Чем православие привлекало буддистов

В 1741 году императрица Елизавета Петровна, чтобы быстрее искоренить шаманизм, позволила свободно распространять буддизм среди народов юга Сибири. Но православные миссионеры сочли конкурентов в борьбе за новообращенных и материальные блага, получаемые от новой паствы — буддийских лам, язычниками, мало отличающимися от шаманов. Первые итоги их противостояния были подведены в 1767 году, окончательные — в 1913-м.

Из доклада сибирского губернатора Д. И. Чичерина об обращении инородцев в христианство, 1767 год.

Проповедники отправляются сначала на коште и подводах иноверцев. К живущим близь города большими деревнями они не заезжают, и во всю бытность мою ни один из этих жителей не окрещен, стараются они пробраться в отдаленные и дикие места, где проповедуют на русском язык таким людям, которые не слыхивали, как по-русски говорят, увещевают к крещению всегда тех, у которых больше пожитку видят. Обольстя награждением, напоя пьяных или напугавши, крестят. Затем отъезжают в другие места на лошадях и на издержках новокрещенного, оставив ему написанный на бумаге символ веры, который этот христианин безумно почитает божеством, а что в нем написано, не знает. Через год и больше проповедник возвращается для свидетельства новых христиан, и тут великие привязки делаются. В посты привозят с собою посуду, намазанную молоком или маслом, лошадиные кости, обвиняют в отступничестве от веры христианской, пугают жестокими наказаниями и чрез то грабят бесчеловечно; если же кто не дает, тех берут с собою и на их же подводах и коште, забивши в колодки, везут по другим жилищам. Кто побогаче, к таким в потаенных местах ставят болванов, а потом сами же и сыскивают. Священники этих дел сами решить не могут, отсылают в высший суд, где происходит долголетнее разбирательство. Другой способ к грабительству: придут к новокрещенному и, если узнают, что был покойник и погребен без священника или младенец не крещен, привязываются, зачем долго не крещен, зачем без священника погребен, тогда как священник, по отдаленности, только в несколько лет раз может приехать; точно также и венчаться в церковь ездить не могут, венчаются по домам, а это служит главным источником взяточничества, привязываются, кричат о поругании веры, и, если кто не откупится, должен ехать от 300 до 400 верст. Священник приезжает исповедовать: отец духовный по-инородчески, сын духовный по-русски ни слова не знают — одна только пожива священникам. Этот беспорядок может быть пресечен только определением в сибирскую митрополию человека, который бы мог в эти дела благоразумно вникать, и хотя крещение инородцев должно продолжать, однако в таких только местах, где по близости церкви есть, и учредить школы для образования священников из инородцев, а в отдаленных местах проповедь и крещение до времени оставить.

Из доклада архиепископа Иркутского и Верхоленского Серафима товарищу обер-прокурора Священного правительствующего синода П. С. Даманскому, 1913 год.

В 1827 году крещеных инородцев во всем Тункинском ведомстве насчитывалось не более 250 человек. В то время инородцы крестились в г. Иркутске и по принятии христианства приписывались к крестьянскому или мещанскому обществам, где и оставались навсегда. Первым из влиятельных инородцев Тункинского края принял св. крещение инородец 1-го Куркутского рода Кяхтинского улуса лама Барханов, по крещении Лука. Крещение совершено по благословению преосвященного Михаила в Иркутской Прокопиевской церкви протоиереем А. Бобровниковым 21 апреля 1827 года. За принятие христианства Барханов иркутским губернским начальством, без всякого общественного приговора, утвержден был в должности родового старосты. В знак особой привилегии тем же начальством Барханову подарена была пара лошадей с упряжью в фаэтоне и с колокольцами. О подобной роскоши в Тункинском крае до того времени и понятия не имели. В свой улус Барханов возвратился в сопровождении священника Баторова и крестил в его роду до 40 человек обоего пола при энергичном участии самого вновь утвержденного и обласканного начальством родового старосты Барханова. Означенные лица были крещены священником Баторовым под давлением влиятельного старосты, а не по убеждению со стороны священника...

Бурятские родоначальники — тайши, заседатели Тункинской степной думы, шуленги и старшины, оставаясь сами язычниками, оказывали внешнее содействие в крещении бурят, разумеется, не по убеждению в превосходстве христианства пред язычеством, а из-за страха пред высшей губернской властью, которая предписывала им оказывать содействие...

В 1841 году крестился заседатель Тункинской степной думы Бордой Порушенов. Крестным отцом его был иркутский губернатор Пятницкий. Порушенов в следующем 1842 году убедил принять крещение до 800 человек обоего пола по всему Тункинскому краю. Факт говорит сам за себя. По убеждению вчерашнего язычника принимают крещение в один год 800 человек язычников при отсутствии постояннных, специальных священников-миссионеров. Последующие события говорят за то, что и сам Порушенов воспринял крещение и склонил к тому же массу сородичей не без корыстной цели, а быть может, исключительно с корыстью...

Власть тайши над инородцами в данное время была очень велика, его авторитет среди бурят был громадный; масса беспрекословно повиновалась ему и легко за ним шла, куда бы он ни повел их.

Губернская власть вполне правильно рассчитывала, что с принятием крещения самим тайшой поголовное крещение всех бурят будет обеспечено. И вот губернская власть всеми средствами старается повлиять на тайшу-язычника Заигея Хомакова, чтобы он сам крестился и своим примером увлек к тому подведомственных его инородцев края...

Тайша, ввиду неоднократных просьб, напоминаний и внушений со стороны властей, конечно, не мог открыто противодействовать крещению и даже разрешал некоторым из своих сородичей, а может быть и приказывал, креститься, чтобы не навлечь на себя неудовольствия и гнева администрации. К более решительному воздействию на своих сородичей и к личному принятию христианства, несмотря на неоднократные просьбы и внушения властей, тайша не приступал, очевидно выжидая солидной для себя компенсации, осторожно взвешивая могущие произойти от того выводы как для себя, так и для своих единоплеменников. Компенсация была обещана и дана, и тайша принял крещение в 1857 году с сыном своим тайшею же Дамбою, вместе со всеми родовыми старостами, в городе Иркутске, а народ — при его доме в речке Таэты. Восприемниками отца тайши, его сына Дамбы и их жен были их императорские величества государь император Александр II и государыня императрица Мария Александровна. Ко дню крещения обоим тайшам от государя императора в знак особого благоволения были посланы кафтаны, на воротниках и рукавах шитые золотом, а их женам золотые серьги и брошки; тайше-отцу кроме сего за содействие ко крещению 1000 человек пожалован орден св. Владимира 4-й степени; заседателям и старостам высочайше пожалованы были серебряные кортики. Честолюбие Хомакова было удовлетворено: он получил несравненно более того, что получил его соперник Порушенов...

Новокрещеным инородцам давалась трехлетняя льгота от платежа повинностей. О даровании этой льготы миссионеры представляли особые списки в иркутскую казенную палату чрез начальника миссии. При архиепископе Парфении новокрещеным выдавались деньги — на маленьких по 20 коп., а на взрослых — от одного до пяти рублей на человека; кроме того щедро раздавались платки, халаты, рубашки и т. п. Эти подарки были большою приманкою для бурят. При крещении целой семьи, особенно многолюдной, одних денег приходилось на семью от 30-ти и более рублей. Из-за получения денег многие охотно принимали крещение, а некоторые крестились по два и по три раза. Бедным новокрещеным раздавали кирпичный чай — по кирпичу или половине на человека, а также раздавался хлеб.

Взамен полученных подарков при крещении, пособий единовременных, буряты должны были ежегодно натурой или деньгами платить на содержание миссионерских станов, давать отопление и прислугу для храма, школы и домов причта. Эта новая повинность не могла быть приятной для бурят, служила причиной неудовольствий как среди крещеных, так и язычников, потому что разлагалась не на крещеных только, а и на язычников, шла в общую раскладку. Само собою разумеется, что язычники в этом новом налоге винили своих сородичей крещеных и всячески стесняли их.

Крещеные инородцы по-прежнему продолжали почитать изображения своих языческих божеств, которыми в изобилии наделяли их ламы. До архиепископа Парфения на это явление не обращали почти никакого внимания, смотрели как бы сквозь пальцы. В этот же период делались распоряжения об отобрании у крещеных инородцев предметов их языческого религиозного почитания. В силу распоряжений миссионеры являлись в юрты крещеных бурят, силой отнимали у них "бурханов" и "онгонов". Потом буряты приходили к миссионерам с просьбой возвратить отнятых бурханов и онгонов. В этом случае миссионеры поступали, руководясь различными соображениями: ценные бурханы (золотые и серебряные) в большинстве случаев возвращались, причем миссионер брал выкуп; не ценные, как вещественное доказательство, миссионер оставлял у себя, наделяя бурята небольшой дешевенькой св. иконой. Само собой разумеется, что буряты всячески скрывали своих бурханов от розыска миссионеров...

Миссионерская школа не могла завоевать симпатии инородцев... Эти школы в большинстве случаев не имели собственного здания, они ютились в одной из комнат дома священника-миссионера; в этом же доме ютился и так называемый пансион. Учитель русский не знает бурятского языка, а ученики-буряты не знают русского языка. Семья миссионера тяготилась этой обузой и употребляла все усилия к сокращению числа пансионеров и срока их содержания, стараясь хотя что-либо сэкономить в свою пользу от получаемых на пансион денег. Были такие миссионеры, которые в течение нескольких лет не имели в своем пансионе ни одного пансионера, получая в то же время деньги на полный комплект да еще прося прибавки, ссылаясь на дороговизну содержания...

Между тем, среди инородцев края возникла, стала развиваться и крепнуть противоположная пропаганда ламства. Из сопредельной Монголии все чаще стали появляться в край ламы для исправления треб среди ламаитов-бурят, останавливались подолгу, разъезжая из улуса в улус. Из временно приезжих они постепенно становились постоянными жителями края, вели усиленную пропаганду буддизма, в силу национального и религиозного родства все более и более усиливались в своем влиянии на инородцев, завоевывали их доверие и симпатии. Свою пропаганду ламы ставят на прочных началах: местных бурят начинают обучать монгольской и тибетской грамоте и прочей ламской премудрости. Из своих учеников, по прохождении ими известного курса учения, ламы образуют новые кадры уже местных усердных своих помощников и поборников буддизма. Приобретая степень ламского священства или от своих учителей лам, или в монгольских буддийских монастырях, они становятся ламами уже местными, своими, близкими, родными, приобретают еще большее влияние на своих сородичей и ведут усердную подпольную агитацию против чуждого им христианства...

Наезжие ламы были неуловимы, буряты всячески их скрывали, что давало широкий простор тайной ламской пропаганде и увеличению самого количества лам в крае.

Убедившись, что лам уже не выселить из края, правительство старается по крайней мере ограничить число их, прикрепить их к одному месту, запрещая разъезды по бурятским улусам. Это стремление нашло себе выражение в "Положении о ламском духовенстве 1854 года".

Положение дало ламам прочную организацию, обеспечило их материальное положение.

Из записок члена-корреспондента Петербургской академии наук Г. И. Радде "Путешествие по югу Восточной Сибири", 1855-1856 годы.

Все это сословие отличается грубым невежеством. Многие старые ламы совершенно не в состоянии перевести на обыкновенный язык текста священных книг, писанных по-тибетски и употребляемых при богослужении. Они решительно не понимают ничего, что вычитывают из них, хотя монгольские переводы большей части этих книг печатаются в Китае. Несмотря на такое невежество это духовенство Восточной Сибири чрезвычайно ревностно старалось распространять буддизм, вытесняя шаманство и затрудняя распространение христианства. Не менее того резко бросалась в глаза и их жадность. Так как ламы по своей многочисленности рассеяны по стране и иногда вынуждены жить весьма далеко от храмов, то они переходят из юрты в юрту, где принимаются с величайшим уважением и пользуются всем лучшим, что только имеет хозяин. Во время их пребывания в юрте бурята все принадлежит ламе и устраиваются празднества. Находясь под влиянием всех мирских соблазнов, лама становится пьяницею и распутным.

Каждый лама, за исключением лишь немногих старцев, держит у себя хозяйку, или так называемую шабинку, с которой и живет; иные имеют двух или трех шабинок. Сын от такого незаконного брака считается племянником и обыкновенно становится таким же ламою, как и отец. Нынешний бандида-хамбо (глава сибирских лам), родной сын своего предшественника, сам имеет сына, который со временем наследует его звание. Иметь женщину или наложницу вовсе не считается нарушением обязанностей ламы, и такое воззрение укоренилось до того, что некоторые ламы даже празднуют свадьбу. При этом они стараются родниться со знатнейшими семействами, чтобы увеличить свое влияние. Кроме разных непозволительных средств к обогащению лама имеет и законный источник доходов. Когда строится храм или какой-нибудь мальчик посвящается в ламы — за это берут деньги.

Каждый бурят-буддиец обязан ежегодно приобрести себе несколько кусочков бумаги с изображением Будды и молитвами и носить их при себе в кожаном мешке... Бедные платят за них от 1 до 5 руб., а богатые до 25 руб.

Как знак особенного расположения и как бы в награду за хорошее поведение лама раздает, разумеется не даром, священные пояса из красного шелка или бумаги. Буряты платят от 5 до 50 руб. за такие пояса, которые считаются особенно действительными против разных болезней. Когда дело идет о лечении больных и предохранении от влияния злых духов, шарлатанство лам неимоверно, и нередко они лишают больного всего имущества.

Из доклада архиепископа Иркутского и Верхоленского Серафима товарищу обер-прокурора Священного правительствующего синода П. С. Даманскому, 1913 год.

Из имеющихся в распоряжении иркутского епархиального начальства статистических данных массовое отпадение от православия в буддизм имело место главным образом среди инородцев, населяющих Иркутский уезд, ведомств Торского, Коймаровского и Харнбятского в пределах Тункинской миссии.

До 1905 года в этих трех ведомствах числилось крещеных до 10 000 инородцев обоего иола. Начиная с 1905 года, за исключением самой незначительной части (несколько десятков), все крещеные инородцы буряты этого края перешли в буддизм (ламаизм) и остаются в нем и по настоящее время. Это отпадение от православия совершилось вслед за обнародованием высочайших указов 17 апреля и 17 октября 1905 года, коими населению Российской империи дарована религиозная свобода, а для числящихся "православными", но в действительности исповедующих веру своих предков язычников,— полнейшая возможность отчисления и перехода из православия в язычество. Неокрепшее, не утвердившееся в христианской вере, инородческое население Иркутского уезда (Тункинского края), только крещеное, но неоглашенное, не утвержденное в истинах христианства, поняло эти указы как полное позволение и даже желание высшего русского правительства перехода от христианства в язычество и именно в ламство. Этот переход фактически и осуществлен был крещеными инородцами края в том же году, несмотря на краткий срок, истекший после издания вышеуказанных указов. Кочевые крещеные инородцы буряты всех миссионерских станов Тункинской миссии Иркутского уезда решительно отказали миссионерам крестить своих новорожденных детей; прекратили свое обращение к миссионерам напутствовать св. тайнами больных; умерших стали погребать по языческому обряду, решительно отказывались от погребения по обряду православной церкви; св. иконы или возвращали миссионерам, или вовсе уничтожали; отказались от своих прежних обязательств содержать миссионерские станы-храмы, школы миссионерские и дома миссионерских причтов; и ранее весьма редкие посещения христианских богослужений совершенно прекратили; на увещания миссионеров не обращают никакого внимания, решительно отказавшись даже вступать в какую бы то ни было беседу с миссионерами по вопросам религии и религиозным нуждам.

Фактически порвавши всякую связь с христианской религией и ее представителями — местными миссионерами, буряты всех трех ведомств данного края решили официальным порядком оформить свое отпадение от православия в язычество. Представители Торского, Коймаровского и Харнбятского ведомств, как выборные доверенные, вместе с местными инородческими деятелями, во главе со штатными ламами Кыренского дацана, наряду с обсуждением вопроса о желательных реформах для инородцев принципиально вырешили вопрос и о переходе из православия в ламство как религию предков, религию национальную. Заготовлялись общественные приговоры, ходатайства, производились опросы, отбирались подписи желающих возвратиться в веру бурятскую — национальную. Инородческая масса под влиянием усиленной агитации, под давлением сильных и в том или другом отношении авторитетных сородичей официально примкнула к новому движению, и в числе подписавших приговоры оказалось почти все кочевое крещеное инородческое население Тункинского края. Правда, таковым приговорам не дано было законного движения. Но вместо этих приговоров вслед за ними поступали многочисленные прошения от отдельных лиц и отдельных семейств об отчислении от православия в ламство. Увещания миссионеров лиц, подавших прошения, не имели успеха; их или не слушали, или категорически отвечали: "так род велел", "я веры христианской не знаю", "я падаль ем" и т. п.

Публикация Евгения Жирнова