Американские классики в парижском музее

В парижском Musee Maillol открылась выставка «Pop Art Icons That Matter» о самом известном и любимом направлении американского искусства ХХ века — поп-арте. Редкой возможностью увидеть в Европе лучшие вещи из собрания нью-йоркского Whitney Museum воспользовался корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

«Иконы имеют значение» — это еще и про историю самого Музея Уитни. Гертрудa Вандербильт Уитни, художница и меценатка, предложила в 1929 году Метрополитен свою коллекцию американского искусства. Национальный музей от подарка отказался, тогда она построила собственный, который с тех пор занимался коллекционированием своих региональных городских художников. К 1960-м годам они оказались художниками международными. Вот первый урок этой выставки, который нам был бы полезен.

Музей Уитни покупал искусство, ценность которого еще надо было доказать. На нынешней выставке воспроизведены некоторые из презрительных отзывов современников. Сегодня они кажутся тупостью: как можно было не понять цвет и силу новых мастеров. Но перед нами не отдельные вещи, а выставка-итог, собранная и продуманная. Нам легко, современникам пришлось привыкать.

Выставка не необъятна — всего 63 работы,— зато сконцентрирована. Вещи так удачно подобраны и так удачно размещены в не очень больших пространствах Музея Майоля, что бьют наотмашь. «Bang!», как нарисовал бы Рой Лихтенштейн.

С его «Аквариума» начинается выставка. И правильно. В цветном рельефе, скульптуре, изображающей картину в духе Матисса, зашифрован символ веры поп-арта. Одного этого произведения достаточно, чтобы понять, что поп-арт делался не энергичными невеждами, сдавшимися на милость масскульта, как это не раз пытались сказать. Это искусство, созданное знающими и насмотренными мастерами, которые сумели заговорить тем языком, которым говорила визуальная среда вокруг. Это никакой не компромисс, а умение показать, что искусство не умрет ни в рекламном плакате (Энди Уорхол), ни в гиперреалистической скульптуре (Клас Ольденбург), ни в техническом фото (Гарольд Эджертон). А рядом с ними Алекс Кац, Том Вессельман, Эд Рушей, Мел Рамос, Джаспер Джонс, Джордж Сигал, Роберт Раушенберг.

В этом подарочном наборе мы видим, каким разнообразным мог быть поп-арт и одновременно как много общего у таких не похожих друг на друга художников. Здесь есть хрестоматийные вещи вроде огромной «Американской обнаженной» Тома Вессельмана, у которой холмы тела похожи на пейзажи риджионалистов в духе Гранта Вуда: тщательно выписаны лишь немногие детали — волосы на лобке, соски и губы. Другая его работа — огромная розовая рельефная женская ножища с раскрашенными ногтями — уже шаг к скульптуре. Этот шаг делает и Клас Ольденбург в своих монументальных «Пепельнице» и «Картошке с кетчупом», от которых рукой подать до Джеффа Кунса и Дэмиена Хёрста, но у него нет ни их пафоса, ни их серьезности. Здесь есть, конечно, меняющие цвета «Флаги» Джаспера Джонса и сериографии Роберта Раушенберга, но даже Энди Уорхол показан не только своими Мэрилин и Джеки, но ранним «Электрическим стулом» и необычным парным профилем «До и после», напоминающим рекламу пластической хирургии в балканской деревне.

Есть и менее известные имена. Прежде всего, одна из последних ныне живущих представительниц поп-арта 91-летняя Розалин Дрекслер с удивительной работой, на которой человек в черных очках бежит за блондинкой. «Мэрилин Монро, преследуемая смертью» написана через год после гибели актрисы. Или Мел Рамос, воспроизводящий на своих шелкографиях голых красоток из «Плейбоя» в паре с птицами. Наследниц пинапа он показывает с удивительной деликатностью, но намек на сексуальность очевиден, особенно в то время, когда за произнесенные вслух слова «голая женщина» можно было загреметь в тюрьму. Одна из его работ изображает обнаженную девушку, сидящую на пачках «Лаки Страйк». Времена меняются: голых теперь изображать можно, а вот табак — нет.

Поп-артистами становились не сразу — стоит посмотреть на эволюцию Алекса Каца. Сначала «Эли» 1963 года, замечательный нежный портрет, женская головка, удивляющая разве что своим монументальным масштабом, затем появившийся через пять лет человек-обманка, маслом по алюминию. Он похож на вырезанных из картона манекенов, но, в отличие от них, издевательски тщательно прописан не только с лица, но и со спины. Потому что это вам не дурилка картонная, а живопись.

Для такого мощного искусства нужна мощная идеология, чтобы ее принять или от нее оттолкнуться. В Музее Майоля невозможно не вспомнить советское искусство. Эд Рушей, изобразивший логотип 20th Century Fox в 1962-м, кажется дальним родственником Эрика Булатова с его «Вход — входа нет» или «Слава КПСС», а «Черная лопата» (1962) Джима Дайна, подвешенная к черному холсту, вполне могла вдохновить Илью Кабакова. Москвичи в 1970-х внимательно смотрели на то, что делали за океаном в 1960-х. И то, что поп-арт и соц-арт рождены одной идеей эстетизации самых плебейских, самых подавляющих образов, выглядит гораздо понятнее здесь, чем на любой выставке советских нонконформистов. Не зря КГБ подозревал в них агентов западного влияния: как можно, глядя на такие вещи, не запасть на Запад?