"Аудиенция" Питера Моргана в Театре наций

Премьера театр

В Театре наций сыграли российскую премьеру "Аудиенции" — популярной пьесы "хроникера" британского королевского дома Питера Моргана. Режиссером спектакля, поставленного при поддержке благотворительного фонда "Искусство, наука и спорт", стал Глеб Панфилов, а роль Елизаветы II исполнила Инна Чурикова. Рассказывает Ольга Федянина.

На сцене Театра наций необязательно ожидаешь обнаружить классический костюмный спектакль — но "Аудиенция" и вправду именно он, причем сделанный с давно невиданной тщательностью. И интерьеры, и реквизит, и костюмы свидетельствуют не только о качестве работы мастерских, но и о наличии в постановке консультантов, которые обеспечили аутентичность сценической картинки. Во всяком случае, глядя из зала, думаешь, что в декорацию "Аудиенции" Глеба Панфилова не зазорно пригласить не только Инну Чурикову, но и саму королеву Елизавету.

Пьеса Моргана — серия (вымышленных) диалогов Елизаветы II с ее премьер-министрами, начиная с Уинстона Черчилля и заканчивая Дэвидом Кэмероном,— придумана и написана как глянцевый бенефис, умное развлечение для Лондона и Бродвея. Самое слабое ее место — практическое отсутствие собственно драматургии: в диалогах много информации, но почти нет театрального сюжета. Самое сильное — главная роль, нечто большее, чем хороший материал, для выдающейся актрисы.

Конечно, Инна Чурикова на то время, что идет спектакль, лучшая Елизавета, чем сама Елизавета. Во всех тех субтильных подробностях, которые бесконечно повторяются, но и рассматривать их можно бесконечно. И тот обреченный стоицизм, с которым ее королева — хоть девочка, хоть старушка — выносит каждого очередного премьер-министра: издерганного Мейджора (Анатолий Лобоцкий), вальяжного Черчилля (Михаил Горевой), фамильярного Гарольда Вильсона (Сергей Пинегин), взвинченную Маргарет Тэтчер (Вера Воронкова). И тихую иронию, которая отражается в ее глазах, когда выясняется, что каждый премьер приходит главным образом для того, чтобы пожаловаться на свои беды, любые — от провала экономической политики до бессонницы. И комичный испуг перед лицом взбешенной Тэтчер, единственной, с кем Елизавете-Чуриковой совладать действительно сложно (их диалог — это и есть тот эпизод спектакля, где появляется настоящий, то есть театральный, драматический конфликт). И совсем не смешную, а в общем-то почти трагическую сдержанность женщины, которая за много десятилетий довела до автоматизма необходимость контролировать любой свой жест, любой поворот головы, каждое изменение интонации. И те короткие моменты-вспышки, когда стоицизм, сдержанность и иронию сметает пафосный жест, воспоминание о могуществе, опирающемся на фундамент династии и высшую волю.

Все это сыграно более чем подробно: три часа сплошного крупного плана, сосредоточенного на персонаже и актрисе, которые такого крупного плана заслуживают и которые его прекрасно выдерживают.

Есть лишь одно "но", которое нарушает эту костюмную бенефисную роскошь, привнося в нее двусмысленность — то ли запланированную, то ли органически прорастающую сквозь весь глянец.

Хотим мы того или не хотим, но "Аудиенция" — это высказывание о природе государственной власти. Авторы спектакля даже усилили этот мотив. Покладистый автор вписал в текст диалогов несколько фрагментов, специально посвященных русско(советско)-британским отношениям,— и от этого легкого "обрусения", в частности, в материале начинают вылезать совсем незапланированные акценты.

Елизавета на сцене Театра наций, разумеется, несокрушимый государственник имперского извода. Ее обязательства перед империей идентичны обязательствам перед народом. Империя в спектакле присутствует как ценность абсолютная — и сложно не услышать, как удобно и плавно эта тема вписывается в российскую политическую конъюнктуру. Особенно там, где аккуратным намеком обозначается имперская солидарность — так, к примеру, Елизавета Чуриковой озабоченно спрашивает у Дэвида Кэмерона (Олег Масленников-Войтов) в 2014 году: уверен ли он в своих обвинениях, которые касаются присутствия российских военных на востоке Украины? Здесь королева явно со скепсисом относится к компетентности и честности премьер-министра.

Но чем подробнее картина монаршей жизни, тем сильнее двусмысленность. Чурикова и Панфилов показывают в "Аудиенции" образ власти, легитимность которой построена на личной готовности к самоотречению, дисциплине и смирении. Власти, основанной на железном соблюдении буквы закона и ритуала. Власти, формализованной до превращения в икону и только потому непреходящей. Власти, которая может породить злодея, но не временщика. Московский зрительный зал, которому так соблазнительно демонстрируют скромное обаяние этой империи, не может не понимать, как она соотносится с реальностью за стенами театра, все меньше и меньше склонной ограничивать себя формами и обязательствами.