Дмитрий Бутрин о том, как за девять веков язык госконтрактов поменял форму, но не смысл

Изучение языка государственных закупок, госконтрактов, господрядов и в целом деловых коммуникаций частных лиц с российским государством с целью извлечения из этого государства какой-нибудь частной выгоды — занятие, способное принести на досуге множество удовольствия.

Госзакупки, как и любое другое профессиональное занятие, формируют очень гибкий и мгновенно подстраивающийся под любой каприз социолект, групповой жаргон.

Причем не только на стороне исполнителя госконтракта — о том, как называли зарабатывающие на госзаказе тонкости административного взаимодействия с госзаказчиком, мы знаем мало, первые сведения о «барашках в бумажке» и прочих хитростях появляются с этой стороны не ранее второй половины XVIII века, да и то баснословно, а еще и на стороне самого государства. Там, где есть налоговое перераспределение, государство как некий монолит, стоящий на страже всеобщих интересов, немедленно распадается на действующих лиц, и ничто человеческое этим лицам не чуждо. А это уже отлично видно.

Кто и сколько заработал на строительстве башен Московского кремля, жуткого по понятиям конца XV века новодела и китча итальянской выделки, оскорбляющего до глубины души чувства любого обывателя ныне уже навсегда покойного, а тогда деревянного Зарядья, не узнаешь ни в итальянских архивах, ни в русских. А вот казенные формулы о том, как следует под руководством мастеров из Милана и Виченцы возводить башни и копать рвы, сохранились — как сохранятся для будущих поколений постановления правительства номер такой-то от такого-то числа с четырьмя приложениями (одно для служебного пользования). В них за стройными стенами юридического языка еще веками позже будут проступать небольшие государственные люди при государственном бюджете собственной персоной — именно они, а не абстрактное государство пишут все эти бумаги, и многие не только к пользе общества, но и к своей лично.

Уже первый известный историкам документ, так или иначе относящийся к сфере госзакупок, дает нам отличный пример того, как это делается на Святой Руси. Пространная редакция Русской Правды, два фрагмента. Первый — «Устав о мостех»: историки полагают, что этот фрагмент в памятнике восходит к оригиналу XI века и дает точные расценки на ремонт мостов Новгорода, тогда еще даже не феодальной республики, а владения великого князя.

То, что речь идет именно о мосте, вполне подтверждается упоминанием «городней» и «релей» — конструктивных элементов, известных по новгородскому Великому мосту через Волхов, одному из центральных элементов городской топографии. Вроде бы все понятно. Однако через несколько десятков страниц в той же Русской Правде во фрагменте «О городских мостех, осменникам поплата», более известном как «Устав князя Ярослава о мостах», уточняется: «мостами» в Новгороде именовали собственно мост через реку, у которого есть пролеты (составленные из городней и релей), и знаменитые новгородские деревянные мостовые. В общем-то понятно, что покрытие мостовых и ремонт «ветхих» элементов широкого деревянного моста — это, скажем так, несколько разные деньги, в чем ни считай.

Русская Правда известна нам в списках XIII века, и со времен Ярослава Мудрого, упокоившегося в 1054 году в Вышгороде, следующие два века грамотные люди, знающие, что «мост» «мосту» рознь, практически гарантированно зарабатывали на этой словесной неопределенности официального документа. Автор неопределенности неизвестен, бенефициары — тоже, остальное хорошо известно археологам Новгорода: в остатках усадеб XI–XIII веков находят много всего интересного, связанного с престижным потреблением.

Ну а как вы хотите? Есть Крымский мост. Но есть не только сооружение через море — есть подъездные пути к Крымскому мосту, автомобильные и железнодорожные, есть насыпи, есть придорожная инфраструктура, есть кабельные сети, есть подстанции, есть автобусы, на которых рабочих доставляют на место стройки, есть краны, баржи, земснаряды. Есть бульдозеры, есть мастерские по ремонту бульдозеров, есть обед, которым надо накормить тех, кто ремонтирует бульдозеры, есть автомобили, которые перевозят продукты, из которых готовится обед тем, кто ремонтирует бульдозеры, есть автозаправки, которые заправляют автомобили... Все вместе называется «Крымский мост». Многим хватит, только не шумите. А кому не хватит — есть великие русские реки: Волга, Обь, Енисей, Печора, ну что вы как дети! А Волга впадает в Каспийское море. Прикиньте-ка объемы.

Тонкости языка госзакупок всегда чего-то да стоят. Вот, например, царь Алексей Тишайший призывает: «Указ всяким людем сказать, которые люди похотят уговориться везти под Смоленск сухари». Возможны ведь довольно широкие или, напротив, узкие трактовки. «Всяким» в языке XVII века следует переводить как «неограниченному кругу лиц». И действительно, в городах России указ полагалось оглашать публично.

А вот в Москве первыми информацию о выгодном госконтракте, согласно тексту указа, получали бояре, еще до его публичного оглашения — к моменту этого оглашения часть контрактов по выгодным ценам уже с большой вероятностью была заключена.

Сын Алексея Тишайшего Петр в 1711 году на этот фокус, который мог бы принести информированному частному лицу приличные деньги, уже не поддается: его указ «О порохе» велено читать «по всем воротам», а контракты заключать в едином присутственном месте — сенатской канцелярии.

Нет, конечно, все не так просто. В 1716 году Петр уже объясняет купцам, поставляющим в армию юфть на сапоги, что никаких «озлоблений и пресеканий» в их отношении, он гарантирует это своим царским словом, не будет. Из чего, в общем, вполне очевидно, что «озлобления и пресекания» в госзаказе до 1716 года были вполне распространенным явлением — и если «пресекания» мы еще в силах вообразить (это закрытие доступа к госзакупкам решением заказчика), то детали «озлобления» требуют фантазии. Жесткий у них был бизнес.

Жаргон госзаказа на стороне заказчика при Петре, кстати, был особенно изощренным. Слово «билет», объявления о госконтракте, у архангельского мужика, поставляющего флоту Петра рыбу, наверняка поначалу вызывало лишь туманное соображение об Антихристе, окопавшемся где-то в неведомом подрядном «обер-комиссариате», где надлежало теперь торговаться.

Ничего, справились, и в XIX веке статья о конфликте интересов с незаконным обогащением госчиновника-закупщика или его семьи уже потребовалась в Уложении об уголовных наказаниях. Изучались и использовались все новые слова и термины, например «подставные лица», «дозволяется условиться», «поруки по подрядчикам». Часть этих слов бралась из традиционного купеческого лексикона — торговые операции в стране появились задолго до существования всякого государства и никуда и никогда, даже в период военного коммунизма, не исчезали, в отличие от власти. Другая часть изобреталась внутри самого государственного аппарата — в процессе взаимодействия с тем же самым купечеством. В итоге формировался язык-гибрид, смесь казенного с нижегородским.

Он жив и сейчас.

Любой богатый новгородец XII века мог бы, посидев в сети полчаса, не только понять фразу «нас перевели с двести двадцать третьего ФЗ на сорок четвертый, но размещаться надо на ЭТП Сбербанка и с их гарантийным письмом», но и за час сообразить, кто конкретно, в каком кабинете и почем теперь решает в Новгороде, сколько в 2018 году выделят на асфальтирование Людина конца.

И обязательно спросил бы отчество обладателя этого кабинета — обычай уважительно именовать распорядителя госзаказа по отчеству, кажется, вырабатывался именно там.

И даже примерно понятно, где была исходная ошибка, породившая не только эту вполне чудовищную культуру госконтрактов и госзаказа в России. В мире она тоже много где существует. Но не во всех странах и не во все времена слова «я работаю сейчас по госзаказу» означали что-то специальное, выделяющее тебя из сообщества предпринимателей, которому, строго говоря, в обычном случае вообще нет разницы, государство тебе оплачивает строительство забора или частное лицо.

Формулировку можно найти в той же Русской Правде, в том же «Уставе о мостех». «А мостнику самому другому ехати на дву конехъ со отроком, а овса четыре лукна на неделю, а ясти что мога»,— сказано в первом в истории России законе о госзакупках. «Мостник» XXI века работает сейчас на Садовом кольце, «отроком» именуется его финансовый директор, на в обязательном порядке выделяемых общиной господрядчику конях в Новгороде в XI веке перемещались клиенты салонов Porsche.

На современный нам язык положение закона Ярославова можно перевести примерно так: «Владельцам компании, получившей городской заказ на укладку плитки в ЦАО, гарантируется уровень рентабельности, превышающий доходность в его основном бизнесе».

Право «ясти что мога» — это «пусть едят все, что могут съесть», лишь бы было красиво и закончилось ко дню поминовения преподобного Моисея Мурина. То есть нет, извините. За девять веков кое-что изменилось. Ко Дню города, к 9 сентября.