Елена Стафьева о ретроспективе Юбера Живанши в Кале

В Музее кружева и моды города Кале проходит выставка "Юбер де Живанши", которую курировал и открывал сам Юбер де Живанши,— 80 кутюрных платьев и аксессуаров за все 43 года его карьеры

В этом году Живанши исполнилось 90 лет, а основанному им в 1952 году дому Givenchy — 65. Эти славные даты остались без внимания главных музейных фэшн-институций, но нашли живой отклик периферийных: в Музее современного искусства Гааги была показана выставка "Hubert de Givenchy: to Audrey with Love" ("Юбер де Живанши: Одри с любовью"), в швейцарском Морже проходит выставка, также посвященная дружбе Живанши и Одри Хепберн, а в музей Кале приехала ретроспектива Живанши (ее первый вариант показали три года назад в Мадриде). И это говорит не только о диверсификации европейской музейной жизни, не только о личности самого Юбера де Живанши (который впервые за всю жизнь согласился устроить свою ретроспективу, а до того соглашался принимать участие только в выставках Баленсиаги), но и о месте Живанши и его творчества в пространстве современной культуры и моды.

Стараясь избежать почти неизбежного тут клише "последний живой классик", скажем все-таки, что кроме умершего в прошлом году в 92 Андре Куррежа, ныне здравствующего 84-летнего Эмануэля Унгаро (оба они начинали у Баленсиаги, с которым Живанши близко дружил, но никогда вместе не работал) и Пьера Кардена, которому только что исполнилось 95, никого больше из той великой парижской моды в наших 10-х годах не осталось. Но Курреж и Унгаро начинали в 60-е и создали более локальную эстетику, и даже Карден, будучи из 50-х, золотой эпохи парижского кутюра, никогда не обладал таким безупречным статусом воплощенной французской элегантности и интернационального гламура.

На полуторачасовой конференции перед открытием выставки Живанши рассказывал, как герцогиня Виндзорская Уоллис Симпсон в ночь смерти герцога позвонила ему и сказала, что ей не в чем лететь на похороны в Англию, и он взял главу своего ателье, и они с ней вдвоем прямо посреди ночи поехали к герцогине в Булонский лес снимать мерки. Короткое черное пальто в талию и черная же дымчатая вуаль к нему были сшиты примерно за сутки — в них герцогиня и пошла за гробом своего мужа. Этот лук, который потом много раз копировали, можно увидеть на выставке — как и другие наряды Уоллис Симпсон, как и бальное платье для первого парижского визита первой леди США Жаклин Кеннеди, как и непременное черное платье-футляр, в котором Одри Хепберн появляется в первых кадрах "Завтрака у Тиффани". И про каждое у него есть история — как и про каждую знаменитую клиентку.

Эти фигуры выдающихся светских женщин, особенно, конечно, Одри, которую он одевал во всех ее фильмах и всю ее жизнь, сделали его одним из самых богатых парижских кутюрье ("Те, кто начинал кутюр в 50-е с сотней клиенток, очень быстро становились очень богатыми",— говорит Живанши), но и ретроспективно сыграли с ним некоторую шутку, заслонив оригинальное содержание его эстетики или, как сейчас это принято называть, "ДНК бренда".

Диор — это женщины-цветы и new look, Баленсиага — это "кутюрье всех кутюрье" и футуризм, Ив Сен-Лоран — это смокинг и русские балеты, Шанель — ну это Шанель. А Живанши, который всегда стоял сразу за этой четверкой великих, никогда не имел четкого отпечатанного в массовом сознании образа. "Парижская элегантность", которой его чаще всего определяют, звучит как клише, обозначающее все и ничего. Но чтобы понять Живанши и его Givenchy, нужно понять, что именно за этой элегантностью скрыто. И тут возникает самая, пожалуй, важная для его творческого и человеческого формирования фигура, Кристобаль Баленсиага, величие которой отбрасывало тень на всю карьеру Живанши.

В Кале Живанши трогательно и смешно рассказывал, как в 17 лет, приехав из родного Бове в Париж, учился в Ecole des Beaux-Arts, и, мечтая заниматься модой, он сразу же пришел в бутик Balenciaga и сказал, что хочет видеть месье Баленсиагу. Они станут близкими друзьями, но Живанши никогда не работал в его студии, он его буквально боготворил, но никогда не был его "учеником" или "последователем", в 25 лет он уже открыл свой собственный дом. Живанши рассказывает, как по дороге на работу он практически каждый день заходил в студию Баленсиаги — просто поболтать. И сейчас, глядя на его костюмы и пальто для Одри Хепберн — от "Завтрака у Тиффани" до "Как украсть миллион", на его поздние коллекции 80-х и 90-х, видишь это время, проведенное вместе с Баленсиагой, причем в отсутствии всякого прямого ученичества и прямых заимствований.

В белой хлопковой блузе "Беттина" из его самой первой коллекции (вернее, в черной вышивке ришелье на воланах ее рукавов), в черном бархатном платье 1987 года с фактурной шелковой волной вокруг торса, в его любви ко всем оттенкам розового, в том, как он собирал складки на талии, как оставлял пространство между вещью и телом, как делал аккуратные пальто-коконы для Одри в 60-е, как вообще работал с силуэтом, объемом и цветом,— во всем этом видно присутствие Баленсиаги.

В Живанши никогда не было баленсиаговской бескомпромиссности и выхода за границы всех конвенций,— иными словами, он не был гением, каким был Баленсиага. Определять Баленсиагу через элегантность не приходит в голову - он выше элегантности. А вот Живанши оставался в рамках той самой "парижской элегантности", "хорошего вкуса" и пр., но внутри них он достиг исключительной степени рафинированности. И именно это — невозможная и совершенно пленительная утонченность (и Одри как ее символ) и стало его ДНК.

Куратор выставки со стороны Музея кружева и моды Кале, Элои Мартинес де ла Пера Селада рассказывает, что месье Живанши сам отбирал шляпы, украшения и все прочие аксессуары к каждому луку и что бывшая директриса его ателье буквально ползала на коленях вокруг каждого манекена, под его руководством затягивая пояс, расправляя подол платья, сдвигая шляпку и надевая ожерелья. Маниакальная скрупулезность в деталях и та специфическая точная, но лишенная всякой натужности гармония, в которую в результате они складываются,— вот это и есть особенная рафинированность Живанши и та самая его "парижская элегантность".

Рафинированность — именно в таком классическом ее понимании — не востребована современной модой, где главные бренды Gucci и Vetements (и Balenciaga как его продолжение, в чем, конечно, есть бездна иронии), а парижская элегантность окончательно редуцировалась до растрепанной челки, балеток и тельняшки. Кутюр, частью которого был Живанши, исчез как исторический феномен, его больше нет и не будет, но отдельные вещи Givenchy продолжают выглядеть удивительно современно. Бежевое шелковое платье 1995 года с лифом в виде плиссированной звезды из его последней коллекции смотрится живей и актуальней половины того, что мы видим сегодня на красных дорожках, и отлично убеждает в том, что наследие Юбера де Живанши — это не только Одри Хепберн.