Два поколения детей застоя

Отцы и дети — вечный сюжет. Сейчас на него наложилось то, что оба поколения выросли в условиях экономической стагнации и политической духоты. Но, как выясняется, друг о друге они знают мало.

ВЛАДИМИР РУВИНСКИЙ

Казус Шингаркиных

Одним из символов событий 26 марта в Москве оказалась пара молодых людей, забравшихся на фонарные столбы возле памятника Пушкину. Полицейские уговаривали их спуститься, один из них, в каске и защитной амуниции, залез даже для этого на фонарь. Когда подростки слезли, их доставили в полицию.

Одним из задержанных, как выяснил Reuters, оказался 17-летний одиннадцатиклассник Роман Шингаркин, чей отец — депутат Госдумы от ЛДПР прошлого созыва, поддерживающий "политику партии". Школьник рассказал, что пошел на митинг, потому что хотел посмотреть, насколько сильна оппозиция, что он скорее против происходящего в стране, а не в поддержку Навального.

А его отец, 49-летний Максим Шингаркин, заверил Reuters, что понимает и поддерживает мотивы сына, у которого "есть социальная позиция против коррупции", но это не значит, что они оппонируют Владимиру Путину. Напротив, пояснил он, заменить нынешнего президента некем.

Нынешние 17-летние и их родители в том же возрасте в некоторых отношениях друг на друга похожи, как и ситуация, в которой они оказались. В 1985-м Максиму Шингаркину было 17 лет, когда КПСС, единственную партию в стране, возглавил 54-летний Михаил Горбачев, самый молодой из членов ее политбюро. К тому времени страна была в глубоком кризисе, о чем генсек через год сообщит как о "застойных явлениях в жизни общества".

Миф о школоте

"Вы нас даже не знаете" — так мог бы звучать лозунг части участников акций против коррупции, прошедших 26 марта почти в 100 городах России. Протестные акции, по словам большинства наблюдателей, заметно помолодели.

В Петербурге, замечает директор Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ Елена Омельченко, было "реально ощутимое визуально присутствие большого числа молодежи, подростков". В Москве картина несколько иная. Социолог Алексей Титков из НИУ ВШЭ, исследующий протестную активность, полагает: "Считать воскресное шествие молодежным, по крайней мере в столице, оснований нет".

Статистика знает немного. Из 1043 задержанных в Москве, как узнали "Деньги" в "ОВД-Инфо", несовершеннолетних примерно 70 человек: "Не на всех из них были оформлены протоколы об административном правонарушении". Впрочем, полиция, по свидетельству очевидцев, выхватывала подростков из толпы целенаправленно. То есть 7% несовершеннолетних участников событий 26 марта — оценка "сверху", скорее всего, сильно завышенная.

Но так или иначе активность молодежи стала неожиданностью для всех: для властей, социологов, представителей остатков оппозиции и родителей подростков.

Эстетика протеста

Те молодые, кто вышел на согласованные и несогласованные акции 26 марта, оказались во времени, во многом похожем на эпоху брежневского застоя, хотя они ее, возможно, так не опознают.

"Официальная пропаганда, школьные и университетские преподаватели используют язык той эпохи, только выхолостив его “коммунистическое” содержание,— говорит Ольга Здравомыслова, исполнительный директор Горбачев-фонда.— Во многом воспроизведена эстетика эпохи застоя и ее идеологический стиль, копируются даже советские формы организации молодежного движения: пионеры, комсомол. Мы, люди старшего поколения, видим, как все это используется, — молодежь, вероятно, этого не чувствует, но она не может не реагировать на фальшь".

Схоже и ощущение исторического тупика.

"Эпоха застоя — это время диктата определенной эстетики, очень скучной, сознательное поддержание эмоционального голодания,— подытоживает политолог Глеб Павловский.— В стране блокировали любую конфликтную информацию. О конфликтах можно было говорить в связи с зарубежными странами".

Ретроспектива: застой первый

В 1970-е годы, после заморозки косыгинских реформ, экономика стала полностью зависима от нефтяных доходов и поставок в страну продовольствия, ширпотреба и машиностроения из развитых стран. Доля топливно-сырьевого экспорта из СССР поднялась за 1960-1985 годы с 16,2% до 54,4%. Темпы роста национального дохода, советского способа оценивать экономику в целом, снижались: с 7,8% в 1966-1970 годах до 3,6% в 1981-1985 годах. И это если верить данным ЦСУ СССР, в отличие от Росстата, ставшего объектом многочисленных анекдотов.

За тот период прирост производства промпродукции упал в 2,5 раза, темпы роста сельскохозяйственного производства и национального дохода — в два раза, более чем вдвое сократились и темпы роста производительности труда. Одновременно до небывалых для СССР высот вырос уровень жизни в стране: за 18 брежневских лет реальные доходы населения поднялись более чем в полтора раза (так хорошо люди до Брежнева не жили). Возникли "цеховики", которые фактически приватизировали некоторые производственные мощности.

Это было потребительски ориентированное, насколько это возможно в идеологическом государстве, общество с растущими "буржуазными потребностями".

Вера в коммунистические идеалы и в способность партийных вождей справиться с грузом нарастающих проблем в массовом сознании гасла. В 1970-1980-е годы происходит повсеместное отторжение официальной идеологии и пропаганды, двоемыслие становится нормой жизни.

Правящая номенклатура стала закрытой социальной группой, заинтересованной в сохранении собственной власти, а не в решении государственных и общественных проблем.

Марксизм-ленинизм в вузах превратился в выхолощенный ритуал, а членство в комсомоле и КПСС — в формальное условие для карьеры. Отторжение маразматического характера позднесоветского режима привело к "долгому и устойчивому уходу в частную жизнь", соглашается Алексей Титков. Над Брежневым просто смеялись — возник целый жанр анекдотов про Леонида Ильича, некоторые из них сейчас получают вторую жизнь.

На открытую конфронтацию с преподавателями и тем более партийными и советскими органами молодые люди в большинстве своем не шли, опыт родителей диктовал: "Подстраивайся". Возможности были довольно ограниченными: коридор "комсомол--партия--карьера" при закрытых границах особого выбора не оставлял. Вынужденная эмиграция ждала многих представителей творческой интеллигенции: Солженицына, Бродского, Аксенова, Войновича, Галича, Любимова, Шемякина, Неизвестного.

Наши дни: застой второй

Часть жизни нынешнего поколения 15-25-летних прошла в период экономического роста и потребительского бума. Обеспечено это было растущими ценами на нефть и газ, надолго рухнувшими в 2014 году. По данным Росстата, реальные доходы населения к 2005 году вернулись наконец к уровню 1991 года и какое-то время продолжали расти. Почти весь этот рост произошел во время двух первых президентских сроков Владимира Путина. После кризиса 2008-го рост замедлился, к 2014 году реальные доходы достигли пика и с тех пор снижались.

По сути, с 2008 года экономика страны стагнирует. Темпы экономического роста в 1999-2008 годах в среднем составляли 6,9%, а в 2009-2016 годах ?-- ?всего 0,4% в год.

Но это не единственный симптом застоя. Вернулась пропаганда — под видом информационной борьбы за родину. "Политические инструменты парализованы,— говорит Павловский.— Социологические инструменты практически захвачены властью, которая стала секретить данные, кроме рейтингов, которыми нас и пичкают".

Есть и перескоки в более далекое прошлое. Когда преподаватель в Московской консерватории зачитывает список "врагов государства", нельзя не вспомнить "о борьбе с космополитизмом".

Медийное поле зачищено или взято под контроль, но в отличие от брежневских времен перекрыть доступ к независимой информации нельзя. Причем после тюремных сроков за перепосты неудобной информации это уже не столько соцсети, сколько более приватные мессенджеры. Разговоры там откровеннее, а порой и радикальнее. Мессенджеры сегодня — аналог брежневских кухонь, где можно было говорить не стесняясь (хоть и с оглядкой на риск доноса).

"Власти, по всей видимости, хотели сформировать вариант двоемыслия, когда приватные суждения и частные недовольства, критика переносятся в закрытые пространства, но публично люди активно проявляют лояльность и демонстрируют абсолютную включенность в большинство",— говорит Елена Омельченко.

Вне рамок

В нулевые действовали никем не артикулированные рамочные правила, что-то вроде неявного "общественного договора": "Вы не лезете в большие дела, мы наводим порядок, поднимаем вам уровень жизни". Границы коридора угадывались интуитивно и постепенно сдвигались — рост уровня жизни сопровождался согласием на растущую неподконтрольность власти.

Схожие принципы имели место и в брежневские времена: "мы делаем вид, что платим, вы делаете вид, что работаете" — в экономике и "всенародная поддержка партии и правительства" в обмен на иллюзию равенства, бесплатной медицины, жилья и прочих благ развитого социализма.

"Общественный договор" брежневского застоя в конце 1980-х рухнул, его отторжение было, вероятно, одной из главных причин поддержки, которой пользовались Горбачев и ранний Ельцин. Что-то вроде нового "общественного договора" пришло лишь с президентством Путина, уже в нулевые. Новые правила жизни пришлись большинству по вкусу: зарплаты и доходы растут, кредиты и "неподъемные" прежде товары стали доступны всем.

Увы, экономика без обратной связи в виде политических механизмов довольно скоро пришла к застою. А несколько лет назад, после протестов на Болотной площади, неявный "общественный договор" нулевых сменился новым.

Правила трансформировались до "нам все равно, что вы думаете о нас, мы можем делать все, что хотим". А вместо роста доходов получите рост штрафов, репрессий и чуть более удобное государство. И большинство, по крайней мере если верить официальной социологии, эти правила приняло.

"И тогдашние власти, и нынешние не могут назвать определенно поле, где ты свободен,— сравнивает два застоя Павловский.— Они как бы уходят от ответа. Ты говоришь: ну хорошо, вы там чем-то занимаетесь, но и я могу жить так, как хочу. Нынешняя власть не может, не хочет этого сказать. И заметно наступление от ее лица, иногда просто от каких-то идиотов, на элементарные человеческие принципы. И это раздражает. То есть сходство с застоем — это эмоциональное голодание и отказ человеку в его личном суверенитете".

Новое поколение оказалось не в курсе новых правил и никаких выгод от них не получило. Нынешние школьники и студенты, по крайней мере активная их часть, живут в открытой реальности, глобальном мире, отмечает Ольга Здравомыслова. Им в отличие от родителей, которые могут выключить телевизор, умеют вообще уйти от пропаганды, приходится иметь с ней дело регулярно. Учителей и преподавателей "не выключишь". А навык пропускать мимо ушей у них еще не выработался, зато, кажется, с критическим мышлением у них лучше, чем у родителей. Нынешняя молодежь реагирует на фильм Навального не потому, что политик — их герой.

"Они реагируют на проблему,— говорит Ольга Здравомыслова.— Эта проблема — воровство, коррупция, социальная несправедливость — их волнует, это роднит их с теми, кто выходит с протестами против коррупции в других странах — в Латинской Америке, на Востоке, в США. Советским поколениям это совсем не было близко".

Запрос на искренность

Путинская стабильность, как и в брежневские времена, строилась на отвращении к политике. Такое отношение — у родителей нынешних молодых участников акций протеста.

"Общее представление, что политика что-то грязное и недостойное, от нее нужно держаться подальше, тем более держать своих детей,— установка, которую воспроизводили тогда,— говорит Титков.— Большая неожиданность в том, что механизм, отстраняющий от политики, дал сбой. Со стороны протестного актива, того же Навального, не было однозначно четкой цели "а давайте мы привлечем школьников". Неожиданная находка, которая озадачила всех".

На самом деле мнение, что подростки и молодежь чураются политики, далеко от действительности, говорит Елена Омельченко: "Это может быть реакция на скучную риторику, популизм, когда независимо от партий все говорят одно и то же. И идущая от этого популизма скука. Когда переходишь к интерпретации, открываешь мир целых объяснений, которые иногда приводят к противоположным выводам".

Главное отличие детей нового застоя — это, по словам Омельченко, запрос на искренность: "Отказ играть в неправду, во что не веришь, высказываться, от того, чего от тебя ждут. От двоемыслия".

У нынешней молодежи нет пиетета к старшим. "Единственный способ взаимодействовать с ними — убеждать, объяснять, обсуждать и приводить аргументы,— говорится в недавнем исследовании Сбербанка.— В коммуникации сейчас не надо апеллировать к карьере и в целом к амбициозным целям, которые достигаются упорным трудом. Не стоит обещать светлое и прекрасное будущее: оно абстрактно, и в него не очень верят".

Валерия Касамара, социолог из НИУ ВШЭ, изучающая молодежь, говорит, что в 2011-2012 годах протесты были против обмана и фальсификаций, сейчас их природа иная:

"Многие молодые говорят: вы нас не слышите, вы нас не понимаете. Это просто требование внимания и уважения к себе как к личности. Это поколение, которое научилось себя любить.

Коррупция воспринимается молодежью тоже как неуважительное отношение к ним и обман, их заставляют идти на это. Им это не нравится. Это молодежь, которую не принимают во внимание и чьи интересы не учитываются. Условно: мы не против власти, а мы за себя".

"Почему они вышли — это не главный вопрос. Главный — а чего они хотят? Вот это действительно никому не известно. Один хочет инициативы, а кто-то может хотеть другого. Молодежь надо изучать, и изучать глубоко",— отмечает политолог Марк Урнов, член Комитета гражданских инициатив.

Разные проекции

Впрочем, оценки нового поколения сильно зависят от угла зрения. Если опираться в рассуждениях на большинство, оказывается, что молодые люди в целом конформисты, как и их родители.

"Я прицельно наблюдаю за студентами элитных вузов: МГУ, МГИМО и ВШЭ — около восьми лет,— говорит Валерия Касамара.— Я не вижу у них протестного потенциала. Это поколение конформистов, оно ничем не отличается от среднестатистического россиянина.

Молодые люди, как правило, не готовы брать на себя ответственность, не склонны рисковать, готовы вписаться в систему и все ее требования. Причем чем старше, тем больше они вписываются в систему, тем большими конформистами становятся".

Обычная молодежь за поддержание статус-кво, за отношение к власти как у старших: не надо высовываться, рыпаться, можно все потерять, соглашается Елена Омельченко.

Марк Урнов поясняет, что телевидение влияет и на подростков тоже: "Да, они не смотрят телевизор, но родители смотрят, и родители для них — вторичный источник телеинформации. А поскольку они политикой вообще не занимаются в большинстве и книжки не читают, то обольщаться не надо. Между взглядами поколений отцов, детей и тем, что вещает телек, различий нет".

Но все более заметными и значимыми становятся другие молодые люди, считает директор Горбачев-фонда. Они далеко не такие послушные и не рассуждающие, какими были когда-то советские школьники, говорит она: "Этого пропагандистского языка они просто не воспринимают. А на языке, который они готовы воспринимать, с ними не хочет и не умеет говорить не только власть, но и оппозиция".

Эти люди, говорят исследователи, могут придерживаться совершенно разных политических взглядов. "Та молодежь, которая вышла, запросто может быть за Путина",— отмечает Касамара.

"Мы проводим исследование в Питере, Казани, Ульяновске, Махачкале — специально выбрали города с разным этническим составом,— говорит Омельченко.— Зафиксированы низкий уровень доверия к институтам власти и высокий уровень доверия президенту".