Лауреатом премии Притцкера стало испанское бюро RCR

Премия архитектура

39-м лауреатом главной архитектурной премии мира стало испанское бюро RCR, никак не прославившееся в архитектуре и никому не известное до присуждения премии. Парадоксальное решение притцкеровского жюри комментирует ГРИГОРИЙ РЕВЗИН.

Бюро RBC основано в 1987 году. Название — аббревиатура имен трех партнеров. Это Рафаэль Аранда, Карме Пигем и Рамон Вилальта, три однокурсника из города Олота, учившихся в Барселоне. У них семь сколько-нибудь заметных построек (уровня открытой площадки для занятий бегом в Олоте), все в Каталонии, испанской и французской. До присуждения им премии Притцкера они были малозаметны. Кроме того, это первый в истории случай, когда премия присуждена сразу трем архитекторам, то есть всему бюро. Она всегда стремилась быть личной, персональной: в 2001 году, когда она впервые была присуждена двум архитекторам — Жаку Херцогу и Пьеру де Мерону,— это было анонсировано как вручение двух премий, и лишь в 2010-м, когда премию получили Кадзуе Сэдзима и Рюэ Нисидзава, премия впервые стала коллективной. Нынешний случай — второй.

Премия Притцкера — архитектурный аналог Нобелевской. Она основана братьями Притцкер, владельцами всемирной сети отелей Hyatt. Ее лауреатами за предыдущие 38 лет становились международные архитектурные звезды первой величины — от Йорна Утсона, архитектора Сиднейской оперы, до Нормана Фостера, мост которого украсил банкноту в €500. Главный вопрос, который ныне будоражит архитектурную общественность всего мира: как получилось, что никому не известное каталонское бюро могло получить главную архитектурную премию мира?

В заявлениях членов жюри есть объяснения. Правда, в этом году впервые это не персональные высказывания каждого отдельного члена, а коллективное послание (возможно, это связано с коллективным характером лауреата премии), так что нельзя сказать, кто что думает по отдельности. Объяснений два. Во-первых, это особое внимание к простым местным материалам и оригинальности в их использовании в архитектуре. Во-вторых, это особое внимание к простым местным сообществам и организации общественных пространств.

В этом есть определенная логика. Любимым материалом бюро RCR является ржавый металл. Они покрывают им и поверхности винного погреба Бельлок в Паламосе, постройке, которую Притцкеровская премия поместила на обложку объявления об их победе и которая, следовательно, теперь имеет некоторую тенденцию стать культовой, и большой атриум-патио театра "Лира" в Жироне, который и сам железный, и мостик к нему через местную маленькую речку железный тоже, и камерную парковую библиотеку Святого Антония в Барселоне, и музей Сулажа во французской Каталонии, в городке Роде. В поэтических традициях искусствоведческой критики 1960-х этих мастеров следовало бы назвать певцами ржавого металлопроката, поскольку другие материалы, которые они употребляют — крашеный металлопрокат (в детском саду), кирпич, бетон, дерево и стекло,— не слишком выделяют их творчество среди коллег по профессии.

В этом есть известная практичность. Дело в том, что металлоконструкции в архитектуре со временем всегда ржавеют, даже если их делать из нержавейки, в чем может убедиться любой человек путем визуального анализа городской среды. Ход, который предложили RCR, заключается в том, что и пускай себе ржавеют, что с того. Это даже очень красиво, образуются тонкие градации фактуры и цвета. Ржавый цвет на ржавчине чем хуже серого на сером? Хотя это придумали не они (из недавнего — вспомните филиал Эрмитажа в Лас-Вегасе, произведение Рема Колхаса, которое очень пиарили, пока его не пришлось безвременно закрыть), но все же пока авторских построек из ржавого металла в мире не так много, так что здесь есть элемент оригинальности. Еще почему-то вспоминается, как Сальвадор Дали, для Каталонии фигура культовая, придумал употреблять мочу взрослого козла в качестве парфюма.

От себя добавлю, что в экспрессивной простоте и грубости построек RCR есть, несомненно, некоторая местная оправданность и выразительность. Они каталонцы, но это не та Каталония, которая известна нам по барочной избыточности Барселоны, представленной в мировых достижениях человечества несколько безвкусными работами Гауди. Это Жирона, один из медвежьих углов Европы. Здесь все просто и прямоугольно до слез, и даже готика представляет собой простые прямоугольные объемы из темного камня, украшенные только стрельчатыми сводами и круглым окном на фасаде. В других местах тот же музей Сулажа (это художник-абстракционист) — пять разноразмерных обшитых металлом прямоугольных ящиков, поставленных в простой ряд и соединенных застекленным коридором,— может показаться свободным порождением гаражного кооператива. Но это очень вписывается в то, что у архитекторов принято называть дизайн-кодом территории, и выглядит очень стильно. В тот момент, когда вы выходите из аэропорта Жироны в насыщенный простыми прямоугольниками пейзаж, они обещают даже какую-то остроту и необычность впечатлений в будущем, где все наконец определится и станет просто и ясно.

Что до сообществ, то забавно, что притцкеровское жюри в качестве образцового примера работы RCR с сообществом приводит проект детского сада в Бесалу, как бы молчаливо предполагая, что в современном мире чувство сообщества у горожан надо воспитывать в очень раннем возрасте. Это естественный взгляд для жителей модерных территорий. Но у RCR другая аудитория, поскольку каталонцы — очень последовательные националисты. Это разделенная нация, причем если в Испании они успешно существуют как автономия, то во Франции в начале прошлого века их страшно притесняли, уничтожая не только местное самоуправление и народную культуру, но даже язык. В Каталонии, кстати, как раз в районе Жироны, до сих пор процветает образовательный туризм: французские каталонцы приезжают в Испанию в языковые школы для детей и для взрослых. Здесь неброско процветают всякие культурные центры, библиотеки, местные театры, фестивали — они основываются на возгонке национальной идентичности. Собственно, именно этим определяется специфика заказа RCR.

Но у этих объяснений есть естественные границы. Хотя RCR профессиональны, а некоторые их вещи — тот же атриум у театра в Жироне — вполне неплохие, это именно уровень театра "Лира" в провинциальном городе. Таких медвежьих углов в Европе много, их можно ценить, можно не замечать, но выше определенного уровня они не прыгают. Максимум, что может обнаружить там вкус куратора, критика или продюсера,— это неожиданное сходство авангардной поэтики с локальными формами жизни, и это упражнение, которым авангард занимается всю жизнь. И это никак не объясняет присуждения высшей архитектурной премии мира малоизвестному бюро среднеевропейского уровня.

Объяснение тут, видимо, в другом — в имени председателя жюри этого года. Это Гленн Меркатт, австралийский архитектор, мастер неброского коттеджа для среднеобеспеченной австралийской и новозеландской семьи. Он лауреат премии Притцкера 2002 года. Никто не знал его до того и никто не слышал о нем после — до сегодняшнего дня. Его награда была такой же загадкой — тогда Притцкеровская премия хотела уйти от диктата международных звезд и специально выбирала кого-нибудь очевидно альтернативного. Это было первое совершенно необъяснимое присуждение Притцкера, и вот оно отозвалось через 15 лет. Меркатт выбрал архитекторов по себе — скромных профессионалов, которые работают в глубинке вдали от модных журналов, прославленных архитектурных факультетов и спекулятивных проектов.

Что сказать по этому поводу? Это, конечно же, очень хорошо. В выборе в качестве лауреата мировой премии кого-то известного, прославленного, сделавшего что-то действительно выдающееся всегда присутствует момент нетолерантности. Несправедливости, ужасающего неравенства между так называемыми звездами и простыми, никому не известными, ничем не примечательными людьми. Это недопустимо, все должны иметь равные права, и жюри Притцкеровской премии в этом году ясно показало: премию может получить любой. Объяснения потом найдутся.

Я даже думаю, что это должно стать специальным проектом. Всемирная премия "Любому". Ее может получить любой человек по случайному выбору. Национальные комитеты будут выдвигать любых своих граждан, кроме чем-либо знаменитых, образуется международный список, а потом глубоко произвольно будет выбран итоговый победитель. Это будет демократично, толерантно, антитрампово, это будет отвечать потребности человечества в случайном счастье, доставшемся без несправедливости. Корпорация, которая учредит такую премию, несомненно, очень прославится и выполнит свои PR-задачи.