Любовь Румянцева узнала, как стать своей на толкучем рынке

Говорят, Уделка входит в десятку лучших блошиных рынков мира. Сюда приезжают серьезные коллекционеры в поисках сокровищ. Приходят гастарбайтеры и пенсионеры, чтобы дешево приодеться. Хипстеры ищут винтаж. Туристы хотят ощутить дух и поглазеть. А я попробую себя в роли продавца — чтобы узнать жизнь этого блошиного царства изнутри и чуть-чуть подзаработать

Любовь Румянцева

— Приезжай к пяти утра,— сказал Антон на мой вопрос, к какому времени лучше подъехать на воскресную барахолку на станции Удельная под Санкт-Петербургом.— Позже все места будут уже заняты, да и самая лучшая торговля начинается в это время.

С Антоном и его друзьями я познакомилась в соцсетях. Они зарабатывают на жизнь тем, что роются на помойках, добывая там себе пропитание и разыскивая артефакты, которые можно с выгодой для себя перепродать. Антону около 30 лет, он панк, а в "мусорном деле" — специалист высшего класса, опыт работы — более 10 лет, поэтому он прекрасно разбирается, что будет востребовано на Уделке, а что нет. Узнав, что я журналист, и согласившись быть моим "гидом", он посоветовал принести какое-нибудь старье из дома:

— В общем, бери то, что ты бы выкинула на помойку. Сократи своим вещам путь на Уделку! — великодушно предложил он.— Диски с фильмами и играми не бери, они плохо идут. Ходовой товар — старая косметика, хотя ей цена грош. Сломанная или не нужная техника всегда имеет спрос. Игрушки продаются нормально, особенно советские. Одежду лучше сдавать барыгам оптом в мешках, иначе можно долго с кучей шмотья стоять.

Немного предыстории. Никто не может сказать точную дату возникновения этой барахолки, тянущейся на сотни метров вдоль железнодорожных путей от станции Удельная. Официально размещение здесь блошиного рынка было санкционировано городскими властями лишь в 2006 году. Но похоже, что губернатор просто узаконил неизбежное, чтобы хоть как-то контролировать ту стихийную и бурную торговлю с рук, которая процветала здесь с начала 1990-х годов. Тем более место все равно "гиблое": с одной стороны, железная дорога, с другой — городская психиатрическая больница им. Скворцова-Степанова. Власти построили с десяток павильонов — там разместились в основном торговцы секонд хэндом из Европы. Под навесами — торговля монетами, значками и антиквариатом, все же остальные так и продолжили торговать "с земли". Железную дорогу отгородили от рынка высоким железным забором — видимо, чтобы скрыть от прибывающих из Финляндии на скоростных поездах туристов неприглядное зрелище толкучки. Так, ограниченная забором с одной стороны и психушкой с другой, Уделка уже четверть века живет кипучей и не совсем понятной случайному посетителю жизнью.

Бронзовый Ленин и антикварная "Нокиа"

Когда я притащилась с сумкой, набитой засохшими лаками, старыми кремами, сломанными часами, проводами, разрисованными дочкой куклами, разбитыми телефонами и старым ноутбуком, Антон со своим другом Ваней уже заняли хорошее место — в центральном ряду барахолки, недалеко от входа. Они уже расстелили на земле шторку для ванны и разложили на ней свой товар. Вокруг, несмотря на начало шестого утра, действительно кипит жизнь.

— Что ж ты опаздываешь, а я уже успел кое-что заработать! — довольный утренними барышами Антон освобождает место на шторке для моих вещей.— Тут в пять утра барыги-перекупщики ходят, выискивают самое ценное. Мне сегодня повезло: пару недель назад у бабульки купил за 20 рублей советскую статуэтку "Юный футболист", а продал за 5 тысяч!

От пяти до девяти утра — до прихода утренних посетителей — на Уделке время перекупщиков. Они прохаживаются вдоль развалов, хищно щурясь, выискивая нужное и безбожно торгуясь. "Почем бюст Ленина? Две?! За тысячу куплю".— "Да я его за пять минут продам, он же бронзовый!" — "Спорим, приду через два часа, а Ленин все стоит?"

Сами продавцы тоже не зевают и покупают друг у друга то, что, как они считают, можно перепродать дороже.

— У тебя телефоны-то рабочие? — деловито спрашивает у меня Ваня.— Не помнишь? Ну ты балда. Куплю у тебя вместе с ноутбуком за тысячу. Согласна?

Заплатив мне тысячу рублей, Ваня безо всякого стеснения признается, что только один из моих мобильников он продаст за две с половиной. А ноутбук за полторы уйдет.

— Тут торговаться надо, а то облапошат,— назидательно говорит он.— Вообще, мобильники — самый удобный товар, его хорошо покупают, в основном на запчасти, перекупщики ищут редкие старые модели, чтобы потом продать их коллекционерам. А люди и не знают, что такая вот невзрачная "Нокиа" с антенной 2000 года выпуска — из лимитированной коллекции, их осталось мало и стоят они недешево.

По ходу торговли мои "гиды" объясняют правила жизни на Уделке. За место на земле каждый продавец должен заплатить "аренду" в зависимости от размера занимаемой площади, кто-то 100 рублей, кто-то 300. За платой ближе к полудню подойдет сотрудник администрации рынка. На занятый кем-то с утра участок лучше не претендовать — будет скандал.

— Иногда и драки случаются,— говорит Ваня.— Хотя обычно это пенсионерки друг с другом лаются из-за места. Пенсионеры вообще самая несознательная публика. Приходят не для бизнеса, а от скуки. Простоят весь день с каким-то хламом, продадут на 500 рублей, зато пообщаются, поругаются.

Как раз, словно для иллюстрации, рядом вспыхивает ссора двух бабушек. Одна пришла раньше и уже расставила свои вазочки и тарелки, а ее конкурентка — чуть позже, с аналогичным предложением — мисками и блюдцами. "Что вы на проходе встали, к моему товару теперь не подойти, вот же совести нет у людей! — начинает более ранняя пташка.— Все равно тут стоять нельзя и вас администрация выгонит!" "Вот выгонит, тогда и уйду, ишь, раскомандовалась!" — не сдается вторая.

Места добычи вещей

К девяти утра появляются уже "обычные" покупатели. Как и обещал Антон, мои старые крема, туши и лаки вызывают интерес у многих проходящих женщин. Их рассматривают, открывают, грустно цокают, видя, что тушь засохла. Крем выдавливают на руку, нюхают, просят прочитать названия: "Девушка, он для лица или для тела?", "Это для сухой или нормальной кожи?" На срок годности никто не обращает внимания. Я смотрю во все глаза — кто же эти женщины, готовые покупать кем-то уже использованную косметику? Как ни странно — обычные дамы, чаще среднего возраста, вполне прилично одетые. Тушь по 30 рублей, лак — по 20, через час почти все раскупают. "Пользуйтесь на здоровье! — говорит вслед покупательницам клиентоориентированный Антон.— Не беспокойтесь, в этот раз косметика даже не с помойки!"

У стоящего по соседству продавца торговля идет ни шатко ни валко, да и товара мало: несколько пар кроссовок, женские туфли, модельные ботинки. Мужчине около 60 лет, он не прочь поболтать.

— Вот я пять часов тут постою и тысячу заработаю,— подсчитывает он.— А за смену на заводе мне тоже тысячу платят. Я на пенсии, охранником на завод устроился, раньше-то слесарем был. И здесь тоже неплохая прибавка получается. Обувь обычно гастарбайтеры берут. Это я из дома принес, племянница с сыном приезжали в гости и оставили.

— Не верь тем, кто говорит, что все из дома приносит,— шепчет сбоку Ваня.— Это на Уделке всеобщая песня: "Не подумайте ничего плохого, принесла из дома". Но мы-то тут давно, одна и та же бабулька каждую неделю "из дома" горы барахла носит...

По словам Вани и Антона, товар может попасть на барахолку двумя путями — из помоек (Ваня политкорректно называет мусорные баки "местами добычи вещей", а Антон благоговейно — "кормилицами") или из чужих квартир-карманов. Вещи из дома, вроде моих — исключение.

— Краденого тут много, этим никого не удивишь,— пожимает плечами Антон.— Но и в помойках можно откопать много качественных и даже дорогих находок, если ищешь трудолюбиво. Если оказался на помойке в тот момент, когда кто-то из окрестных домов переезжает или в какой-то квартире умер старый хозяин, считай, тебе повезло: новые владельцы или родственники умершего выносят на помойку все не глядя. Выброшенными могут оказаться старые книги, коллекции марок, хрусталь, картины... Но и конкуренция в помойном бизнесе большая, таких, как мы,— сотни. Бомжи сильно мешают в работе. Они в найденном ничего не смыслят. Могут выломать из работающего ноутбука какую-то железную деталь, чтобы сдать ее в металлолом. Как-то видел бомжа, притащившего в скупку самовар. Самовары за 20 тысяч уходят, так он его смял, чтобы удобнее было нести! Самые богатые мусорки в центральных районах или хотя бы там, где есть "сталинские" дома. В элитных новостройках можно разжиться хорошей работающей техникой, но лучше всего — советские вещи, на них сейчас есть спрос.

"Уделка уже не та"

На Уделке есть все необходимое для самообеспечения. По рядам ходит узбечка: "Горячий плов!", в ларьке можно купить беляши, пиццу или шаверму. Ваня и Антон, оставив меня за старшую, на пять минут исчезают и возвращаются с запеленутой в пакет бутылкой. Здесь и в семь утра можно купить алкоголь.

— Водку будешь? — спрашивают они меня.— Мы на Уделке всегда бухаем.

Из ряда напротив подходит седовласый бородатый мужчина импозантного вида — то ли бард-шестидесятник, то ли вольный художник в тельняшке. Анатолий Степаныч, или дядя Толя,— признанный в местных кругах старожил и эксперт, торгует на блошином рынке, по его словам, с 1992 года. "Помойный старатель", он живет в хорошем районе, окнами на мусорные баки, всегда начеку, поэтому и добыча у него богатая. Сегодня принес ножки от антикварного стола, картину, мех лисицы, граненые стаканы. С ними и подходит к своим "юным друзьям", так как, по его словам, "не любит быть на Уделке трезвым". Ваня и Антон дядю Толю уважают: обращаются к нему за советом, чтобы мэтр их сориентировал по цене на тот или иной "лот".

— Дядь Толь, вот ведро для льда, оно ведь мельхиоровое? — спрашивает Антон.— За 2 тысячи хочу продать.

— Вроде мельхиоровое, попробуй,— говорит Анатолий Степаныч.— А вот бюст Ленина за две ты не продашь, он не бронзовый ни разу, полторы — красная цена.

Анатолий Степанович — философ, любит порассуждать на общие темы. О политике, литературе. Но сегодня быстро переходит на разговор о насущном — почти каждый год власти обещают прикрыть злачную Уделку.

— У нас же демократия, имеем право торговать,— уверен Анатолий Степаныч.— В Европе вон гордятся своими блошиными рынками, поддерживают их имидж. А у нас только и могут, что закрытием грозить. Хотя это самая настоящая петербургская достопримечательность, не зря сюда туристы со всего мира любят шляться... Тут кино много раз снимали, при мне, например, "Улицу разбитых фонарей". Мы, торговцы, в массовку попали. Киношники с "Ленфильма" на барахолке — частые гости, ищут реквизит, здесь же можно найти и одежду нужного времени, и декорации. Что душе угодно. А закрывать рынок нет никакого смысла.

Продолжая выпивать, Анатолий Степаныч, Ваня и Антон переходят, видимо, к своей любимой теме: "Уделка уже не та".

— Последнее время запретили торговать "лицам нерусской национальности",— вздыхают они.— Кавказцы, узбеки, таджики — их было много, они создавали "движуху", покупали, перепродавали своим же, для бизнеса была только польза. А сейчас их повыгоняли. Кто-то выкрутился: поставил вместо себя русских девочек торговать, другие теперь просто ходят по рядам, продают-покупают, но размах, конечно, уже не тот. Тем более иногда ОМОН тут облавы устраивает: входы-выходы перекрывают и ловят всех, кто без регистрации и документов.

Стырить, нагреть, впарить

По словам местных старожилов, криминала или какой-то местной "мафии" на Уделке нет — торговать тут может любой, соблюдающий простые законы: плати за аренду, занимай первым место, не обманывай своих (чужих можно), сам никому не верь.

— Но расслабляться тут тоже нельзя, воруют много,— говорит Антон.— Например, выложишь на землю сразу несколько мобильников, набегут гастарбайтеры толпой, хватают, передают друг другу, деньги тут же суют. После такой "аул-тревоги" обычно одного-двух телефонов точно недосчитаешься.

Впрочем, представления о морали и у самих продавцов достаточно "плавающие". Они с удовольствием рассказывают, как человек продает то, в чем ничего не смыслит, и его можно как следует "нагреть". Или, наоборот, "впарить" покупателю какой-нибудь хлам, убедив его в том, что это ценная вещь. Хотя совсем уж завираться не стоит: "Если ты не знаешь, работает ли найденный тобой телефон или магнитофон, лучше честно скажи: "Не проверял" и назначь цену пониже",— объяснил Антон. Мобильники, купленные у меня, Антон и Ваня подзарядили от аккумулятора и запрыгали от радости: "живые", можно продать подороже!

— В доинтернетную эпоху продавать было проще,— говорит Анатолий Степаныч.— Сейчас все кругом шибко умные, все цены проверяют в интернете, смотрят, что адекватно, а что нет.

К воровству у парней отношение достаточно спокойное. Каждый берет то, что плохо лежит. Напился, не уследил, хорошая вещь с прилавка "ушла" — сам виноват. А есть вещи, которые и воровством-то не считаются.

— Видела, сейчас везде по городу стоят контейнеры для благотворительного сбора вещей? — спрашивает Антон.— Туда люди приносят чистую целую ношеную одежду, которая им не нужна. Они готовы отдать ее в детдома и дома престарелых. Ко всем этим контейнерам подходит один общий ключ-таблетка, наши знакомые ребята сделали его себе и таскали стопки хорошей одежды, много заработали! Сейчас, правда, код поменяли, и теперь так просто в эти контейнеры не залезть...

Виртуозы купли-продажи

К полудню я распродаю практически все свое немудреное имущество — только на кукол Барби почему-то никто не позарился, да и диски с фильмами никому не приглянулись. Некоторые настойчивые перекупщики еще бродят среди рядов: они знают, что если в шесть утра многие продавцы ни в какую не сбивают цену, то к часу дня они уже либо лыка не вяжут, либо им просто надоело стоять и они согласятся на уступки.

За несколько часов я встречаю среди проходящих мимо покупателей сразу несколько знакомых — коллегу-журналиста, дальнюю подругу, маму одноклассника. Узнав меня и увидев мой "товар", они плохо скрывают ужас: неужели мои дела так плохи?! Я, в свою очередь, боюсь спросить — уж не за бэушной ли косметикой они тут охотятся? Подруга оправдывается: ищу интересные ткани для рукоделия. Мама одноклассника признается в своем маленьком бизнесе — выискивает на блошином рынке старые открытки и перепродает их через интернет за доллары. Коллега, оказывается, коллекционирует оловянных солдатиков и надеется найти тут редкие экземпляры. Я объясняю, что хочу написать репортаж.

Устав стоять семь часов на ногах, я собираюсь домой, подсчитывая свои барыши. Заработок — полторы тысячи рублей. Негусто, учитывая, что блошиные виртуозы Ваня и Антон в базарный день умудряются продать и перепродать товаров на 10-15 тысяч рублей. В месяц — 40-60 тысяч, вполне себе неплохая зарплата.

— В следующий раз на машине приезжай,— напутствуют меня мои "гиды", которые, впрочем, к этому времени уже с трудом помнят, кто я такая и что тут делаю.— Больше вещей захватишь. Хотя что с тебя взять, видно невооруженным глазом — нет в тебе торговой жилки!

Ухожу с Уделки налегке, не удержавшись и купив по пути парочку советских значков и книжку сказок, точь-в-точь такую, какая была у меня в детстве.