Обозреватель “Ъ” Максим Юсин о том, чем кризис в Каталонии отличается от событий в бывших СССР и Югославии

Противостояние между стремящимися к независимости властями Каталонии и правительством Испании заставляет задуматься о прецедентах, о других конфликтах, происходивших в Европе между сепаратистами и центральными властями.

Некоторые российские эксперты пытаются сейчас проводить параллели между ситуацией в Испании и на Украине, при этом сторонников независимости Каталонии сравнивают с теми, кто выступает за отделение Донбасса. Впрочем, такие аналогии представляются явно натянутыми.

Во-первых, события в Донецке и Луганске стали следствием политического кризиса в Киеве, «революции достоинства» и смены власти на Украине. В Мадриде все спокойно: власть неизменна. Во-вторых, ситуация на Востоке Украины сразу стала развиваться по силовому, вооруженному сценарию — в Каталонии до этого пока не дошло и, хочется верить, не дойдет. Столкновения на избирательных участках с применением резиновых пуль и дубинок — это все-таки не бои за Славянск и Краматорск. Наконец, в третьих, в Донбассе с первых дней конфликта был очевиден, а в какой-то момент приобрел ключевое значение российский фактор. В случае с Каталонией вмешательство внешних игроков минимально — пока, во всяком случае, это чисто внутрииспанское противостояние.

В этом смысле более уместным представляется сравнение не с нынешними временами, а с другим периодом, началом 1990-х годов, когда распались две социалистические федерации — СССР и Югославия.

Сравнение с Социалистической Федеративной Республикой Югославия (СФРЮ) может быть актуально, если говорить о первом этапе ее распада, когда от СФРЮ относительно легко отделилась Словения и когда еще не было кровопролитных войн в Хорватии и Боснии. В составе федеративной Югославии Словения была самой богатой республикой (как и Каталония — один из самых благополучных регионов Испании). В Словении существовали свои органы власти и силовые структуры, состоявшие из местных жителей, что и облегчило отделение от Белграда. Попытавшись вернуть мятежную республику под свой контроль летом 1991 года, югославские власти быстро отказались от этой идеи, когда столкнулись с организованным и решительным сопротивлением словенских отрядов территориальной обороны (прообраз республиканской армии), подчиненных не центральной власти, а Любляне. Здесь уместны параллели с каталонской полицией численностью 17 тыс. человек (Mossos d`Esquadra), которая в день референдума 1 октября фактически саботировала приказ Мадрида и не мешала проведению голосования.

Впрочем, со словенской ситуацией у Каталонии есть и принципиальные различия. Словения была одной из самых моноэтнических республик СФРЮ — словенцы составляли (и сейчас составляют) 90% ее населения. Идеи независимости пользовались массовой поддержкой, тогда как влиятельных сил и национальных диаспор, выступавших против отделения от Белграда, в Словении не было.

В Каталонии такого консенсуса не наблюдается. В 2010 году за независимость от Испании выступали лишь 15% каталонцев, и даже накануне референдума 1 октября сепаратистов поддерживал лишь 41% населения. Другое дело, что это самая активная, экзальтированная, пассионарная группа, с некоторых пор доминирующая в каталонской политике. Но ничего общего со словенским консенсусом в Каталонии нет.

Одна из причин — размытый национальный состав населения автономной области. В 1930-е и 1950-е годы Каталония приняла две мощные волны переселенцев из других испанских провинций, в первую очередь из Андалусии. И сегодня три самых популярных фамилии в регионе чисто испанские — Гарсия, Мартинес и Лопес. Типично каталонские Феррер, Пужоль и Марти гораздо менее распространены. Практически у каждого каталонца хотя бы один дедушка или хотя бы одна бабушка не местного происхождения.

В этом смысле параллели можно провести скорее с бывшим СССР, чем с СФРЮ. В распавшейся Югославии те же хорваты или словенцы четко и однозначно отличались от сербов по религиозному признаку (католики — православные). Что касается каталонцев и испанцев, то они зачастую так же перемешались между собой, как русские и украинцы.

Впрочем, в Каталонии, в отличие от Украины времен СССР, языковые приоритеты выстроены гораздо более четко и жестко, причем в ущерб испанскому языку. С 2003 года там действует система штрафов за отсутствие вывесок на каталонском. Без знания этого языка невозможно устроиться на работу ни в один официальный орган. Неудивительно, что и среди местных политиков гораздо больше «каталонских патриотов», чем их противников.

Живущие в регионе испанцы и те каталонцы, которые не сочувствуют независимости, составляют так называемое «пассивное большинство». Они не выходят на демонстрации и стараются не демонстрировать свои взгляды, опасаясь общественного осуждения. В политической жизни эти люди представлены отнюдь не в той степени, как пассионарные сепаратисты, доминирующие в региональном парламенте, который и должен в ближайшее время проголосовать за отделение от Испании.

Как ни парадоксально, единственной возможностью заявить о себе для представителей «молчаливого большинства» мог бы стать как раз общенациональный референдум о судьбе региона. Не тот полулегальный плебисцит, который прошел 1 октября, а полноценный, разрешенный Мадридом. По этому пути пошли в свое время другие страны, столкнувшиеся с проблемой регионального сепаратизма (Великобритания в случае с Шотландией, Канада в случае с Квебеком, причем трижды). И каждый раз центральные правительства выигрывали, жители «мятежных регионов» голосовали против сепаратистов.

Но испанский премьер Мариано Рахой и его правительство категорически отвергают идею референдума, ссылаясь на положения испанской конституции. И тем самым отдают инициативу своим противникам-сепаратистам: они-то убеждены в том, что легальный полноценный референдум уже провели. И что теперь осталось сделать последний шаг — официально провозгласить независимость.

А что потом? Вполне возможно, события будут развиваться по словенскому сценарию: Mossos d`Esquadra вступят в противоборство с направленными Мадридом силовыми структурами. В бывшей Югославии центральные власти аналогичное противостояние проиграли. И вслед за Словенией независимость обрели еще четыре республики.