Людмила Алексеева рассказала “Ъ”, как прожила 90 лет

Сегодня, 20 июля, председателю Московской Хельсинкской группы Людмиле Алексеевой исполнилось 90 лет. Большую часть своей жизни она занималась правозащитной деятельностью и в итоге стала символом российского гражданского общества. В интервью корреспонденту “Ъ” Александру Черных она рассказала, как относится к президенту, что думает о современной молодежи, и дала прогноз, когда Россия «станет нормальной европейской страной».

— Когда вам было 20–30 лет, вы задумывались, чем будете заниматься в 90 лет?

— Нет, я никогда не думала о том, сколько проживу. Но в 20 лет, да и в 30 я все еще металась по жизни и думала, в чем же мое призвание. А вот когда мне исполнилось 38, в нашей стране началось то, что потом назвали правозащитным движением. И мои метания закончились, я сразу поняла: это мое, вот этим я буду заниматься всю жизнь. Так и оказалось. Я до сих пор этим занимаюсь и очень счастлива.

— Вы не могли бы напомнить, как вы пришли к этому движению?

— Ой, это в пять минут не расскажешь. Главное — я не люблю вранья, а его тогда в стране было очень много. Ничуть не меньше, чем сейчас, а может, и больше. В газетах писали, как у нас расцветают колхозы, как хорошо живется на селе,— а я ведь ездила в деревню и знала, что колхозники нищенствуют и кормятся со своих личных огородов. Они рассказывали, что в колхозах им ничего не платят, что работать приходится за палки — так называли трудодни. У людей не было паспортов — в общем, я понимала, что в деревне у нас крепостное право в советском варианте.

И в городе тоже была ложь. Официально говорилось, что мы интернационалисты, что это основа нашего государства. А ведь после войны Сталин совсем с ума сошел, у него случилась вспышка антисемитизма, который фактически стал частью государственной политики. Евреев прогоняли с работы, писали про них всякие гадости, начали ужасное дело врачей… Среди арестованных по нему было два человека, которых я знала лично, очень честные и самоотверженные врачи. Я видела, как несправедливо и жестоко расправляются с людьми только за то, что они евреи. Мы с мужем русские, и нас это не касалось, нас не трогали, но от этого было еще более стыдно.

Все это заставляло задуматься. Я ведь была очень советским человеком, но тут начала понимать: что-то не так в стране. Я была уверена, что революция, Ленин — это все правильно, но где-то мы свернули не туда. И тогда я решила перечитать всего Ленина. Не как в университете, когда читаешь что-то к семинару — а вот все собрание сочинений, с первого тома. И когда дошла до 17 года, то поняла, что эта партия захватила власть обманом. Ленин обманул самый многочисленный класс в стране — крестьянство. Выдвинул лозунг «Землю — крестьянам», а однопартийцам говорил: это только чтобы они нас поддержали, а когда возьмем власть, то вернемся к своей программе. И так я поняла, что этот человек обманывал народ ради захвата власти.

В то время многие считали, что Сталин просто свернул с правильного ленинского пути. Но я разочаровалась и в Ленине. И продолжала метаться… Что вокруг вранье — понимала, а как быть — не знала. Но в 1965 году появился Александр Есенин-Вольпин, который объяснял, что люди имеют права, что законы для всех должны быть одинаковы, что их должна выполнять и власть… Вот тогда я поняла, что надо делать.

— Вам было страшно идти на такое противостояние с государством?

— Ну сначала было страшно, а потом привыкла. Я понимала, что за эту деятельность, скорее всего, буду арестована — и мне просто повезло, что я этого в итоге избежала. Но знаете, я потом сформулировала свое отношение к таким угрозам. Если многие твои друзья ездят в отпуск в Париж, то ты невольно думаешь: ну что тут особенного, Париж и Париж. А если твои друзья сидят в лагерях по несправедливым обвинениям, то ты тоже думаешь: ну тюрьма и тюрьма, подумаешь, когда-нибудь и я туда попаду.

— В чем страна и люди изменились за эти 90 лет на ваших глазах?

— Сейчас мы, конечно, отнюдь не демократическая страна, но все-таки не так, как Советский Союз. Все-таки посвободнее. Не такая уж жесткая цензура у нас. Кто хочет — смотрит идиотский ящик, а я его и не включаю, я читаю приличные газеты, интернет. Люди могут свободно выезжать — а мы были за железным занавесом. Правозащитникам работать тоже намного легче — тогда ведь за это грозила реальная статья, семь лет в лагере и пять лет ссылки. Такой был обычный финал нашей деятельности.

Но, конечно, в нас многое осталось от Советского Союза. А в последнее время у нас развился какой-то странный симбиоз советскости и православия. Коммунисты, которые крестятся в церкви — ну, для меня это нонсенс. И опять много вранья в стране, много фальши…

И все-таки, после краха Советского Союза прошло 25 лет. Мы очень медленно, с отступлениями, шараханьями, глупостями всякими, но движемся в нужном направлении. Ну а куда мы денемся? Мы европейская страна — по географическому положению, по культуре, по религии, по уровню образования. Мы войдем в семью европейских народов. 10 лет назад я думала, что на это хватит 10–15 лет, но нет. Такую тяжелую историю, особенно в XX веке, быстро не изжить.

Герцен говорил, чтобы стать нормальной европейской страной, России нужно два непоротых поколения. Вот одно уже выросло. Когда вырастут дети нынешних молодых, мы будем нормальной европейской страной.

— Мне кажется, что молодежь сейчас тоже подвержена такому бездумному ура-патриотизму...

— Ну а разве вы не патриот? Это слово испакостили, но нормальный человек любит ту страну, в которой родился. Как маму свою, какая она ни есть. И я безусловно патриот России.

У меня так жизнь сложилась, что я, не желая того, 13 лет провела в вынужденной эмиграции. Жила в Америке, была и в странах Европы, видела мир. Всюду большинство заняты своим бытом, карьерой, каждодневными делами. Чем-то кроме своей личной жизни интересуется небольшой процент людей. И в России таких даже больше, чем в других странах, хотя российский быт совсем этому не способствует. Ну какой русский интеллигент без сверхзадачи в жизни. Это даже и не русский интеллигент!

Поэтому я верю в молодежь. Вы знаете, я подружилась с «болотниковцами» (осужденные по делу о событиях 6 мая 2012 года на Болотной площади.— “Ъ”), которых ни за что в лагеря покидали. Я ходила на их судебные процессы и создала традицию — когда кто-то из них выходит из лагеря, мы все собираемся у меня и пьем за свободу.

Какие это хорошие ребята! Ведь большинство из них ни в каких партиях-организациях не состояли, попали под раздачу довольно случайно. И с каким же достоинством и мужеством они приняли свою судьбу. Вы знаете, я вот вспоминаю, какая была в их возрасте — даже сравнить невозможно. Насколько они свободнее внутренне, как они правильно мыслят… Я в их возрасте была дура дурой. Замечательные ребята! И ведь там было 50 тыс. человек, а похватали случайных. Значит, таких хороших ребят гораздо больше, чем тех, кого посадили.

Я занимаюсь правозащитной деятельностью, и поэтому я счастливый человек. Ведь я живу среди очень хороших людей.

— Практически все мои знакомые правозащитники из разных стран мира признаются, что это очень тяжелая работа. Они отдают все силы, но ничего не меняется — людей продолжают преследовать, права нарушают, репрессивные законы принимают.

— Да, это так. Но надо реально смотреть на жизнь. Из десяти случаев, за которые я берусь, успехом заканчиваются три-четыре. Прежде всего в нашей стране должно появиться опытное, умеющее отстаивать свои права гражданское общество. Без этого любой правитель будет превращаться в деспота. Правители портятся, если общество разрешает им быть плохими.

Я уверена, что наш президент очень умный человек. Будь в нашей стране сильное гражданское общество, он вел бы себя совсем иначе и был бы ничуть не хуже европейских правителей. Поэтому мне и в голову никогда не приходило идти во власть и сверху как-то улучшать ситуацию в стране. Нет, надо сидеть здесь, на земле. Конечно, надо защищать отдельных людей — ведь жизнь человеческая коротка, и люди не могут ждать, когда мы станем демократической страной. Надо им сейчас помогать. Но при этом обязательно надо заниматься и сверхзадачей — добиваться расширения, усиления гражданского общества в нашей стране. Это единственный путь, чтобы власть стала относиться с уважением к гражданам, к их правам и человеческому достоинству.

От нас зависит, как себя будут вести правители. Если они плохо себя ведут, то мы виноваты в этом больше, чем они. Любой из нас, попади на их место, станет вести себя не так, как положено. Они в какой-то мере сами жертвы того, что у нас нет сильного гражданского общества.

— О чем вы больше всего жалеете из того, что не успели сделать за эти годы?

— Я ни о чем не жалею. Я работала в полную силу, по-честному, делала все, что могла. Конечно, дожив до 90 лет, я понимаю, что уже не увижу, как у нас появится сильное гражданское общество и мы станем демократической страной, правовым государством. Но это неважно — каждый до чего-то не доживет. Важно, как ты прожил жизнь. Я жила так, как считала нужным. И до сих пор делаю то, что считаю нужным. Ну, сейчас меньше, из-за физического состояния.

Если бы я родилась снова, я бы так же прожила свою жизнь. Единственное, что хотелось бы изменить,— чтобы я не в 38 лет пришла в правозащитное движение, а с самого начала своей сознательной жизни.