Советская космическая героика в фильме «Салют-7»

В прокат вышел фильм Клима Шипенко «Салют-7». Михаил Трофименков не сразу угадал жанр обаятельной былины о подвиге космонавтов Владимира Джанибекова и Виктора Савиных, названных в фильме Федоровым (Владимир Вдовиченков) и Алехиным (Павел Деревянко).

Общественность хором сравнивает «Салют» со «Временем первых» на том основании, что оба фильма посвящены героическим вехам освоения космоса. Но гораздо очевиднее параллели с «Ледоколом». И там и там советские люди застряли в бездушных просторах — ледовых или астральных — именно тогда, когда сама родина вошла в необратимое пике, в 1985 году.

Совпадение обстоятельств лишь подтверждает: главное — нюансы. «Салют» доказал: о серьезных вещах можно говорить с интонацией почти что капустника, ничуть не унижая ни прошлое, ни героев, ни зрителей. Можно снять патриотическое кино, не разрывая на груди скафандра, а в любви к родине признаваться не начальству, а жене в постели, как безыскусно признается Федоров: люблю, говорит, жену, дочь, футбол и коммунизм строить.

Был такой странный, но адекватный трагикомическому духу истории советский феномен, «героическая комедия» о войне или революции: три прихлопа, два притопа, а в финале — гибель всерьез. «Салют» — героическая комедия с поправкой на то, что зритель осведомлен: дважды Герои Советского Союза Джанибеков и Савиных живы и здравствуют. Но Шипенко заставляет пережить кажущуюся неизбежность их гибели, словно они, да, погибли. Хеппи-энд заключается не столько в их спасении, сколько в победе над древним ужасом перед бездной, оглашенной в финале великим гимном застоя «Арлекино».

Кажется, что великий оператор Сергей Астахов взаправду смотался на пару часов в ближний космос. Смешно, когда Федоров, забыв, что не в невесомости парит, выпускает из рук стакан, летящий с балкона на безвинного котика. Но экранный космос позывы посмеяться отбивает напрочь. Хотя нарастающая запредельность ситуации еще чуть-чуть — и покажется пародийной. Орбитальная станция грозит рухнуть на территорию потенциального противника, впадающего в отрепетированную истерику. Когда поспешно снаряженный экипаж чудом со станцией стыкуется, она оказывается покрытой изнутри льдом и снегом. Не успевают герои подхватить воспаление легких, как вспыхивает пожар, который тушат ценой разгерметизации: хрен редьки не слаще. А чтобы хрен медом не казался, Алехин впадает в скоротечное, но острое помешательство и пытается впустить на борт фантомных спасателей-янки.

Ненавязчиво играя жанровыми регистрами, Шипенко напоминает зрителям, что они смотрят фильм, а не репортаж. Играет он то в фильм ужасов в жанре «и-тут-дети-поняли-что-с-орбиты-вернулся-не-папа-а-хрен-знает-что». То в «тарковщину»: снег в космосе — чем не «Солярис». То в лубки о русских, починяющих солнечные батареи при помощи лома и какой-то матери. Будет, будет вам и кувалда как последний, неотразимый довод большевиков, и мохеровые шапочки — эвфемизм ушанок, и мать, и водка, в невесомости принимающая форму шара. Этакий карнавальный ответ Голливуду. Хотите нас видеть такими: да бога ради, нам не жалко.

Игра хороша, когда идет всерьез: в этом заключалась философия героической комедии. В «Салюте» можно углядеть метафору судьбы СССР. Притом что это первый фильм на советском материале, зачищенный от «вульгарной антисоветчины». Вызывает недоумение разве что лысый чекист, поучающий советский космический синклит, но почему-то не отправленный за самоуправство в психушку. Зато дорогого стоит олимпийский мишка, со свистом уносящийся в бездну: жуткий образ. Янки, спешащие на помощь бедующим русским,— такие же фантомы отравленного сознания, как и ангелы, привидевшиеся Федорову в прошлом полете. Нет ни ангелов, ни янки, а только родная земля, космос и «отличные парни отличной страны», как пелось в героическом шлягере Эдиты Пьехи «Огромное небо».