Владимир Лященко о фильме «Чужой: Завет»

В прокат вышел "Чужой: Завет", сиквел "Прометея", в котором Ридли Скотт избавляется от абсурдной глупости героев, возвращает на экран ксено- и не только морфов и окончательно погружается в ницшеанские размышления о судьбе сверхчеловека

В космосе никто не знает, куда подевались предыдущие экспедиции. Спустя 11 лет после событий "Прометея" (2012) и лет за тридцать до полета "Ностромо" в самом первом "Чужом" (1979) космический транспорт "Завет" совершает доставку двух тысяч спящих колонистов и спящего экипажа на далекую, но, по предварительным расчетам, пригодную для жизни планету. Как заведено, бодрствует только андроид — Уолтер (Майкл Фассбендер), и, как заведено, на корабле случается авария, вследствие чего личный состав оказывается разбужен задолго до прибытия в пункт назначения. Выживают не все, но это еще даже близко не проблемы.

Настоящие проблемы ждут команду и авторов фильма там, где зрители были оставлены пять лет назад. Вернее там, куда за эти годы занесло дрейфовавший в безграничном космосе сюжет. Напомним, в финале "Прометея" единственная выжившая доктор Шоу (Номи Рапас) в компании расчлененного, как заведено, андроида — Дэвида (тоже Майкл Фассбендер) отправлялась за ответами к тем, кто человечество сначала породил, а затем решил и убить. Какое-то время предполагалось, что следующий фильм сообщит, что с этой парой героев случилось дальше, а главное — раскроет тайну творения и расскажет про исполинских творцов-инженеров. То есть про тех, кто посеял на Земле жизнь, собирался стереть ее мутогенным вирусом и походя оторвал герою Фассбендера голову.

Однако к 2017 году богоискательский курс "Прометея" оказался несколько скорректирован. Часть ответов озвучил до выхода нового фильма сам Ридли Скотт: например, что инженеры могли быть расстроены поведением людей, а особенно распятием одного из их представителей за пару тысячелетий до описываемых событий. Детали же произошедшего с персонажами Рапас и Фассбендера сжались до минутного флешбэка, двух официальных прологов, которые можно найти в сети, а также финальных откровений лица, которому есть основания не доверять. В итоге героев для "Завета" придумали новых, а богоискательство приняло еще более откровенно ницшеанские формы. Плюс для тех, кто соскучился, на экран возвращены лицехваты и некоторое количество ксеноморфов, протоморфов и неоморфов — то есть тех самых стремительных, любящих подкараулить в душевой и жгущих кислотой из ран монстров, которым здесь позволено гораздо больше, чем в предыдущей картине.

Получается, что одной рукой Ридли Скотт подгоняет тварей с зубами в три ряда и хвостами пенетрирующими, а другой — дирижирует "Золотом Рейна" Вагнера и перелистывает английских поэтов-романтиков. Как к этому относиться, всецело зависит от ожиданий и пожеланий. С точки зрения кино про то, как люди бегают от чудовищ, "Завет" выигрывает у "Прометея" хотя бы тем, что степень бессмысленности и абсурдной саморазрушительности героев снижена здесь до приемлемой для жанра, стандарты которого сам Скотт и установил в 1979 году. То есть персонажи все еще норовят опасно уединиться, проигнорировать очевидные странности или даже заглянуть в раскрывшееся инопланетное яйцо, но режиссер дает понять, что если это и клише, то все-таки иронически обыгранные.

Если же искать продолжения религиозно-философской притчи, то прометеевские отсылки к "Потерянному раю" Джона Мильтона в "Завете" превращаются в праздник постмодерниста. Здесь и конфликт веры и разума в лице религиозного и.о. капитана (Билли Крудап). И стихи, которые с какого-то момента цитируют в таком количестве, что "Интерстеллар" Нолана начинает казаться скромным поэтическим вечером. И достойная отдельного упоминания шутка про Байрона с Шелли, объектом которой предполагается зритель. И искусственный разум, что тщится доказать Вселенной и себе, будто способен вырваться за рамки программного кода. И ветхозаветные казни, и богоборчество, и богоубийство, и встреча человека с дьяволом — всего и не перечислить.

Бонусом в фильме даются ответы на отдельные вопросы, не имеющие отношения к предельным основаниям бытия. Например, обладают ли ксеноморфы зрением или ориентируются только по звукам, запахам, тепловому излучению (нужное подчеркнуть). Ответ: да, ксеноморфы обладают зрением, и нам даже покажут пару кадров с точки зрения ксеноморфа. Или это был неоморф? Важно ли это? Скотт ублажает поклонников биологического оружия, но сам, кажется, думает только о том, снятся ли андроидам электроовцы.

Так герой Фассбендера окончательно завладевает фильмом, где большинство персонажей нужны только в качестве потенциальных инкубаторов, расходного материала для генетических экспериментов. Например, сцена с флейтой (ни слова больше) во всей ее дикости, пожалуй, интереснее всего двухчасового "Прометея": тут и смех, и грех, и китчевый эротизм (привет оригинальной квадрологии), и ежесекундное ожидание кровавой развязки, и, наконец, Гамлет с Гильденстерном.

За всем этим можно даже не заметить, что на этот раз нечеловеческому и сверхчеловеческому противостоит не солдат, не исследователь-энтузиаст, не религиозный искатель, а женщина, которая осталась один на один со сгоревшей в первые же минуты фильма слишком человеческой мечтой — о домике у озера. Домик этот должен был обернуться совсем уж дурацкой шуткой, если бы не Кэтрин Уотерстон (звезда фильма "Фантастические твари и где они обитают"), которая умеет так посмотреть в камеру, что вновь начинаешь болеть за человечество, когда уже ни реплики, ни сюжетные повороты не спасают.