История

На следующий день после капитуляции нацистской Германии даже ближайшие соратники Адольфа Гитлера клялись, что вовсе не разделяли его бредовых идей. Еще вчера говорили о том, что немецкий народ, как один человек, будет сражаться за идеалы национального социализма, что нацисты уйдут в подполье, но не покорятся... Все это оказалось блефом. Немецкие войска капитулировали, немцы прекратили сопротивление и с присущей им точностью, аккуратностью и педантизмом стали сотрудничать с оккупантами, с вчерашними врагами.

Но представления немцев о жизни в мае 1945 года не изменились. Освободители наивно полагали, что немцы восторженно встретят избавителей от Гитлера и нацистского режима. Но немцы не числили за собой никаких грехов. И считали себя невинными жертвами: весь мир объединился, чтобы уничтожить Германию!

Увидеть себя в зеркале

Сразу после войны знаменитый немецкий писатель Эрих Мария Ремарк написал "Тени в раю", самый печальный свой роман. Пока шла война, бежавшие от нацистов эмигранты жили надеждой. Вот победят Гитлера, морок нацизма растает без следа, они вернутся в любимую Германию — и все будет по-прежнему... Когда война кончилась, стало ясно: страны, о которой они мечтали, не существует. Возвращаться некуда. Они не смогут жить рядом с людьми, которые преданно служили Гитлеру.

Другой знаменитый писатель, Владимир Набоков, много лет проживший в Германии, уехал, когда нацисты пришли к власти: "Это отвратительная и ужасающая страна. Я никогда не выносил немцев, этот свинский немецкий дух, а в нынешнем положении (которое, впрочем, вполне подходит им) жизнь там стала для меня невыносимой". Брата Набокова Сергея, оставшегося в Германии, бросили в концлагерь. Говорили, что он пытался спрятать сбитого британского летчика. А может, его забрали просто за критические высказывания о фюрере. Он погиб 10 января 1945 года, чуть-чуть не дожив до освобождения.

Владимир Набоков после войны не захотел вернуться в Германию: "Живы те бестии, которые убивали и пытали беспомощных и невинных. Как я могу знать об этой пропасти в прошлом моего современника, руку которого я случайно пожимаю?" Набоков не верил в трансформацию немцев: "Ни кастрация, ни использование менделевских законов, ни укрощение не превратят гиену в нежно мурлыкающую кошку".

Гитлера поддержали не единицы, а чуть ли не весь народ. Вермахт в мае 1945-го капитулировал. Но нацисты и те, кто их поддерживал, кто сражался за Третий рейх, остались. Немцам предстояло строить новую жизнь. И разбираться с прошлым. Но для этого следовало посмотреть в зеркало и увидеть неприглядную историческую картину. Невыносимую! Немцы не верили, что их соседи, знакомые и сослуживцы — преступники. Международный военный трибунал в Нюрнберге и процессы, устроенные оккупационными войсками, воспринимали как "правосудие победителей". Считали, что смертные приговоры — это просто месть.

Обманутые и совращенные

Пережившее катастрофу немецкое общество искало себе извинения и оправдания. Во всем виноват один Гитлер! Вместо фюрера, которому миллионы верно служили до самого конца, возник демон-искуситель. "Мы все были как под наркозом",— оправдываясь, твердили немцы. Они ощущали себя обманутыми и совращенными.

Немцы уверились в том, что они живут в лучшей на земле стране и принадлежат к великому народу, чья духовная сила противостоит торгашескому духу наших врагов: "Именно поэтому нам завидуют и нас ненавидят. Но не мы начали войну! Нас втянули".

В тоталитарном государстве, где умирает духовная жизнь, где нет места сомнениям и неудобным вопросам, огромную роль играет государственная пропаганда. Вермахт и эсэсовцы свирепствовали на оккупированных территориях, а газеты называли преступниками других: "Польские партизаны убили шестерых наших спящих солдат, затем страшно изуродовали их трупы: выкололи им глаза и отрезали языки". Когда начались налеты авиации союзников, то военными преступниками именовали не надзирателей в концлагерях, а английских и американских летчиков.

Особую роль сыграла немецкая литература, которая все послевоенные десятилетия пытается понять, почему добропорядочные люди при определенных обстоятельствах ведут себя столь подло

В тоталитарном обществе человеку негде спрятаться. Мыслящее меньшинство замыкается в себе и замолкает. Остальные охотно встраиваются в систему. Тем более что Гитлер придал партийной деятельности вид народного представления. Эстетика оказалась важнее политики. Фашистская хореография, эти фигуры в черной форме, марширующие под барабанную дробь колонны завораживали.

Впрочем, других и на расстоянии — географическом или историческом — судить легко. А вот выслушивать правду о самих себе невыносимо...

Отказ от традиций

Неизвестно, как развивалась бы послевоенная Германия, если бы оккупационные власти не запретили нацистскую идеологию и не заставили немцев встать на путь осознания собственной вины.

Уроки из трагического опыта Третьего рейха в западной части Германии извлекались правильные: в первую очередь нужны демократия и свобода. Выдающийся немецкий писатель лауреат Нобелевской премии Томас Манн сформулировал задачу так: "Нам нужна европейская Германия, а не германская Европа".

Первый канцлер Западной Германии Конрад Аденауэр без колебаний избрал союз с Западом. И в Бундестаге лидер социал-демократов Курт Шумахер крикнул Аденауэру: "Вы канцлер союзников!"

Это звучало оскорбительно, но канцлер оказался прав. Конрад Аденауэр считал, что могучая, но одинокая Германия не только представляет угрозу для всех соседей, но и опасна для самой себя. Философ Юрген Хабермас отметил: безоговорочное открытие дверей для политической культуры Запада — большое духовное достижение послевоенного времени, которым можно гордиться.

В ФРГ началась долгая и тяжелая очистительная работа, избавление от расовых и национальных мифов. Неприятие нацистского прошлого стало темой обязательного школьного обучения. И настал момент, когда молодежь задала отцам вопрос: а что вы делали в Третьем рейхе? Почему вы стали преступниками?

Многим не хотелось это признавать. Но пришлось услышать, что весь народ несет ответственность за то, что он подчинился диктатору, за все преступления режима. Всякий, кто сражается под подлыми знаменами, сам становится преступником. Каждый, кто, видя несправедливость, издевательства, мучения, которым подвергали других людей, ничего не делает, чтобы их спасти, виновен.

Именно такая постановка вопроса о вине определила духовный климат Федеративной Республики. Мучительно рассчитываясь с фашистским прошлым, ФРГ стала подлинно демократическим государством. Это было совсем не просто — преодолеть не только груз 12 лет нацистского режима, но и отказаться от более глубоких традиций, например от прусского милитаризма, презрения и неуважения к либеральным идеям.

Западные немцы воспитали в себе терпимость и уважение к чужому мнению, освоили то, что им так трудно давалось,— культуру спора, общественной дискуссии. В немецкой жизни появилось такое понятие, которое прежде было невозможно,— гражданское неповиновение.

Не исполнять преступный приказ

5 мая 1955 года Федеративная Республика Германия обрела полный суверенитет. 12 ноября первое подразделение бундесвера в составе 101 добровольца получило воинские документы. Первый министр обороны Теодор Бланк самым необычным образом сформулировал принципы военного строительства в ФРГ:

— Уважать основы правового государства, серьезно относиться к основополагающим правам и обязанностям граждан, уважать человеческое достоинство.

По закону солдаты и офицеры бундесвера обязаны отказаться исполнять преступный приказ. "Среди немецкой молодежи,— говорил министр Бланк,— ощущается отвращение к жестким прусским формам военной службы". Дух казарменной муштры развеян в ужасах тотальной войны.

Депутат Бундестага Гельмут Шмидт рассказал коллегам-законодателям 22 марта 1958 года о том, что офицеры бундесвера испытывают отчаяние, участвуя в военных маневрах НАТО. Немецкие офицеры, которым пришлось участвовать в подготовке штабных учений, плакали. Ведь им приходилось готовиться к тому, что в случае реальной войны справиться с сотнями тысяч беженцев на дорогах можно будет лишь с помощью танков, которые будут сметать этих людей на обочину.

Поразительные слова! Когда это прежде немецкие офицеры испытывали подобные душевные страдания? И говорил об этом Гельмут Шмидт, бывший обер-лейтенант вермахта, прошедший войну. Он станет министром, затем канцлером Федеративной Республики. Он не изменит своим принципам. Никаких рассуждений о том, что "и при нацизме было немало хорошего", "антисемиты и националисты тоже в чем-то правы", "нельзя огульно охаивать и чернить наше прошлое".

В чем искать опору?

Особую роль сыграла немецкая литература, которая все послевоенные десятилетия пытается понять, почему добропорядочные люди при определенных обстоятельствах ведут себя столь подло.

Большинство немцев оказались крайними детерминистами: в широком диапазоне ответов — от "я не делал ничего преступного" до "я вынужден был выполнять приказ" — скрывалось твердое убеждение в том, что во всем виновато само время. В этом был вызов всем, кто брался их судить: да вы сами, оказавшись в той же ситуации, разве повели бы себя иначе?

Но ведь не все поддались обстоятельствам! Другие же не позволили превратить себя в палачей и садистов! Ведь были люди, которые сопротивлялись влиянию обстоятельств и сохранили свою честь. Участники Сопротивления.

В подлые времена человеку бывает трудно и страшно принять решение. Гнуться или сопротивляться? И в чем же искать опору? В религии?

В тоталитарном государстве, где умирает духовная жизнь, где нет места сомнениям и неудобным вопросам, огромную роль играет государственная пропаганда. Вермахт и эсэсовцы свирепствовали на оккупированных территориях, а газеты называли преступниками других

В Третьем рейхе многие набожные люди не нашли противоречия между собственными религиозными убеждениями и программой национальных социалистов. Идеалы национального социализма вдохновили священников, восхищавшихся возрождением Германии. Молодые и честолюбивые, они боялись упустить свой шанс и жаждали участия в крупных проектах, разработанных партийным аппаратом.

Немногие сочли своим долгом противостоять режиму. Пастор и богослов Дитрих Бонхеффер, преподававший теологию в Берлинском университете, назвал Гитлера "антихристом". Потомок одного из самых знаменитых военачальников Германии, Бонхеффер утверждал, что в некоторых случаях измена является патриотизмом, а патриотизм — изменой.

"Вы не могли один час бодрствовать со мной?" — спрашивает Иисус в Гефсимании. Это полная противоположность тому, чего религиозный человек ждет от Бога,— писал Бонхеффер.— Ведь тут человек призывается страдать вместе с Богом в безбожном мире. Следовательно, он обязан жить в этом безбожном мире. Жить "по-мирски" и именно этим разделять страдания Бога. Не религиозный акт делает человека христианином, а страдания вместе с Богом в мирской жизни".

Он собственным примером показал, что значит "следовать за Христом". Пастор принял участие в заговоре против Гитлера. Его арестовали и казнили.

Церковь не смогла сохранить народную нравственность. Вера в Бога не уберегает от участия в преступлениях. Среди людей, которые по моральным, нравственным соображениям не могли подчиниться преступным приказам, атеистов было не меньше, чем верующих. Но среди тех, кто так или иначе был причастен к варварским акциям режима, верующих оказалось большинство.

В ситуации выбора человек может полагаться только на собственную совесть и моральные нормы. Единственное решение — очень трудное — вырваться из этой загипнотизированной толпы, вырваться из истории, которая лишает тебя лица и судьбы.

Немцы действительно склонны к подчинению. Но тут проблема не генетическая, а историческая. У немцев было меньше времени, чем у американцев или голландцев, осознать, что такое свободный гражданин в свободной стране.

Об этом писал философ Теодор Адорно в эссе "Воспитание после Освенцима": "После распада кайзеровского рейха люди психологически оказались неподготовленными к свободе, которая упала им в руки. Именно готовность быть заодно с властью и подчиняться тому, что сильнее, создала из них мучителей... Единственной силой против Освенцима могла бы быть внутренняя автономность, необходимая для неучастия".

Самым важным в смысле недопущения нового Освенцима Теодор Адорно считал "необходимость противодействия господству любого коллектива... Люди, которые слепо встраиваются в коллективы, уничтожают в себе способность к самоопределению".

Не ходить строем

Человек существует не для того, чтобы им управляли. Не позволять манипулировать собой, сохранить пространство внутренней свободы и самостоятельности — вот урок, извлеченный из опыта Третьего рейха. Привычка маршировать строем и во всем полагаться на государство подрывает независимость личности. А если ее нет, человек легко принимает любую преступную идеологию и практику...

Важно было найти ответ и на другой вопрос: можно ли остаться в стороне? Не помогать режиму, но и не бороться против него? Спрятаться в глухой деревушке или в башне из слоновой кости? Увы, преступная реальность догонит. И поставит перед тем же выбором. Покоряться или сопротивляться. А за неверный выбор придется расплачиваться.

Характерно, что современные немецкие политики, те, кто родился после войны, считают своим долгом говорить об исторической вине Германии за преступления нацистского режима. Российским политикам кажется странным, что нужно извиняться за то, что совершено их предшественниками давным-давно. Но в этом и состоит ответственность политика. Если кто-то из новых руководителей Германии скажет, что они уже наизвинялись — хватит, это будет предвестьем новой катастрофы.

Иногда создается впечатление, писал один американский ученый, что память немцев — как гигантский язык, который непрерывно ощупывает больной зуб. Слава богу, что демократически мыслящие люди в Германии не боятся этой зубной боли и не позволяют стране и народу забыть о преступлениях, совершенных нацизмом. Они вновь и вновь возвращаются к позорным страницам отечественной истории.

Они убеждены — опыт Германии тому подтверждение, что процветание страны зависит от верности демократии, моральным принципам и от памяти о преступлениях, совершенных еще до их рождения. Лучше всех об этом сказал Томас Манн: "Если ты родился немцем, тебе не уйти от Германии, германской судьбы и германской вины".