Буквально на днях монетный двор Великобритании начал чеканить новую однофунтовую монету. Она гораздо легче, чем прежние «лобанчики», и вообще современна настолько, насколько может быть современен в 2017 году такой вымирающий вид, как металлическая денежка,— многогранная, биметаллическая, защищенная голограммой (что бы это ни значило). Но иконография аверса, собственно, та же, что и всегда. Монарший профиль и надпись кругом: «Elizabeth II D. G. Reg. F. D.» — «Елизавета II, Божиею милостию королева, защитник веры».

Вот это вот F. D., «fidei defensor», Елизавета II унаследовала по прямой от своего, кажется, в пятнадцатом поколении дядюшки — Генриха VIII. В 1521 году «король Гарри» — еще не одышливый златопарчовый монстр с заплывшими глазами, каким мы его знаем по поздним портретам, нет, он образцовый рыцарь, бодрый двадцатилетний галант, надежда гуманистов, рьяный охотник, немножко музыкант, немножко поэт, немножко певец. И даже немножко богослов. Благо ему, как младшему сыну (в короли-то предназначался его старший брат, умерший в юности принц Артур), перепало менее государственно-прозаическое образование; как знать, может, при других обстоятельствах он сделался бы кардиналом — веселым ренессансным кардиналом, каких было предостаточно. Но он стал королем и в том самом 1521 году написал антилютеранский трактат в защиту католической доктрины таинств.

За это папа Лев X и пожаловал ему титул «защитника веры» — предвидя, наверное, что это звание так и останется достоянием английской монархии, вроде того как французские короли с гордостью назывались «христианнейшими», испанские — «католическими», а венгерские — «апостолическими». Папа не предвидел сущей малости: того, что Генрих станет первым королем на Земле, по всей форме порвавшим с Римом.

Уж конечно, не схемы лютерова богословия его на этот шаг подвигли. Трудно сосчитать романы, дамские и не вполне дамские, описывающие невиданную коллизию: молодой король пленяется фрейлиной своей жены, но та, сюрприз-сюрприз, вместо того чтобы просто выждать пристойное для чести время да и пустить-таки монарха на свое ложе, следует совету Мефистофеля из «Фауста» Гуно — «до обрученья дверь не открывай». Король мыкается, но дверь таки не открывается, а чтобы обручиться — надо развестись, и так начинается самый скандальный — и самый оглушительный по своим последствиям — бракоразводный процесс в истории европейских монархий. Император Карл V никак не может решить, что ему дороже: супружеское счастье его тетушки (Екатерины Арагонской, первой из шести генриховых жен) или участие Англии в антифранцузском союзе; папа Климент VII Медичи, ютящийся в провинциальной дыре после того, как его Рим разграбили испанские головорезы и немецкие ландскнехты того же Карла V, жалко пытается тянуть время; раввины европейских гетто в кои веки раз привлечены к решению исторического вопроса — к ним обращаются за консультацией по поводу брачных установлений Книги Левит (официальный повод для развода — то, что Екатерина прежде брака с Генрихом была сосватана его брату). А Анна Болейн знай одергивает с погибельной улыбкой юбки в ответ на рычание обезумевшего от уже не совсем юношеской страсти короля: нет, Гарри, нет, только после свадьбы.

Будем справедливы к Генриху: возможно, дело не только в либидо и не только в непреклонной леди, которую, как многие считают, король увековечил в самом знаменитом ренессансном шлягере — песенке про «Зеленые рукава», «Greensleeves». Союз с Испанией против Франции, вековечного соперника Англии, предначертал еще его батюшка, скопидомный Генрих VII; то, что Мария Тюдор, Bloody Mary, вышла потом замуж за Филиппа II Испанского и ненадолго отменила генрихову Реформацию — тоже следствие все тех же геополитических идей. Но сам Генрих VIII альянсом с Испанией и империей подчас тяготился, и развод с инфантой можно себе представить и бесстрастной стратегической мерой. Тем более что наследник мужского пола королю тоже был необходим.

И все же: когда Рим так и не дал развода королю Англии, когда умер кардинал Уолси, последний медиатор, умевший доносить до Генриха идею безусловного авторитета римской церкви, король решил действовать. Сначала по совету умных правоведов он обратил против всего английского духовенства (подчиненного, натурально, римскому понтифику) статут XIV века, запрещавший английским подданным апеллировать к заграничному властителю — хотя бы и папе. Духовенству оставалось только подчиниться: на дворе был не XIV век и политическое могущество папства выглядело материей как никогда сомнительной. Далее последовал тайный брак Генриха с Анной Болейн, а после него (именно что после) — формальное аннулирование его брака с Екатериной Арагонской. А еще чуть позже, в 1534-м, парламент после серии антипапских законов издал Акт о супрематии — и провозгласил тем самым полное и никакими зарубежными авторитетами не ограниченное всевластие короны над церковью Англии. Королю оставалось только саркастически улыбнуться «преемнику князя апостолов, викарию Иисуса Христа»: кто защитник веры? я защитник веры! И вы сами это удостоверили.

Это большое событие в истории протестантизма, но действовал Генрих все-таки иначе, чем немецкие князья, пошедшие за Лютером. Те очень рано почуяли, что новая доктрина сулит им огромные доходы от секуляризации церковных земель. Генрих тоже запустил кампанию по упразднению монастырей и по перераспределению их собственности (именно поэтому многие поместья и до сих пор называются как-нибудь наподобие «Аббатство Даунтон»), однако занялся этим все-таки во вторую очередь. И самое главное: при всех стараниях своих протестантски настроенных советников, он совершенно не собирался выстраивать свою Реформацию по готовым выкройкам — хоть лютеранским, хоть цвинглианским, хоть кальвинистским.

Пока у власти была Анна Болейн, король не без ее подачи хотя бы рассматривал благосклонно эти выкройки — особенно когда предлагаемые ему меры совпадали с его собственной выгодой (как в случае ликвидации монастырей). Но после того как королева Анна отправилась на плаху, Генрих совсем потерял интерес к реформаторам. Новое вероучительное определение, изданные парламентом «Шесть статей», повторяло вполне католические нормы: реальное присутствие Христа в Евхаристии, причащение мирян под одним видом, необходимость устной исповеди, целибат духовенства и так далее. Совершенно не нужны были Генриху всеобщее священство, смутьяны-проповедники и «дешевая церковь». Зачем? Лучше старая латинская месса, пышные облачения и ладан. Только бы без папы.

Считается, что в полную силу Реформация в Англии развернулась только после смерти Генриха VIII, при юном Эдуарде VI. Потом Мария I ее отменила, а Елизавета I восстановила — хотя все равно в очень своеобразном, компромиссном виде: англиканство так и осталось via media, «срединным путем» в ряду христианских исповеданий. Но с легальной точки зрения все эти кульбиты основывались именно на генриховых достижениях, на убежденности в том, что король Англии, «император в своих землях», имеет полную власть в церковных делах.

Это было очень удобно — в условиях, когда религиозные вопросы были напрямую связаны с температурой общественных настроений, иметь возможность решать их без апелляции хоть к папе, хоть к Вселенскому собору. Определять обычным парламентским биллем, как людям крестить детей, хоронить покойников и отмечать праздники. Рачительно содержать церковь на казенный кошт, отняв у нее и финансовую автономию, и средневековые социально-культурные прерогативы. Жестко контролировать течения и партии, которые неминуемо возникали в церковном сообществе, аккуратно купируя крайности — и все же позволяя вольному религиозному сознанию «стравить пар». И вообще сделать церковь, по сути, одним из государственных департаментов.

По условиям XXI века все это звучит угрожающе. Но на самом деле «старая добрая Англия» со всеми ее чудачествами и свободами, сплином и промышленной революцией, викторианской чопорностью и «бременем белого человека» — она ведь восходит именно к тем временам, к тюдоровской Реформации (а вернее, реформациям). И, пожалуй, Чаадаев был не так уж неправ, когда писал об англичанах: «Последняя их революция [имеется в виду “Славная революция” 1688 года.— СХ], которой они обязаны своей свободой и процветанием, а также и вся последовательность событий, приведших к этой революции, начиная с Генриха VIII, не что иное, как религиозное развитие».

Сергей Ходнев