали, он был любимым американцем Николая I и, можно сказать, голову положил во славу России (построив множество дорог, мостов, станций, укреплений в Кронштадте и крепостей на Кавказе, он умер в России в 1849 году в эпидемию холеры). Между прочим, это от Уистлера пошла знаменитая "русская колея" шириной в 5 футов — 1520 миллиметров, шире западноевропейской. Американец сумел убедить власти, что только такой размах подходит России.

История "Егора Вистлера" относится к николаевскому времени, но и дальше взаимные симпатии американцев и русских укреплялись. С началом царствования Александра II наступил, как отмечает автор книги Энтони Кросс, "золотой век" российско-американских отношений. И сводная библиография свидетельствами на этот счет богата. Вот, например, американец Джозеф Харрисон поставлял для российских железных дорог подвижной состав и локомотивы. Его мемуары обширны и тоже остались потомкам. В это время помимо многочисленных предпринимателей и специалистов к нам стали приезжать и американские туристы. В России тогда побывал, например, автор "Алисы" Льюис Кэрролл. Его российский дневник, не предназначавшийся для печати, лишь недавно опубликован у нас. Посетил империю и журналист Сэмюэл Клеменс, только набиравший известность под именем Марк Твен: в 1867 году в группе туристов он посетил Одессу и Крым. В Ялте американцы вручили царю Александру приветственный адрес, автором которого был Марк Твен. Мы приносим слова благодарного признания, говорилось в адресе, главе страны, которая является "стойким другом нашей Родины". "Ярчайшая страница истории была написана рукой Вашего Величества, когда были сняты оковы с двадцати миллионов людей,— писал Марк Твен.— Уроком, преподанным нам тогда, мы воспользовались, и наша страна теперь так же свободна на деле, как до этого была лишь в названии..." Речь, конечно, идет об отмене крепостного права в 1861 году. В 1865 году рабство отменили в США. Тогда царя-освободителя сравнивали с Авраамом Линкольном, а в России видели в борьбе за отмену рабства в Америке и свою борьбу — за свободу России.

Венцом золотого века в отношениях России и Америки стала продажа Аляски в 1867 году за 7,2 миллиона долларов. Это сейчас кто-то переживает, а тогда до золота Клондайка еще 30 лет было, а до черного золота — аляскинской нефти — еще дольше. Далекая земля была в тягость. После Крымской войны, когда и Камчатка подверглась нападению британского флота, сделка казалась выгодной для России — и сбросили обузу, и союзные отношения укрепили с набирающей силу страной, соперником глобальной супердержавы — Британии. В самих же США автора сделки — госсекретаря Сьюарда — тогда зло высмеивали, покупку "глупостью" называли. И именно тут начинается следующая потрясающая история о книге, или, верней, нескольких книгах о России, развернувших отношение к нашей стране за рубежом.

Эффект Кеннана

Сейчас часто вспоминают дипломата Джорджа Кеннана (1904-2005), автора "доктрины сдерживания" СССР в 1940-е, знаменосца холодной войны. Его депеши из сталинской Москвы изменили отношение в Вашингтоне к бывшему союзнику по антигитлеровской коалиции. Но был в Америке и другой Джордж Кеннан, двоюродный дедушка Кеннана послевоенного. О нем меньше помнят, но роль в отношениях России и Запада он сыграл не меньшую, если не большую, и об этом стоит рассказать.

Продажа Аляски дала толчок громадью планов в российско-американских отношениях: задумывалась железная дорога через всю Сибирь на Чукотку с переправой на Аляску, а "Вестерн юнион", процветающий и сейчас, решил тянуть телеграфную линию Сан-Франциско — Москва, тоже через Аляску. Так вот, "Вестерн юнион" в изысканиях маршрута для телеграфа отправил никому еще не известного молодого телеграфиста Джорджа Кеннана. Он не только подыскивал маршрут для телеграфа, но еще и вел записки о жизни туземцев от Урала до Чукотки. Телеграфный проект в итоге не осуществился, зато из первого путешествия в Сибирь Кеннан привез книгу "С палаткой по Сибири", которая и сейчас считается классикой этнографии. А его публичные лекции по итогам сибирских странствий сделали его широко известным в США.

Кеннан поначалу, как и многие другие американцы, положительно относился к царской России. Поэтому его следующую поездку в Сибирь уже спонсировало царское правительство. Но, увы, на этот раз американец познакомился и потом подружился с политическими ссыльными и каторжанами — Екатериной Брешко-Брешковской, Леонидом Красиным. Их взгляды на "истинную природу самодержавия" запали американцу в душу, так что в следующей своей книге Кеннан уже рассказывал не об этнографии, а об ужасах царского ГУЛАГа. И этот рассказ американскую аудиторию потряс: вторую серию его публичных лекций прослушало в общей сложности более 2 миллионов американцев! Кеннан выступал артистично, наряжаясь для убедительности в костюм каторжника, гремя кандалами. Интерес к его рассказам о России был так велик, что лекции бронировались на месяцы вперед, на каждый день. И вот результат: вектор интереса к России в Америке стал меняться: вместо царя-реформатора мотор прогресса и свободы теперь стали видеть в революционерах. Лохматый бородач вроде Бакунина или Герцена становится главным героем — образом России на Западе. Это смещение фокуса усилилось после убийства Александра II народовольцами и последовавшей "контрреволюции" Александра III. Когда Александр III, еще будучи наследником престола, был с визитом в Лондоне, Марк Твен в репортажах восхищался им, но под влиянием Кеннана в 1886 году писал уже совсем другое:

"Власть, когда она сосредоточена в руках человека, означает угнетение — гарантирует угнетение; она означает угнетение всегда <...> дайте ее первосвященнику христианской Церкви в России, императору, и мановением руки он смахнет в невообразимый ад Сибири массу молодых людей, кормящих матерей, седовласых старцев и нежных юных дев, как стаю ничтожных мух, а сам спокойно отправится завтракать, не сознавая, что совершает варварство".

Кеннан был главным экспертом для возникших тогда в Америке и Англии "Обществ друзей свободной России". Они поддерживали революционеров, помогали им проводить лекции, издавать журналы и брошюры, собирать средства для революции, особенно в период событий 1905-1907 годов (Горький вспоминает о них в очерке "В.И. Ленин"). В "Обществах" состояли многие видные западные деятели культуры. Помимо Марка Твена в них принимала участие и автор популярного у нас романа "Овод" (1897) Этель Лилиан Войнич (славянская фамилия у нее по мужу). Образ главного героя романа Бертона вобрал черты писателя Степняка-Кравчинского, с которым Войнич была знакома. А еще малоизвестный факт: Войнич работала гувернанткой в России, в поместье Веневитиновых.

...Джордж Кеннан дожил до конца Романовых и приветствовал Февральскую революцию как победу демократии, но Октябрьскую критиковал — как ее поражение. Незадолго до своей смерти в 1924 году он напишет: "Новая большевистская Конституция оставляет власть там же, где она была,— в руках небольшой группы самоназначенных бюрократов, которых народ не может ни отстранить, ни контролировать". Тут он как бы передает эстафету своему внучатому племяннику Джорджу Ф. Кеннану. И эту эстафету в представлениях о России Запад несет по сей день. Ждем новых публикаций?..

Детали

Десятка Кросса

Как сообщил "Огоньку" профессор Кросс, уже после выхода печатного издания его интерактивная интернет-версия пополнилась 30 новыми работами, так что наследие "их о нас" продолжает расти. По нашей просьбе историк составил топ-десятку иностранных записок о России, сыгравших, на его взгляд, наиболее важную роль в формировании образа нашей страны за рубежом

1. Адам Олеарий (1599-1671), "Описание путешествия в Московию". Эта широко известная книга XVII века была в 1662 году издана в английском переводе и надолго стала основным источником сведений о России на Западе.

2. Капитан Джон Перри (1670-1732), "Положение в России". Британский военный инженер на службе у Петра I, оставил записки и царе и его реформах.

3. Преподобный Уильям Кокс (1747-1828), "Путешествия в Польшу, Россию, Швецию и Данию". Священник несколько раз побывал в России, а его книга выдержала несколько переизданий.

4. Эдуард Кларк (1769-1822), !Россия, Татария и Турция". В правление Павла Кларк побывал в Петербурге, Москве, проехал в Крым и Одессу. Его крайне критический очерк оставался одной самых влиятельных публикаций в Англии вплоть до Крымской войны.

5. Аугустус Боцци Гранвилл (1783-1872), "Путеводитель по С.-Петербургу: путевые записки". Гранвилл, итальянец по происхождению, жил в Англии, а в 1820-х годах был на службе у графов Воронцовых домашним врачом.

6. Астольф де Кюстин (1790-1857), "Россия в 1839 году".

7. Генри Лансделл (1841-1919), "По Сибири". Британский священник и путешественник проехал в 1879 году по Средней Азии, Сибири и Дальнему Востоку вплоть до Камчатки. Его интересовала тюремная и каторжная система в России, о которой он оставил благоприятный отзыв.

8. Доналд Маккензи Уоллес (1841-1919), "Россия" (в двух томах). Его книга считается классическим исследованием России периода реформ 1860-1870-х годов. Уоллес прожил несколько лет в Петербурге, Москве и Ярославле, а также путешествовал по стране. В 1880-х он был корреспондентом лондонской "Таймс" в Петербурге.

9. Джордж Кеннан (1845-1924), "Сибирь и ссыльная система" (1891).

10. Кэт Марсден (1859-1931), "На санях и верхом к отверженным сибирским прокаженным" (1892). Эта удивительная женщина была медсестрой, членом Российского общества Красного Креста и Королевской ассоциации британских медицинских сестер, а также одной из первых женщин, принятых в Королевское географическое общество. Ее книга рассказывает о путешествии в 1890-х в Вилюйск, где она пыталась найти некое снадобье, которое по слухам вылечивало проказу (лепру).

Досье

Перечитывая заново

Многие иностранцы нас все же любили. И мы их тоже

Томас Димсдейл

Среди свидетельств екатерининского времени выделяется "Трактат об инокуляции, написанный и опубликованный в Санкт-Петербурге в году 1768 по повелению Ее Императорского Величества, Императрицы Всея Руси" Томаса Димсдейла. Речь идет о первой в России прививке от оспы, бывшей тогда массовым бедствием. Когда Екатерина узнала о работе Димсдейла, опубликованной в Англии, то решилась испробовать новый метод на себе! До прививок Дженнера было еще далеко, и дело это было тогда совершенно новое и далеко не безопасное. Прививка делалась втайне от двора, но удалась. Димсдейл описывает ход операции, выздоровление и отмечает мужество императрицы. После Екатерины был привит и наследник Павел, а за ними стали прививаться сотни аристократов. Димсдейл стал лейб-медиком и получил титул российского барона (вместе с сыном, сопровождавшим его в качестве помощника), щедрую пенсию и вернулся в Англию знаменитым человеком. Так в России произошла очередная революция сверху — в здравоохранении.

Клер Клермонт

У русских аристократов были и учителя, и гувернантки англичане и англичанки. Среди них особо выделяется фигура Клер Клермонт, работавшей в 1825-1828 годах гувернанткой в семье известных просветителей и военных Кайсаровых. Клермонт была сводной сестрой Мэри Шелли, автора "Франкенштейна", и была в романтической связи с Байроном. В Россию она приехала уже после разрыва с поэтом и смерти их дочери. Она входила в круг известных литераторов и, как предполагают некоторые исследователи, не без ее помощи появились первые переводы Байрона и самой Мэри Шелли, а сами ее хозяева и знакомые имели возможность из первых рук узнать о байроновском круге. Клер вела, но не закончила свои российские "Дневники". Из того, что осталось, можно заключить, что ей в российском доме трудно приходилось и с воспитанниками, и с мужчинами, которые "думают, что в них тут же влюбятся, как только они чуть пофлиртуют".

Джером

Джером К. Джером, автор любимой поколениями россиян книги "Трое в одной лодке", посещал Россию и написал в 1904 году глубокое эссе о стране и надвигавшейся революции под заглавием "Существа, которые когда-нибудь станут людьми" (в русском переводе 1906 года очерк назван "Люди будущего"). "Мне стоило бы любить Россию больше если не по какой другой причине, то ради многих хороших друзей, которых я горд иметь среди русских,— пишет Джером.— Отдельный русский — это одно из самых очаровательных существ среди всего живущего..." Все собеседники Джерома чувствуют надвигающуюся трагедию революции: "Русские производят на иностранца впечатление народа-ребенка, но, если приглядеться повнимательнее, иностранцу делается очевидным, что в глубине русской натуры притаилась склонность к чудовищным поступкам. Рабочие — рабы более правильное название для них — позволяют эксплуатировать себя с молчаливым терпением культурных существ. И все-таки каждый образованный русский, с которым вы говорите по этому вопросу, отлично знает, что революция приближается". Но Джером верит в Россию: "Мы свысока называем русских нецивилизованным народом, но они еще молоды. Русская история насчитывает за собой около трехсот лет. Мне кажется, что русские превзойдут нас. Их энергия, смышленость, когда они прорываются наружу, изумительны... В общем, мир будет доволен Россией, когда она приведет себя в порядок".

---

Александр Аничкин