Глава из книги Наины Ельциной «Личная жизнь»

14 марта у жены первого президента России — юбилей. К этому дню должны появиться мемуары Наины Ельциной "Личная жизнь". Публикацию главы из них она доверила "Огоньку".

Приближались вторые президентские выборы.

Борис сам стал говорить о том, что на новый срок не пойдет. Признавал, что есть проблемы со здоровьем, что надо уступать власть новому поколению. Мы, в семье, были рады этому.

Но успех коммунистов на парламентских выборах всех насторожил. Стало ясно, что президентом страны может стать лидер КПРФ Геннадий Зюганов. Я подозревала, что в этой ситуации Борис может поменять свое решение и пойти на выборы. Так и произошло. В прессе появились сообщения: Ельцин говорит, что выдвижение на второй срок все-таки возможно.

Я старалась его отговорить, все время повторяя: "Подумай о своем здоровье". В какой-то момент он очень спокойно сказал мне: "Хорошо. Видимо, Зюганов будет президентом". И привел расчеты социологов: если на выборы пойдет Черномырдин, Гайдар или любой другой политик из команды президента, то Зюганов наверняка победит.

Все это время мы дома обсуждали президентские выборы. Впервые он не прерывал наши разговоры на политические темы. Слушал молча. Я мучилась, понимая, что простого выхода из ситуации нет. С одной стороны, я не представляла себе, как он сможет пройти через выборы еще раз. С другой — осознавала: проиграть коммунистам он не может: отдать страну Зюганову значит перечеркнуть все, что было сделано. Этого он не выдержит.

Как раз в это время стали активно публиковаться рейтинги российских политиков, которые могут стать участниками президентской гонки. Рейтинг Бориса был вообще никакой — ниже всех. Это было обидно и несправедливо, но в какой-то степени меня эти цифры успокаивали. Я надеялась, что самолюбие не позволит ему участвовать в выборах, когда его шанс на успех, скорее всего, равен нулю. Он всегда был настроен только на победу. По-другому не умел.

Никто тогда — ни я, ни Лена, ни Таня — не подозревал, что врачи всерьез опасаются за его здоровье. Как позже выяснилось, в конце 1995 года его лечащий врач Сергей Павлович Миронов передал начальнику Службы безопасности президента РФ Александру Васильевичу Коржакову официальное заключение консилиума врачей о критическом состоянии сердца Бориса. Но Коржаков нам ничего не сообщил. Почему? Я до сих пор этого не знаю.

Конечно, сам Борис читал это письмо, но, как я теперь понимаю, не отнесся к нему серьезно. Он всегда считал, что у него железное здоровье, и прогнозы врачей не могли его испугать.

Через месяц-полтора после парламентских выборов Борис принял окончательное решение — баллотироваться. 15 февраля объявил об этом официально. Это произошло в Екатеринбурге.

Через неделю, 23 февраля, в Театре Российской армии проходил торжественный вечер. У Бориса был прием в Кремле, и мне пришлось поехать одной. Кто-то из генералов во время фуршета поднял тост: "За наше прошлое, за Советский Союз, когда нам жилось хорошо!" А я по жизни своей сестры, у которой муж был военным, знала, как на самом деле жили советские офицеры. На новом месте службы им давали комнаты в общежитиях или коммуналках, иногда и этого не было, жили на частных квартирах, оплачивали их из своей зарплаты. И я помнила, как счастлива была Роза, когда ее мужа отправили служить в Германию. Я не выдержала и сказала тогда: "Если вам так хорошо жилось в СССР, то почему вы так стремились служить за границей?" Если честно, мне было неудобно говорить это генералам, но я не могла сдержаться.

Этот эпизод еще раз заставил меня подумать: избирательная кампания легкой не будет. Но она оказалась куда тяжелее, чем я себе представляла.

Когда я убеждала внучку Катю, что нужно относиться к Коржакову добрее, она отвечала: "Бабуля, посмотри в его глаза"

Вопросы на полях

— Какой была ваша реакция? Это было для вас трагедией?

— Трагедией для меня было не только решение, но и избирательная кампания и, если честно, весь второй срок. Но надо было с этим справляться.

— Жалеете, что не отговорили его?

— Это было невозможно. Он не мог отдать страну коммунистам. Но до сих пор думаю, что, если бы Борис не пошел на второй срок, продлил бы себе жизнь.

Был создан предвыборный штаб под руководством первого вице-премьера Олега Сосковца. Ведущую роль в нем играл Александр Коржаков, начальник Службы безопасности. Штаб вроде бы и делал что-то, но рейтинг президента оставался на прежнем уровне.

Александр Васильевич Коржаков работал с Борисом с того времени, как тот стал кандидатом в члены политбюро. Когда Борис оказался в опале, Коржаков пришел к нему в Госстрой и предложил свою помощь. Потом многие годы он был рядом. И в августе 91-го, и в октябре 93-го. Когда в августе 95-го года у Тани родился второй сын, Глеб, и все мы очень беспокоились за его здоровье, жена Коржакова, Ирина (она работала в церкви), договорилась с батюшкой о крестинах. Крестным отцом Глеба стал Александр Васильевич. Но я тем не менее относилась к нему с настороженностью. Даже трудно сказать, почему именно. Внучка Катя тоже. И не скрывала этого. Когда я пыталась ее убедить, что надо относиться к Александру Васильевичу добрее, она отвечала: "Бабуля, посмотри в его глаза".

Зимой 96-го Коржаков зашел к нам в спальню, когда Бориса не было, положил на его тумбочку конверт и попросил меня сказать о письме мужу. Мне показалось это странным. Зачем класть письмо на тумбочку, почему бы не передать его Борису на работе или в машине? И все же, когда Борис собирался спать, я сказала ему о письме. Он открыл конверт, быстро прочитал и швырнул на пол к двери: пусть заберет. Чтобы разрядить обстановку, я спросила: "А кто ему передаст?" — "Не я же... Ты взяла — ты и возвращай",— резко ответил он. Я подняла конверт и вышла. Он остался незапечатанным, и я впервые в жизни прочитала чужое письмо: мне важно было понять, почему Борис так разволновался. В письме оказался компромат на Виктора Степановича Черномырдина. Я не поверила ни одному слову. Всегда была уверена в порядочности и честности Виктора Степановича.

Вскоре Борис пригласил Черномырдиных к нам в Завидово. В тот день Борису привезли документы, и он на некоторое время ушел в кабинет. У нас с Виктором Степановичем зашел разговор о Коржакове. Черномырдин сказал, что Коржакову и Сосковцу очень мешает и он, и первый помощник Бориса — Виктор Васильевич Илюшин. Я поняла: о письме Коржакова Виктор Степанович знает. Но Борису тогда о нашем разговоре ничего не сказала.

В какой-то момент Валентин Юмашев предложил ввести в состав избирательного штаба Таню. Там был необходим человек, который сможет разговаривать с президентом прямо, без субординации.

Я была против. Глебушке было полгода, со здоровьем у него было все очень непросто. Внук родился с синдромом Дауна, врачи сомневались, выживет ли он, и даже заговорили со мной об отказе от ребенка. Я себе такое и не мыслила. Тем более Таня. Она делала для сына все возможное. И, конечно, решение работать в штабе Бориса было для нее очень тяжелым. Мы стали искать няню. Помогала вторая бабушка, Нина Александровна.

Когда Таня думала над предложением войти в избирательный штаб, она специально поехала в Париж, чтобы поговорить с дочерью президента Франции Жака Ширака, Клод, которая тоже была членом команды отца. Наконец решение было принято, и Таня начала работать. Она пришла в ужас от того, как функционировал штаб. Позже она говорила, что это напоминало партийные собрания советских времен: все делалось очень формально, никаких новых идей не обсуждалось, о стратегии вообще никто не думал. Но Таня одна в деятельности штаба ничего изменить не могла.

Через некоторое время и у Бориса не осталось сомнений: штаб работает неэффективно. Тогда было решено реорганизовать его. Обновленный штаб возглавил первый помощник президента Виктор Илюшин. Мозговым центром стала аналитическая группа, которой руководил Анатолий Чубайс. Изменилась и роль Тани. Теперь она работала в команде единомышленников. Постепенно я поняла, что напрасно сопротивлялась ее участию в этой работе. Таня очень помогла Борису. Она взяла на себя то, что никто, кроме нее, сделать бы не смог.

Вопросы на полях

— Татьяна могла говорить Борису Николаевичу неприятные для него вещи?

— Конечно. И это было очень важно. У Тани, безусловно, было больше, чем у других, возможностей общаться с ним, в том числе в домашней обстановке.

— Во время избирательной кампании у них были конфликты?

— Серьезных конфликтов не было. Конечно, они иногда спорили. Но это никогда не касалось принципиальных вопросов.

— Вы часто просили Татьяну присмотреть за Борисом Николаевичем, чтобы он не перенапрягался?

— Я не просила, но это подразумевалось. Мне, конечно, было спокойнее, когда я знала: рядом с Борисом находится родной человек.

В середине марта 96-го коммунистическая Дума денонсировала Беловежские соглашения. Сосковец и Коржаков предложили свой план: Думу распустить и перенести президентские выборы на два года. Чубайс и его единомышленники сопротивлялись этому. Я тогда не знала подробностей, но слышала разговоры о возможных поправках в Конституцию. Борису эти предложения не нравились. Помню, однажды во время семейного обеда он резко прервал разговор на эту тему, встав из-за стола со словами: "Конституцию я менять не буду. Разговор окончен". Но, как я теперь понимаю, сторонники Сосковца и Коржакова продолжали подталкивать его к отказу от выборов. А Борис тогда очень доверял Коржакову.

Указ о роспуске Думы, запрете КПРФ и переносе выборов был практически готов. Но Борис колебался. Его ближайшие помощники и министр внутренних дел Анатолий Куликов были категорически против этого шага. Таня, конечно, тоже. В решающий момент она уговорила Бориса встретиться с Чубайсом. Аргументы Чубайса оказались убедительными. План Сосковца и Коржакова был сорван — выборы не перенесли.

Началась напряженная предвыборная кампания.

...А в окружении Бориса напряжение сохранялось. Эпизод с письмом Коржакова получил продолжение. Уже шла полным ходом избирательная кампания, мы много ездили по стране. В Хабаровске после встречи с избирателями добрались до гостиницы поздно, поужинали, Борис пошел спать. Я проводила его, и тут ко мне подошел Коржаков и сказал: "Нам надо поговорить". Я испугалась, подумала — о здоровье Бориса. А он начал меня убеждать: Черномырдина надо срочно убрать с должности, потому что он не справляется со своими обязанностями. Я возражала. Опрокинув рюмку, он сказал: "Вы должны мне помочь".— "Ничего я вам не должна",— довольно резко оборвала его я. Коржаков хотел, чтобы место премьера занял Сосковец. Я ответила, что, по-моему, Сосковец для этой должности не подходит. Чтобы прекратить разговор, тут же ушла из ресторана. Вернулась в номер, Борис уже спал. А я не могла найти себе места. И вдруг поняла: Коржаков может пойти на многое, чтобы исполнить свой план. Стало ясно, что над Борисом нависла угроза. Пошла искать Таню. Она после ужина спустилась в подвал — там находился штаб, который должен был обсуждать программу на завтра. Прислушалась — тихо. Решила, что все уже спят. Сама заснуть не смогла. Часов в пять утра снова спустилась: вдруг Таня и ее коллеги уже начали работать? Услышала голоса, постучала в дверь. Оказалось, они и не ложились, просто, когда я приходила, молча работали с документами. Вызвала Таню в коридор. Рассказала ей о нашем разговоре с Коржаковым. "Они хотят снять Черномырдина, поставить Сосковца, а потом уже дело техники — что-нибудь с папой случится. Сосковец окажется во главе страны, а Коржаков при нем..." Я понимала, что Коржаков легко мог использовать слабое сердце Бориса. Теннис, потом баня, после бани — спиртное. И все, сердце может не выдержать.

Таня отнеслась к моим опасениям серьезно. Борису мы тем не менее решили ничего не говорить, чтобы его не тревожить. К счастью, все обошлось: Коржаков так и не сумел добиться отставки Черномырдина.

В мае Борис неожиданно решил лететь в Чечню. Это было очень рискованно. Война тянулась уже второй год, прекратить ее никак не удавалось, хотя Борис этого очень хотел. И вот как-то утром я услышала: "Лечу в Чечню!"

Даже Таня как член штаба ничего о его плане не знала, он держал его в тайне. С ним полетели ближайшие помощники и Борис Немцов. Борис был тогда губернатором Нижегородской области и выступал против войны, собрал миллион подписей за ее прекращение.

Никакой связи с мужем у меня не было. Я весь день следила за новостями по телевизору, что мне еще оставалось? Но о поездке президента в Чечню репортажей не было. В вечернем выпуске новостей показали кадры из Чечни. Вот Борис подписывает документы на броне, вот его вертолет поднимается в воздух... Наконец, звонок. Слава богу, вернулся.

Для Бориса эта попытка остановить войну была очень важной. Его мучило, что там гибнут люди, а он не может положить конец кровопролитию. В мае 96-го он сделал важный шаг к миру в Чечне. Кампания выходила на финишную прямую, нагрузки росли. Иногда становилось страшно за Бориса. Все чаще приходилось вызывать врача, который всегда сопровождает президента, в перерывах между встречами. Я хотя и не знала заключения врачей, чувствовала: он держится из последних сил. Не понимала, как он все это выдержит. Но он выдерживал.

Первый тур состоялся 16 июня 1996 года. Борис опередил Зюганова, но с небольшим преимуществом в 3 процента. Они оба вышли во второй тур. Борис отнесся к этому спокойно. Во всяком случае, внешне. Сотрудники штаба ожидали бури, ведь Борис всегда всем говорил: "Мы выиграем в первом туре". Но бури не было, он просто сказал: "Продолжаем работать".

А через три дня с санкции Коржакова и Барсукова, занимавшего тогда пост директора ФСБ, задержали членов президентского предвыборного штаба Евстафьева и Лисовского, которые несли в коробке из-под бумаги для ксерокса деньги для финансирования предвыборной кампании. Деньги предназначались артистам, которые участвовали в концертах. Коржаков прекрасно об этом знал.

Таня мне позвонила поздно вечером, коротко описала ситуацию и попросила найти Коржакова по спецсвязи — иначе с ним было не связаться. Коржаков к телефону не подходил. Я продолжала звонить. Знала, что он и Барсуков в тот момент были вместе. Но каждый раз трубку брал Барсуков и говорил: "Коржаков занят". И, наконец, грубо добавил: "Не мешайте, пожалуйста, работать". Меня это страшно возмутило: никогда раньше Михаил Иванович такого себе не позволял.

Только тогда я стала догадываться, что происходит на том конце провода. Видимо, они выпили, отметили свой успех, а объясняться Коржаков со мной не хотел. Они тянули время. Думаю, Барсуков по своей инициативе так бы не поступил, Коржаков его заставил.

Было уже двенадцать часов ночи. Таня приехала в Барвиху. "Мама, мне нужно поговорить с папой". А Борис только что заснул, будить его ужасно не хотелось. Но что поделаешь... Разбудили, Таня говорит: "Папа, твоя избирательная кампания на грани срыва". Подробно описала ситуацию. Борис сразу позвонил Коржакову. Мы с Таней вышли из комнаты, самого разговора не слышали. Он был очень короткий. Я могу только догадываться, что Борис сказал. Знаю, как трудно было ему поверить в это предательство.

На следующее утро Коржаков, Барсуков и Сосковец были уволены.

Через какое-то время я случайно узнала, что Коржаков, уже находясь в отставке, появляется у наших дежурных в Барвихе. Не помню уже, кто именно мне об этом сказал. Я попросила охрану больше его на территорию резиденции не пускать.

Когда Таня думала над предложением войти в избирательный штаб, она специально поехала в Париж, чтобы поговорить с дочерью президента Франции Ширака, Клод, которая тоже была членом команды отца

Вопросы на полях

— Уйдя в отставку, Коржаков не раз публично выступал с обвинениями в адрес президента. Бориса Николаевича это очень задевало?

— Борис не был злопамятным, но предательства не прощал. Ему повезло, в его жизни таких ситуаций было совсем немного. Но и как-то остановить Коржакова он не пытался. Коржаков стал раздавать интервью, в которых наговорил столько гадостей о Борисе и всей нашей семье, что и вспоминать не хочется.

— Для вас, как я понимаю, поведение Коржакова не было неожиданным.

— Если честно, я все-таки не предполагала, что он окажется настолько непорядочным человеком, что заденет даже внуков. Стал говорить в интервью, что якобы Таня отдала Глеба в интернат. Как же он, крестный Глеба, мог так бессовестно врать?.. В голове не укладывается. Понимаю, что он мстил Борису, но за такое Бог наказывает. Не сомневаюсь.

Много лет назад мы возвращались на вертолете из Завидово. Я пригласила Коржакова с Ириной к нам на чай. За столом, кроме нас, были Барсуков и Бородин. Зашел разговор о Горбачеве, и Барсуков рассказал, что бывший начальник президентской охраны, генерал Медведев, написал о Горбачеве книгу. Отзывался о книге с неодобрением. Я сидела рядом с Коржаковым и в шутку спросила:

— Неужели и вы, Александр Васильевич, когда-нибудь о нас напишете?

Его жена Ирина сразу возразила: "Никогда. Сашка — как член вашей семьи, разве он сможет?" Смог. Удивительно, но свою книгу он положил нам в почтовый ящик с дарственной надписью. Ни я, ни Борис ее в руки не взяли. Противно было.