В прокате "Невеста" Святослава Подгаевского

Премьера кино

Если ребенок хнычет "Мама, мне страшно", нормальная мама не воскликнет "А мне-то как!", а обнимет дитя и погладит по головке. Зритель нормального фильма ужасов должен на время сеанса превратиться в испуганного ребенка. Зритель "Невесты" ощущает себя, напротив, мамой. А экранных персонажей — плаксивыми детьми. Страшно новобрачной Насте (Виктория Агалакова), которую Иван (Вячеслав Чепурченко) привез в загородный — условно старый и условно страшный — дом своей семьи. Страшно его инфернальным родственникам. О том, как им страшно, перешептываются его малолетние племянник и племянница. Страшно, судя по тому, как она воет, даже "бабушке-маразматичке", в комнату которой Насте настоятельно не советуют соваться.

Еще бы им не было страшно: от непрестанных завываний и стонов закадровой музыки и порывов ветра, распахивающих окна и гоняющих по комнатам какие-то бумажки, любого кондратий хватит. В общем, когда из вентиляционного колодца выползет та самая бабушка, "тварь, которая убила маму и покалечила отца", чаша зрительского терпения переполнится настолько, что экранных "детей" захочется не приголубить, а выпороть.

Режиссер, по его словам, исходит из того, что "страх на всех один", и в этом заключается его колоссальная профессиональная и философская ошибка. Да, есть базовый набор страхов, на которых основан весь жанр ужасов. В "Невесте" это страх быть погребенным заживо, о`кей. Но в разные эпохи и в разных национальных киношколах эти базовые страхи воплощаются по-своему. Так, чтобы зритель мог, как Семен Семеныч Горбунков в "Бриллиантовой руке", сказать себе: на его месте — то есть на месте главного героя — мог быть и я.

Уэс Крейвен, например, гений жанра именно потому, что размещал свои адские фантазии в родном для среднего американца пригородном провинциальном антураже. В России же единственную попытку такого рода совершил Денис Нейманд в "Жести" (2006), где маньяк гонялся за героиней по банальному московскому садоводству. Подгаевский же приложил все усилия для того: место экранного действия — огромный особняк семьи потомственных фотографов (?), куда попадает фифа с филфака,— выглядело даже не как картинка из красивой жизни, а как пародия на такую картинку.

Кроме того, современный фильм ужасов эффективен, когда, как в "Пятнице, 13-е", жертва сама навлекает беду на свою голову, нарушив некое моральное табу. Намек на подсознательную вину Насти проскальзывает в "Невесте". Сестра Ивана информирует ее: "Злой дух искушает молодых, но ты ведь чиста и непорочна, тебе нечего бояться". Что называется, идеальный холостой выстрел. Даже если предположить, что русское общество настолько пропитано пуританством, что внебрачный секс спускает с цепи демонов преисподней, Настя, официальная жена Ивана, тут-то при чем?

Ах да, табу нарушил еще прапрапрадед Ивана. Пионер русской фотографии, веривший, что негатив сохраняет душу запечатленного человека, доэкспериментировался с попытками оживить свою умершую невесту до полной "бабушки". Но персонажи злоупотребляют разговорами о "семейном проклятии", пренебрегая его чисто техническими подробностями. Между тем страшное не синоним нелогичного. Кошмар убедителен, когда ему присуща собственная внутренняя логика. Ладно, предположим, что семье Ивана до смерти необходимо заживо хоронить девушек. Но хотелось бы знать, какая им от этого конкретная польза в хозяйстве. Что за многочисленные сатрапы помогают им в этом ритуале? У прапрапрадеда были хотя бы крепостные, а у этих кто? Каким образом, наконец, эта семья производит потомство, если своих новоявленных родственников в первую же ночь спроваживает на тот свет?

Впрочем, в каждой избушке свои погремушки. Здесь невест хоронят, а в пионерских лагерях, например, новичков по ночам измазывали зубной пастой. Тоже неприятно и тоже нелогично, но снять фильм ужасов об этом диком обычае никому в голову не приходит.