Что вменяли убийце оппозиционера

13 марта 1907 года Московский окружной суд рассмотрел дело крестьянина Николая Михалина, в октябре 1905 года забившего насмерть ветеринарного врача Николая Баумана, и приговорил его к полутора годам заключения. Суд так и не смог установить все обстоятельства убийства самой знаменитой жертвы первой русской революции. И вскоре в дело вмешались Правительствующий сенат, министр юстиции и император Николай II.

Евгений Жирнов

"Тысячи голосов пели "вечную память""

Дело об убийстве ветеринарного врача и верного большевика-ленинца Н. Э. Баумана приобрело, как бы теперь сказали, огромный общественный резонанс два дня спустя после его смерти, 20 октября 1905 года. В тот день в Москве похороны революционера превратились в еще более грандиозную манифестацию, чем та, которую он пытался организовать в день своей гибели. 21 октября 1905 года газета "Русский листок" писала:

"Первым впереди процессии над толпой колышется стяг с надписью: "Да здравствует вооруженное восстание и Учредительное собрание на началах прямого, равного и тайного голосования". Под ним сгруппировались партии социал-демократов и социал-революционеров. За ним следует второй: "Пролетарии всех стран, объединяйтесь!" Затем третий: "Российская социал-демократическая партия рабочих". Вот четвертый с надписью: "Требуем Учредительного собрания и всеобщего, прямого, тайного голосования!" Вот проходят знаменоносцы с пятым стягом. На нем надпись: "Долой самодержавие, да здравствует временное революционное правительство и республиканский строй!" За пятым стягом идет шестой и другие... Позади ехали санитарные кареты "Красного креста". Под звуки похоронного марша шествие дошло до Межевого института, останавливаясь у церквей: тысячи голосов пели "вечную память". У Межевого института процессию должны были встретить салютом из ружей, но распорядители, согласно желанию толпы, этот пункт программы отменили...

Порядок дня при шествии образцовый. Еще у Технического училища, где находилось тело убитого, рабочие, студенты, интеллигенция и вообще все присутствовавшие стали в стройные колонны по нескольку сот человек, по десяти-пятнадцати лиц в ряд. Каждый ряд представлял как бы стену, все его составлявшие держали друг друга за руки.

Картина была не только величественна, но и трогательна. В этих соединенных руках чувствовалась мощь объединенного общими интересами народа.

Почти при самом выходе процессии из Технического училища чуть было не произошел переполох. Кто-то крикнул: "Казаки, казаки!", и несколько человек ринулись в разные стороны. В стройных колоннах произошло замешательство: малодушные, бросив руки соседей, бросились бежать; но вот из толпы к этому месту быстро подошло несколько десятков студентов разных высших учебных заведений, они мужественно остановили толпу, успокоив ее тем, что никто не посмеет сейчас подойти к ней и безнаказанно ее тронуть, так как здесь в процессии участвует вооруженная "боевая дружина"".

Но боевая дружина была не только у революционных студентов. Возвращавшихся с похорон в центре города кроме полицейских и казаков ожидали вооруженные члены проправительственных организаций. "Русский листок" сообщал:

"На случай могущей произойти встречи с противной партией или казаками и могущих возникнуть при этом беспорядков молодежи строго было запрещено стрелять первыми. Открыть же огонь рекомендовалось только ввиду крайней необходимости.

Толпа таяла, рассеиваясь по городу, и к Манежу подходила небольшая часть ее. Когда они поравнялись со зданием университета со стороны Никитской улицы, то к ним подбежали товарищи и сказали, что около ресторана "Петергоф" толпа черносотенцев загородила дорогу случайно проходившим нескольким студентам и что даже двое из них при возникшем недоразумении уже ранены ножами. Тотчас же молодежь распорядилась выслать вперед "боевую дружину" в числе 30 человек. Последняя, а сзади нее и другие выстроились поперек улицы от университета к Манежу, как раз против указанного противника.

Освещавшие до того времени противников два электрических фонаря у гостиницы "Петергоф" погасли, толпа же "боевой дружины" студентов была ярко освещена.

Со стороны гостиницы "Петергоф" послышался какой-то гул, возгласы, а затем раздался дружный залп, по одной версии — ружейный, по другой — револьверный. Среди учащейся молодежи раздались стоны, упало несколько человек раненых. Раненых стали поспешно подбирать товарищи, а боевая дружина ответила залпом противнику. Надо полагать, что пули дали перелет, так как о раненых с той стороны не было слышно.

Молодежь легла на землю и дала отстрел лежа

После этого произошла ужасная и еще более непонятная история. Стоявший впереди противник опять ответил выстрелами, но в это время в толпу учащейся молодежи были произведены выстрелы сзади — со стороны книжной лавки и сбоку от Манежа. Молодежь легла на землю и дала отстрел лежа, а после открылись ворота нового университета и выбежавшие на помощь своим товарищи стали увлекать их внутрь двора. Туда же поспешно вносили раненых и убитых. Молодежь уже перестала отстреливаться, но выстрелы от манежа уже переменили направление и гремели над их головами, во дворе университета, и ударялись в окна".

Газета писала и о печальном итоге траурного дня:

"Кареты ежеминутно наполнялись ранеными, а их все еще было много. Всего в университете зарегистрировано в первое время перестрелки до 70 раненых и 6 убитых".

Благодаря многочисленным публикациям о трагедии в день похорон Баумана его имя стало широко известным, а дело о его убийстве приобрело особое значение.

"Убил, видя в нем врага правительства"

Об обстоятельствах преступления министр юстиции И. Г. Щегловитов в 1907 году докладывал императору Николаю II:

"18 октября 1905 года в г. Москве во время происходивших в те дни противоправительственных демонстраций на Немецкой улице во главе толпы, шедшей с красными флагами в руках, появился ветеринарный врач Николай Эрнестович Бауман. Выхватив из рук одного из участников шествия красный флаг, Бауман сел в извозчичью пролетку и, держа означенный флаг в руках, быстро поехал по направлению к Покровке. В это время стоявший на тротуаре, среди публики, Михалин подбежал к пролетке и замахнулся бывшей у него в руках железной палкой на Баумана, но последний успел соскочить с пролетки и бросился бежать. Тогда Михалин погнался за убегавшим и, настигнув его посреди улицы, нанес Бауману той же палкою удар по голове, а когда тот упал на мостовую, еще несколько раз ударил его палкою по голове, раздробив потерпевшему череп, от каковых повреждений Бауман в тот же день скончался.

Вслед за этим Михалин добровольно явился во второй полицейский участок Басманной части и чистосердечно сознался в учиненном им преступном деянии, объяснив, что, возмущенный действиями революционных партий, он убил Баумана, видя в нем врага правительства".

В участке и потом на суде Михалин повторял, что он пять лет преданно служил царю и Отечеству в Лейб-гвардии Конном полку и с тех пор ненавидит врагов престола внутренних не меньше, чем внешних. Вот только это была единственная часть его показаний, безоговорочно подтвержденная свидетелями.

О деталях убийства допрошенные полицией и судом участники демонстрации, которую собирался возглавить Бауман, и рабочие фабрики Щапова, среди которых находился Михалин, давали прямо противоположные показания.

Рабочие рассказывали, что в момент, когда Михалин пытался вырвать у Баумана знамя, революционер стрелял в него из револьвера, и только после этого бывший конногвардеец ударил его по руке палкой, а потом погнался за смутьяном. Демонстранты же утверждали, что Бауман не стрелял и что Михалин набросился на него злобно и беспричинно. Отрицали они и то, что кто-то из боевой дружины, собранной для охраны от казаков и полиции, стрелял в бегущего за Бауманом Михалина.

Очевидным было только одно. Из-за начавшейся стрельбы большинство демонстрантов разбежались и шествие к Таганской тюрьме, из которой организаторы демонстрации собирались освободить заключенных, не состоялось.

Пока шло разбирательство, Михалин совершил еще одно преступление — в мае 1906 года украл самовар, за что 28 июня 1906 года был приговорен к заключению в тюрьме на четыре месяца. Но вынести окончательное решение по делу об убийстве Баумана оказалось гораздо сложнее.

"В путях монаршего милосердия"

В докладе министра юстиции императору говорилось:

"Преданный суду московского окружного суда за убийство в состоянии раздражения крестьянин Тамбовской губернии Козловского уезда Спасско-Ляпинской волости села Троицко-Ивановского Николай Федотов Михалин, 29 лет, приговором названного окружного суда 13 марта 1907 года, постановленным по совокупности с приговором московского столичного съезда мировых судей от 28 июня 1906 года, присужден был к лишению всех особенных прав и преимуществ и отдаче в исправительное арестантское отделение на один год и шесть месяцев с последствиями по ст. 58.1 и 58.2 улож. о наказ.".

Однако Михалин не согласился с этим несправедливым, как он счел, приговором. Ведь он, как его и учили во время службы, защищал государственный строй. И тех, кто стрелял в студентов в день похорон Баумана, никто к суду не привлекал. Михалин подал жалобу в высшую судебную инстанцию империи — Правительствующий сенат.

"Принесенная,— писал Щегловитов,— названным осужденным на означенный приговор кассационная жалоба определением Правительствующего Сената 5 мая сего года оставлена была без последствий".

И тогда Михалин обратился в самую высокую инстанцию — к императору Николаю II. Причем его просьбу о помиловании поддержал московский генерал-губернатор генерал-лейтенант С. К. Гершельман, который, несмотря на судимость Михалина за воровство, дал о бывшем конногвардейце лестный отзыв. К просьбе осужденного благосклонно отнесся и император.

"По высочайшему Вашего Императорского Величества повелению,— говорилось в том же докладе министра юстиции,— главноуправляющий канцелярией по принятию прошений препроводил мне для доклада вашему величеству всеподданнейшую просьбу лишенного всех особенных прав и преимуществ Николая Михалина о помиловании вместе с отзывом московского генерал-губернатора, в коем генерал лейтенант Гершельман, свидетельствуя о безупречном прошлом Михалина, просит об удовлетворении, в путях монаршего милосердия, его ходатайства.

Независимо от сего о том же ходатайствует во всеподданнейшем прошении сожительница названного Михалина мещанка г. Можайска Елена Тихомирова".

Рассмотрев все обстоятельства, министр юстиции предложил:

"Михалин содержится по настоящему делу под стражею с 23 марта 1907 года, а с 5 мая сего года отбывает определенное ему наказание.

По соображении изложенного я нахожу, что Михалин впал в описанное преступление в эпоху революционного движения, когда под влиянием массовых демонстративных действий противоправительственных партий, безмерно оскорблявших патриотические чувства верных сынов отечества, раздражение последних против виновников смуты достигло крайнего напряжения и выразилось наконец в актах насилия над крамольниками. Посему и во внимание к предстательству за осужденного генерал-лейтенанта Гершельмана, а также в виду чистосердечного сознания осужденного, добровольно отдавшегося в руки правосудия, и понесенного уже им наказания содержанием в течение около 6 месяцев под стражею, которым он в достаточной мере искупил свою вину не только за убийство Баумана, но и за учиненную им после этого маловажную кражу, я, со своей стороны, полагал бы возможным даровать лишенному всех особенных прав и преимуществ Николаю Федотову Михалину помилование.

На приведение сего предположения в исполнение всеподданнейше испрашиваю всемилостивейшего Вашего Императорского Величества соизволения".

16 сентября 1907 года Николай II согласился с предложением Щегловитова, и Михалин был освобожден. Но история его преступления и наказания на этом не завершилась.

Есть информация о том, что в 1925 году его арестовали и расстреляли. Ведь самое существование Михалина представляло угрозу для создававшейся легенды о правящей партии, которая с первых дней своего существования пользовалась доверием и любовью простого народа. А как устраняются такие опасности — организованно, государственными органами или спонтанно, спровоцированными официальной пропагандой частными лицами,— никогда не имело принципиального значения.