Историк Борис Колоницкий — о том, как Россия избежала великой июльской революции. Беседовала Ольга Филина

Сто лет назад лето в России было жарким: июньское наступление на фронте сменилось июльским кризисом в тылу, приведшим в итоге к августовскому мятежу. И все-таки второй революции в эти месяцы, которая имела все шансы войти в историю под названием "великой июльской", не случилось

Как страна удержалась на волоске и что потом пошло не так, "Огонек" узнал у Бориса Колоницкого, профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге, ведущего научного сотрудника Санкт-Петербургского института истории РАН.

— Июльский кризис 1917 года, если верить "Огоньку" того времени, был полноценной подготовкой к революции: большевики возглавили солдатские массы, заняли Петроград... Почему тогда у них не получилось? Выбрали не тот момент?

— В советское время говорилось, что июльское выступление было спонтанным движением масс, к которому большевики вынужденно присоединились. Одновременно появилась противоположная версия — что мы имеем дело с их спланированной акцией. Апеллируя ко второй точке зрения, нужно понимать, что собой представляла большевистская партия летом 1917-го: она вовсе не была той стальной машиной, какой обычно нам представляется. Она еще состояла из разных организаций, мало согласованных между собой: была Военная организация большевиков, был Петербургский комитет, были разные группы в центральном комитете... На низовом уровне отдельные активисты и агитаторы могли числиться разом и у большевиков, и у анархистов. Словом, подготовить организованное выступление с захватом инфраструктуры власти (телефон-телеграф и проч.) эта партия еще не могла. Важной приметой июльских событий стали автомобили с вооруженными людьми, разъезжавшими по Невскому проспекту, вокруг которых возникала стрельба. Эти авто многим, в том числе Максиму Горькому, казались воплощением полнейшей бессмыслицы и абсурда. Здесь речь шла все еще не о захвате власти, а о захвате, скажем так, символического пространства — главной городской магистрали столицы.

— То есть большевистская агитация не сыграла решающей роли в июльском кризисе?

— Организованная агитация вряд ли, общая риторика — возможно. Когда началось выступление, Ленин вообще находился на даче у Бонч-Бруевича в Финляндии и не вполне представлял, что происходило в Петрограде (позже появилась версия, что он специально накануне уехал, но она не кажется убедительной). Описывается даже такой эпизод: тысячи кронштадтских моряков, солдат и рабочих, прибывших в Петроград, требовали, чтобы перед ними выступил спешно приехавший Ленин, он пытался отказаться от выступления, в конце концов, был вынужден произнести речь, но сказал что-то чрезвычайно неопределенное, не произнес ни одного призыва к захвату власти, чем разочаровал своих слушателей. В общем, к решительной и объединенной атаке на власть большевики еще не были готовы.

— А массы к ней созрели?

— Корни июля нужно искать в июне. У всех революций есть общая черта — они держатся до поры до времени на энтузиазме; энтузиазм, пробужденный Февралем, сохранялся до самого лета, а потом градус воодушевления стал спадать. Война продолжалась, продовольствия не хватало, прибавки зарплат рабочим съела инфляция... А тут еще 18 июня по старому стилю Временное правительство объявило о начале нового наступления на фронте. Подготовка этого наступления оказалась центральным политическим вопросом, затронувшим интересы очень многих групп. В частности, она напрямую касалась Петроградского гарнизона, в отношении которого действовала договоренность Временного правительства с Петроградским советом: его полки на фронт не посылать, а оставлять на месте в качестве гарантов революции. Эта договоренность перестала соблюдаться, что вызвало большое недовольство солдат. Они подозревали командование в желании "разгрузить" наиболее революционные полки, командование же обвиняло солдат в трусости и желании и дальше развлекаться в Петрограде. Позиции обеих сторон имели под собой основания, гарнизон при этом все больше поддавался большевистской и анархистской агитации. У этой агитации пока была одна цель — повторить успех апрельских антиправительственных демонстраций, в результате которых в правительство вошли эсеры и меньшевики. Теперь же хотелось как следует "надавить" на правительство такими демонстрациями, чтобы левые взяли всю полноту власти себе. Запланированная большевистская демонстрация была отменена эсеровско-меньшевистским руководством Советов, вместо нее лидеры Советов назначили манифестацию на 18 июня, однако эта манифестация обернулась опять же успехом большевиков: большая часть ее участников шла с их лозунгами. Но левая мобилизация тогда была подрезана: начавшееся в этот же день наступление вызвало подъем патриотизма и многие надеялись, что оно станет успешным. Впрочем, успешным оно не было, и радикализация солдат стала нарастать лавинообразно — уже никто, даже сами большевики, не могли ее полностью контролировать.

— В числе причин июльского кризиса называют еще и требование украинской Центральной рады предоставить ей автономию. Здесь-то что не понравилось солдатам?

— Солдатам не понравилась весть о наступлении и об отправке их на фронт, а ситуация с Украиной стала, можно сказать, последней каплей. Изначально Центральная рада возникла в Киеве так же, как в столице Петроградский совет. Собрались украинские национальные активисты — интеллигенты разного рода (писатели, учителя, кооператоры, политики) с очень разными взглядами и политическим опытом — и назвали себя местной властью. Назвать-то они себя могли как угодно, но тут выяснилось, что их поддерживают украинские солдаты. Состоялась многотысячная манифестация, где прозвучало требование автономии. На самом деле Украина хотела даже больше, чем просто автономии, она хотела тех же привилегий, что на тот момент имели британские доминионы — Канада и Австралия, а некоторые ее представители в душе мечтали и о независимости. Урегулировать этот сложный вопрос из Петрограда отправилось несколько министров: киевлянин Терещенко, грузин Церетели и крайне популярный тогда Керенский. Они достигли компромисса: правительство уступило часть власти Центральной раде, взамен потребовав от нее не провозглашать автономию односторонне. Компромисс между тем возмутил министров-кадетов: те считали, что такие вопросы раньше Учредительного собрания даже затрагивать нельзя. В знак своего недовольства кадеты вышли из правительства. Солдаты с подсказки агитаторов расценили это как попытку давления на левых министров с целью сдвига политической оси вправо. Как следствие — возмутились.

— И все-таки почему июльский кризис не стал великой июльской революцией? Только из-за неготовности большевиков?

— Конечно, были и другие факторы. Первый из них — это изоляция движения. Хотя в некоторых других городах кроме Петрограда прошли демонстрации, они, как правило, не были столь энергичными: страна не поддержала столицу. Второй фактор — Керенский направил в Петроград еще не деморализованные войска с фронта, и даже информация об этом испугала бунтовщиков. И, наконец, в-третьих, в одной из газет были опубликованы документы, некогда находившиеся в контрразведке и утверждавшие, что большевики поддерживали связи с немцами. Все это повлияло на солдат — наиболее радикальные полки были разоружены.

— Что конкретно писали о "немецком следе"? Вспоминали "пломбированный вагон"?

— О вагоне уже давно говорили. На этот раз речь шла об обмене телеграммами между немцами и людьми, связанными с большевиками, а также о различных коммерческих операциях последних. Общая схема описывалась следующим образом: дефицитные в России товары завозились из Германии в Финляндию, попадали на наш внутренний рынок, продавались, а вырученные деньги тратились на финансирование большевистской партии. Я не уверен, что в честном суде эти документы контрразведки послужили бы основанием для квалифицированного осуждения. Знаете, в Шотландии присяжные кроме вердиктов "виновен" — "не виновен" могут выносить еще и третий вердикт: "не доказано". Это в том случае, если у них существуют сильные подозрения в вине обвиняемого, но оснований для однозначного осуждения нет. В отношении большевиков можно было бы сказать что-то подобное. Впрочем, понятно, что революций без интервенций с той или другой стороны не бывает. Россия стала полем грандиозной идеологической и пропагандистской войны еще до февраля: Германия стремилась вывести страну из войны, Англия, Франция — поддержать ее боеспособность. Сторонники Корнилова, скажем, получали деньги от англичан и французов; большевики могли рассчитывать на помощь немцев.

— Июльский кризис закончился для большевиков разгромом, а как чувствовали себя победители?

— Временное правительство смогло переложить на большевиков ответственность за поражение на фронте, что укрепило его позиции. Меньшевики и эсеры, доминировавшие в Совете солдатских и рабочих депутатов, продолжали сторониться реальной власти. С этим связан даже анекдот времен июльского кризиса: толпы демонстрантов окружили Таврический дворец, к ним вышел эсер Чернов, и какой-то рабочий, держа Чернова за лацканы пиджака, стал кричать: "Сукин сын, бери власть, пока дают!" Но какая там власть — они даже в правительство до мая не хотели войти. Тому находились теоретические и практические основания. С точки зрения эсеров и меньшевиков, Февральская революция была им "чужой" — буржуазно-демократической, соответственно, отвечать за ее последствия они не собирались. Петроградский совет как раз предоставлял такую власть без ответственности: он контролировал правительство, оставаясь бесконтрольным. Тактически эта позиция казалась очень выгодной, и менять ее никто не спешил. С другой стороны, разумные политики того времени понимали, что любая революция — это потенциальная гражданская война, и удержать страну от такой беды могут только компромиссы — и с кадетами, и с генералами, и с предпринимателями. Решительно перетягивать одеяло на себя большинство левых не хотело.

— В отличие от Ленина и его единомышленников.

— Ленин во время Первой мировой войны выдвинул свой тезис о превращении империалистической войны в гражданскую; считалось, правда, что империалистическая война такая страшная, что ужаснее нее уже и быть ничего не может. Заметим, кстати, что даже для некоторых большевиков этот лозунг Ленина был слишком радикальным. После Февральской революции из тактических соображений Ленин перестал говорить о гражданской войне, но очевидно, что и психологически, и культурно он был к ней готов. К концу лета ситуация обострилась: если Ленин хотел мировую войну превратить в гражданскую, то верховный главнокомандующий генерал Корнилов готов был пойти на гражданскую войну, чтобы удержать Россию в войне мировой.

— Можно ли считать выступление генерала Корнилова косвенным следствием июльских событий?

— Август, на мой взгляд, стал поворотным пунктом российской истории. Дорога к нему была длинной, и июль оказался одним из важнейших шагов. В августе появилась возможность совместного выступления Временного правительства в лице Керенского и главнокомандующего армии генерала Корнилова для укрепления дисциплины на фронте и обуздания анархии в тылу. Однако совместного выступления не вышло: кто-то возлагает за это вину на Керенского, кто-то на Корнилова. Нужно, впрочем, понимать, что большие политики — всегда заложники других людей и организаций, представителями которых являются, заложники культуры и ценностей тех социальных групп, которые за ними стоят. В разладе между Керенским и Корниловым лишний раз проявилась большая российская проблема — несогласованность, культурный раскол "людей в очках" и "людей в погонах". Для Корнилова адвокат Керенский и все его окружение были просто болтунами, для Керенского генерал Корнилов и его сторонники — солдафонами. Они друг друга подозревали, и, находясь за сотни километров друг от друга (один в Петрограде, другой в Могилеве), мало общались, не удивительно поэтому, что в решающий момент друг друга подвели: Керенский потребовал отставки Корнилова, тот отказался и, обвинив министров Временного правительства в измене, двинул на столицу элитные дивизии под командованием генерала Крымова. Многим тогда казалось, что вот она, настоящая сила, которая сметет петроградскую вольницу. Однако в условиях внутренних конфликтов даже с элитными дивизиями подчас происходит что-то странное: корниловские войска были частью распропагандированы, частью просто не дошли до места... Победив Корнилова, Временное правительство праздновало пиррову победу, потому что реальные козыри оказались снова в руках большевиков, все больше опиравшихся на настроения масс. А самое страшное — после подавления этого мятежа был запущен механизм гражданской войны. В результате последующих действий большевиков в октябре случился переворот — он мог случиться раньше или позже (в разные части России, например, Октябрь пришел в разное время: где-то он начался уже в сентябре, где-то только в новом, 1918 году) — но гражданской войны было уже не избежать. В этом смысле лето столетней давности стало для России судьбоносным, а осень просто подвела черту подо всем, что проявилось тогда.

Беседовала Ольга Филина