Фильм «Революция: новое искусство для нового мира» показали в ГТГ

Премьера документальное кино

Рекомендовать этот фильм как академическое учебное пособие для высшей школы было бы странно — масштаб не тот, не те структура, подробность и глубина, но на роль введения в предмет для широкой аудитории он вполне годится: Третьяковская галерея могла бы что-то в этом духе показывать в своей основной экспозиции. Консультанты, которых привлекла Марги Кинмонс, честно сделали свою работу, представители отечественного научно-художественного мира (например, Михаил Пиотровский, Зельфира Трегулова, Семен Михайловский) добросовестно изложили на камеру тот набор сведений, который уместен при таком обзоре с птичьего полета. А кино- и фотоархивы обеспечили нужное количество документальной фактуры: вот Виктор Булла снимает из окна студии расстрел демонстрации летом 1917 года, а вот редкая хроника открытия памятников деятелям коммунистического движения в пору военного коммунизма.

Чтобы оживить не всегда внятную западной аудитории последовательность инициатив и событий (революция, монументальная пропаганда, Гражданская война, НЭП, потом как-то одним блоком показанное сталинское правление), по фильму разбросаны игровые и полуигровые сценки наподобие девушек в кумачовых косынках, пишущих революционные лозунги, или зверствующих чекистов. А помимо искусствоведов в кадре появляются и здравствующие потомки художников авангарда, делящиеся семейными воспоминаниями. От этих приемов вроде бы и не ждешь ничего неожиданного, однако сцена учебной ролевой игры, где английские студенты-искусствоведы изображают в лицах совещание в Наркомпросе под председательством Луначарского, именно что неожиданно и неакадемически забавна. Забавными гипотетически можно было бы назвать и реплики Андрея Кончаловского (фигурирующего в фильме на правах внука Петра Кончаловского) о том, какой абсурд этот авангард, считающийся-де шедевром,— но сам контекст фильма, хотели этого его создатели или нет, устроен таким образом, что в таких словах звучит обскурантизм не самого забавного толка.

Некоторые акценты для отечественного зрителя непривычны — так, камера с восторгом показывает снятые в запасниках работы Павла Филонова (и, пожалуй, не самые лучшие), и при этом закадровый голос с не меньшим восторгом говорит: сенсационное открытие, поразительный и практически неизвестный художник. Много кто из даже по западным меркам раскрученных мастеров авангарда остался за кадром вовсе, зато неоднократно появляется не очень-то славный лауреат Сталинской премии Петр Котов — но это уже явно из потребности рассказать колоритную историю. В 1930-е Котову предлагают написать портрет Сталина, а в ответ на вопрос художника о том, сколько сеансов сможет уделить ему вождь, сообщают, что писать придется по фотографии (и Котов отказывается). Изрядное время спустя предложение повторяется снова. И тут уж живописец, не отказываясь, собирает краски и кисти и отправляется в Колонный зал Дома союзов — дело происходит в марте 1953 года, модель лежит в гробу.

Траурным финал фильма выглядит, разумеется, не из-за этой истории. Повествование, которое начиналось как оптимистичный панегирик творческим возможностям "нового мира" и воспевавших его людей, закономерно превращается ближе к завершению в мартиролог с допросами, лагерями и расстрелами. Утопия схлопнулась, холщовые декорации, которыми оформлялась Дворцовая площадь во время первого, самого знаменитого, самого радостного триумфа пресловутого "нового мира" — празднования первой годовщины революции в 1918 году, были пущены на портянки. И хотя прямых параллелей с тем, что происходило в 1930-е в других странах, фильм не проводит, его дидактичность немного отдает предостережением.