интервью

О будущем угольной электроэнергетики, потенциале экологических мероприятий, о золе, песке и глине рассказал генеральный директор Сибирской генерирующей компании Михаил Кузнецов.

— Что вы думаете о будущем угольной генерации как таковой? Действительно ли угольная генерация — реликт, который неизбежно уйдет в прошлое?

— Будущее угольной генерации зависит от того, что будет в головах людей. И больше ни от чего. Угольная генерация дешевая, выгодная и может быть вполне экологически чистой. Поэтому объективных причин для того, чтобы ее доля сокращалась, нет. Все будет зависеть от того, что будут думать об этом люди. Если они будут здраво оценивать реальность, то у угольной генерации все будет хорошо, а поскольку я хорошего мнения о человечестве в целом, я верю в будущее угольной генерации.

— Как вы относитесь к возобновляемой энергетике?

— Это мода, как сегодняшняя мода на кроссовки. Не более того. Она связана с тем, что генерация на ВИЭ может казаться окупаемой и не очень дорогой, только существуя под "зонтиком" большой генерации. Как только ее доля становится значимой и уже не может скрыть свою дорогую природу за ширмой традиционных источников, она тут же показывает свою сущность — пожирание денег потребителя. Если вы возьмете любой подсчет цены на электроэнергию — LCOE (нормированную стоимость электроэнергии.— "Ъ"), вы увидите: как хорошо, ВИЭ уже приблизились к угольной энергетике! А потом начнете копать и выясните, что угольная энергетика посчитана, например, с налогом на CO2, а возобновляемая энергетика — наоборот, с учетом дотаций. Это первое. Второе, окажется, что цена электроэнергии — это большая фикция. Мы оперируем средней ценой за год, а на самом деле, по классическому рынку, она будет отличаться на несколько порядков. Ведь в четыре часа дня 20 декабря в Сибири потребность будет составлять 30 ГВт, а в той же Сибири 15 июля в два часа ночи — около 15 ГВт. Это при том же самом предложении, а может, и большем. Когда спрос таким образом изменяется в два раза, это значит, что цена должна меняться на порядок. И говорить о цене электроэнергии как о какой-то цифре в этих условиях бессмысленно.

Давайте смоделируем простой пример. Допустим, вся Сибирь снабжается угольными станциями, и мы вдруг решили их все закрыть. Тогда нам придется везде ставить батарейки, панели и ветряки. Попробуем прикинуть, сколько этой новой мощности нам понадобится. Кстати, вот вам пример из жизни: пару лет назад в Оренбурге "Т плюс" сдавал и не мог никак сдать свою (солнечную.— "Ъ") станцию на 50 МВт. Для того чтобы аттестоваться на 50 МВт, им нужно было набрать 5 МВт выработки, но они никак не могли этого сделать. О чем это говорит? Это означает, что мы сегодня спорим с потребителем, сколько гигаватт нам нужно — 38, 42 или 36, но если мы перейдем на ВИЭ, то должны будем оперировать цифрами 380 ГВт, 420 ГВт или 360 ГВт. В десять раз больше. Чтобы закрывать пики потребления, нам придется построить намного больше ВИЭ, чем стандартной тепловой генерации, которая может включаться или не включаться по своему желанию. Если на тепловой станции написано "1,2 ГВт", она поднимется и 1,2 ГВт выдаст. А если на солнечной станции написано "50 МВт", она может выдать 5 МВт и больше не осилить просто потому, что тучка набежала. И что тогда нужно делать? Строить десять таких станций! Поэтому, если вы вдруг захотите стандартную угольную генерацию заместить ВИЭ, ее придется построить в десять раз больше, и CAPEX (капитальные затраты.— "Ъ") будет в десять раз больше. А с учетом того, что у нас в стране дорогой капитал, вы получите огромный минус. Я думаю, что даже для Европы и Америки с их дешевым финансированием это очень накладное удовольствие, потому что как раз в тот момент, когда декларировали, что возобновляемая энергетика сравнялась с обычной, немцы стали отказываться от ее строительства. Стало понятно, что дальше им предстоит увидеть очень нелинейный рост стоимости электроэнергии. Даже если у нас солнечные панели станут в два раза дешевле, мы не уберем самое главное: потребление зависит только от того, как хотят этого люди, а генерирует альтернативная энергетика столько, сколько Господь Бог разрешит. И эти явления могут находиться в противофазе. И что вы скажете потребителям? Потерпите, посидите при свечке? Не хочется? Тогда строить надо в десять раз больше. Умножьте капитальные затраты на десять — и вы получите честную LCOE. Тогда и поговорим.

— Насколько оправданно мнение о неэкологичности угольных станций в целом как типа генерации?

— Что касается экологичности, то современные электрофильтры дают степень очистки не менее 99,5%. Получается, что на станцию приходит вагон угля, а после его сжигания в трубу вылетает ведро неорганической пыли. Любой автобус, который по улице пройдет, поднимет больше. Это первое. Второе, мы выбрасываем оксиды серы, но их концентрация на порядок ниже ПДК (предела допустимой концентрации.— "Ъ"), опасной для жизни и здоровья концентрации этих веществ. Здесь тоже особых проблем у нас нет. Подчеркну, важно не количество выбрасываемых веществ, а их концентрация, чего многие недооценивают. Это неправильно, поскольку важны не тонны, а концентрация и опасность загрязняющих веществ.

Угольные станции выбрасывают еще оксид азота. Но здесь нужно разобраться: меня давно интересует степень влияния оксидов азота на здоровье человека, и я нахожу весьма противоречивые факты. Недавно "британские ученые" провели очередное исследование, показавшее, что за десять лет из 5 млн преждевременных смертей в Евросоюзе 10 тыс. были связаны с более высоким содержанием оксида азота. Но на чем этот вывод базировался, "британские ученые" так и не объяснили. Выбросы оксидов азота — реально существующая проблема угольной генерации, впрочем, эффективные методы их подавления тоже есть. Но высокая концентрация этих выбросов для человека связана не столько со сжиганием угля, сколько с тем, что автомобили их тоже выбрасывают. Поверьте, если угольная генерация исчезнет, то концентрация оксидов азота сильно не уменьшится, потому что транспорт все восполнит. Например, у нас есть Новокемеровская ТЭЦ и Кемеровская ГРЭС. При одинаковом оборудовании у одной оксиды азота близки к ПДК, а у второй — всего 10% ПДК. Просто одна в центре города стоит, а другая — не в центре. Как только станция в центре города производит выброс, он накладывается на выбросы автомобильного транспорта, и тогда возникает проблема. Но это проблема не только и не столько угольной генерации, сколько иных источников, на которые выбросы наслаиваются. Все. Все остальное яйца выеденного не стоит. Вода? Зачастую вода от нас уходит чище, чем заходит к нам. Это проблема многих промышленных предприятий: нас еще штрафуют за то, что она недостаточно чистая, хотя такой она к нам попала, а это никого не волнует.

И последнее — это зола и шлак, которые формально являются отходами. Но, обратите внимание, по статистике, Российская Федерация производит едва ли не больше твердых отходов, чем весь остальной мир. Потому что во всем оставшемся мире многое из того, что у нас считается отходами пятого класса, отходами не считается в принципе. Так исторически сложилось. Во всем мире из золы и шлаков строят дороги — и очень хорошие, а у нас это считается отходами. Но это на самом деле не отходы, и никакой опасности они не представляют.

Что же касается выбросов в атмосферу, то оснастить даже старые станции электрофильтрами не предоставляет большого труда, просто за это надо как-то платить. Зачастую у нас "забота о потребителе" не позволяет это сделать. Если станция стоит в городе, то она прежде всего вырабатывает не электричество, а тепло. И для того чтобы вкладывать средства, нужно что-то сделать с тарифом на тепло. А когда рядом стоит котельная и за тоже самое тепло получает 1 тыс. или 2 тыс. руб., а мы получаем 600 руб., то хочется спросить: а вы курочку, несущую золотые яйца, за что режете? Дайте нам хотя бы часть того, что даете котельным, и мы поставим электрофильтры. И подавление оксидов азота обеспечим, и все на свете.

— А сколько стоят эти мероприятия?

— Например, Красноярская ТЭЦ-1, у нее очень большая электрическая мощность. Сейчас она выдает примерно 1-1,5 млн кВт ч. А вот с теплом все наоборот — она производит порядка 3,5 млн Гкал. Этого хватит, чтобы снабдить 300-400 тыс. человек. Чтобы ее полностью обеспечить электрофильтрами, нужно примерно 4 млрд руб. С учетом того, что эти затраты нужно осуществить не за один год, это можно растянуть на пять-семь лет, например, мы можем посчитать и увидеть, что это надбавка в 100 руб. на десять лет. Что такое 100 руб.? Потребитель сейчас платит 1,2-1,3 тыс. руб. за гигакалорию. А особо удачливая котельная может и 2-3 тыс. руб. получать. Поднять тариф для нашей ТЭЦ нужно на 7-8%, а через семь-восемь лет мы вернем эти деньги обратно. А если учесть, что такой рост тарифа распределится на весь город, который мы точно так же снабжаем теплом, то это повышение вообще составит 3-4%.

— За какой срок можно провести такие мероприятия?

— За пару лет. Было бы желание.

— А если говорить о подавлении оксидов азота?

— Не все механизмы подавления оксидов азота описаны. Их, кстати, начал исследовать академик Яков Зельдович — один из основоположников теории образования оксидов азота. Методы, которыми можно пользоваться для того, чтобы их уменьшать, тоже сейчас известны. Они есть менее затратные, более затратные, но это каждый раз своя история, нужно брать конкретный котел и смотреть. В Назарово, например, мы провели реконструкцию двух котлов, на 2018 год будем работать с третьим, так вот, выбросы оксидов азота после реконструкции сократились в два раза. Но я бы сказал, что вред для здоровья этого вещества до конца не ясен. Я только знаю, что нашим соседям, "Еврохиму", платят большие деньги за то, чтобы этот азот попал в почву. А нас за это штрафуют.

— Вы говорите о загрязнителях воздуха, о шлаках и золе. А выгрузка и хранение угля создает экологические осложнения для жизни города?

— Обычно наши станции не расположены в центре города, поэтому нет. На угольные склады жалоб практически нет. Гидрозолоудаление, в свою очередь, подавляет пыление золы. О пылеобразовании твердых отходов чаще говорят в контексте технологии сухого золошлакоудаления. Сухое золоудаление хорошо тем, что сухая зола с содержанием кальция не попадает в воду, не гасится и может быть использована не просто как инертный материал в строительстве, а как составляющая для производства цемента. Негашеная известь, содержащаяся в золе, может быть использована в цементной технологии, она еще дороже, это лучший материал. Но эта технология в России экзотика. Что касается использования золошлаков после гидроудаления — это обычный инертный материал, мало отличающийся от песка по своему составу. Чтобы его использовать, нужно прежде всего встретить понимание со стороны дорожных фондов. А у них, как часто у нас бывает, круг поставщиков уже сложился. За 2015 год по всей стране было использовано только 3 млн тонн золы угольных станций, из них почти 90% — на Каширской ГРЭС, где губернатор настоял. А во всем мире это нормальный строительный материал — бери не хочу. Мы, например, золу используем в рамках рекультивации и для наращивания золоотвалов, получается очень неплохо.

— Насколько эффективна рекультивация золоотвалов?

— Мы постоянно ее применяем. Золоотвал закончился, слой почвы нанес, посадил траву, трава растет. Ведь что такое зола? Это оксиды кремния, оксиды алюминия, чуть-чуть оксидов железа. По-русски говоря, глина и песок.

— Есть ли возможность каким-то образом получить дополнительное финансирование на экологические мероприятия — все в комплексе или какие-то конкретные?

— Отрасль сама себя в состоянии обеспечить деньгами. Ее не нужно загонять в дебри строгого государственного регулирования, и я уверен, что все будет хорошо. По электроэнергии мы сделали шаг к рынку (сейчас, к сожалению, началось движение назад). Если бы мы, сделав шаг вперед, не остановились бы и пошли дальше, то же самое произошло бы и в тепле. Но введение альтернативной котельной — это уже первая подвижка в нужном направлении. Не нужно будет нигде ходить с протянутой рукой, мы сами все сделаем. Мы хотели бы быть в том же положении, как все остальные производства, которые работают, зарабатывают прибыль, ее вкладывают в зарплату, экологию и так далее. Нас же со всех сторон пытаются отрегулировать. Так вот, чем больше будет рыночных механизмов, тем меньше будет разговоров, где бы найти на все это деньги.

Интервью взяла Наталья Скорлыгина