Октябрьская революция как отказ от обновления страны. Исторический экскурс Леонида Млечина

Через 100 лет после Октября ясно: ленинское наследие живет — в наших умах

Леонид Млечин

В июне 1921 года Ленин по-свойски пожаловался старому знакомому Григорию Шкловскому на то, что новое поколение партийцев не очень к нему прислушивается: "Тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и др. Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне... Это мне крайне больно. Но это факт... "Новые" пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство: "А мы не хотим!!!" Ничего не остается: сначала, боем, завоевать новую молодежь на свою сторону".

Письмо кажется невероятным. Ленин — хозяин страны, вождь мирового коммунистического движения, ради него идут на смерть, горы сворачивают и правительства свергают. И он ощущает недоверие в собственной партии?

Красный милиционер

Октябрьский переворот — не революция, а контрреволюция. Октябрь отменил политические и социальные завоевания, которых добилась Россия до и после Февраля 1917 года. Только кажется, что за Лениным пошли те, кто мечтал продолжить революционный разгул. Большинство людей привыкли полагаться на начальство — и не выдержали его отсутствия. Исчезновение государственного аппарата, который ведал жизнью каждого человека, оказалось трагедией. Люди верно угадали, что большевики установят твердую власть.

Александр Изгоев, член ЦК кадетской партии, записал услышанные им в революцию слова относительно большевиков: "Народу только такое правительство и нужно. Другое с ним не справится. Вы думаете, народ вас, кадетов, уважает? Нет, он над вами смеется, а большевиков уважает. Большевик его каждую минуту застрелить может".

Общество легко вернулось в управляемое состояние, когда люди охотно подчиняются начальству, не смея слова поперек сказать и соревнуясь в выражении верноподданничества. И все покорно соглашаются: да, мы такие, нам нужен сильный хозяин, без него никуда.

"Против наших окон стоит босяк с винтовкой на веревке через плечо — "красный милиционер",— записал в дневнике Иван Бунин.— И вся улица трепещет так, как не трепетала бы прежде при виде тысячи самых свирепых городовых..."

"На каждого интеллигента должно быть дело"

Две революции, Гражданская война и массовая эмиграция открыли массу вакансий. Классовый подход изменил принципы выдвижения. Право на жизненный успех, на большую карьеру получили те, кто в конкурентной среде едва ли бы пробился.

Ленин был неприятно удивлен: "Не нам принадлежит этот аппарат, а мы принадлежим ему". Но это было творение его рук.

"Культурный уровень большинства советских властителей был не высок,— вспоминал художник Юрий Анненков.— Несовместимость интеллигентов с захватчиками становилась ясной уже в первые годы революции. Объединение и совместные действия этих столь разнородных элементов были только результатом случайного совпадения: рано или поздно они должны были оказаться противниками. И, как всегда в такой борьбе, интеллигенции было предназначено потерпеть поражение".

Из партии быстро вымывался образованный и интеллигентный слой — учащаяся молодежь, студенты, преподаватели, ученые, неравнодушные люди, которые жаждали обсуждений, дискуссий, полнокровной политической жизни, борьбы различных мнений.

Нарком просвещения Анатолий Луначарский жаловался наркому внешней торговли Леониду Красину: "Я считаю чрезвычайно важным достичь благоприятного процентного соотношения пролетариев и непролетариев в нашей партии, но я никак не думал, что это будет достигаться одновременным разгромом интеллигентской части партии. И Вы, и я одинаково уверены, что без интеллигенции вообще новое государственное строительство пойти не может и что средний уровень нашей партии в смысле культуры и в смысле знания отдельных высококвалифицированных специальностей достаточно-таки низок... Большего распада я от нашей великой партии никак не ожидал. Люди начинают бояться друг друга, боятся высказать какую-нибудь новую свежую мысль, судорожно цепляются за ортодоксию, судорожно стараются заявить о своей политической благонадежности, а часто подтвердить ее бешеными нападениями на соседей... Я не знаю, Леонид Борисович, что мы можем предпринять".

В 1922 году, побывав у Ленина, глава ведомства госбезопасности Феликс Дзержинский приказал чекистам собирать сведения обо всех заметных представителях интеллигенции — от писателей и врачей до инженеров и агрономов: "На каждого интеллигента должно быть дело. Каждая группа и подгруппа должна быть освещаема всесторонне компетентными товарищами".

Но самому Ленину стало неуютно, когда в результате его политики интеллигентная часть партии растаяла на глазах. Он хотел сохранить вокруг себя привычное окружение (старая гвардия в 1922 году составляла всего два процента численности партии, но занимала почти все руководящие посты), однако уже не мог.

Осечка с генсеком

Конечно, новые члены партии были недовольны Лениным! Им не нравилась его кадровая политика. Молодые аппаратчики толкались в предбаннике, а хотели сесть за стол и принять участие в дележе власти. Армия молодых карьеристов нуждалась в вожде, который бы ее возглавил и повел к вожделенным должностям и благам. Они потянулись к Сталину, который не был в эмиграции в отличие от Ленина, Троцкого, Зиновьева и других.

Сталин говорил, что "старики" мешают новым кадрам продвигаться. На высокие должности ставил людей, которые своим восхождением были обязаны не собственным заслугам, а воле Сталина. Они его за это боготворили.

Возможно, Ленин не возмутился бы Сталиным и его аппаратом, если бы они не повернулись против него, когда он тяжело заболел. Владимир Ильич потерял власть над страной и партией раньше, чем закончился его земной путь. Он еще был главой правительства, а члены политбюро не хотели публиковать его статьи. Да еще оповестили секретарей губкомов: вождь болен и статьи не отражают мнение политбюро. Словом, не принимайте в расчет ленинские слова.

Все партийное хозяйство оказалось в руках Сталина. Его ближайший помощник Амаяк Назаретян по-дружески писал руководителю Закавказья Серго Орджоникидзе: "Кобе приходится бдить Ильича и всю матушку Рассею".

Уверенный в себе и не мелочный Владимир Ильич до определенного момента на особенности сталинского характера внимания не обращал. В чем-то Сталин ему даже нравился — твердый и последовательный. Потому и поставил его на пост генерального секретаря, когда в апреле 1922 года пленум ЦК учредил эту должность.

Ленин исходил из того, что секретариат ЦК — технический орган, и предполагал в лице Сталина иметь помощника без амбиций. В другую эпоху Сталин остался бы малозаметной фигурой. Но ему невероятно повезло — политическая конкуренция умирала на глазах. Тоталитарная система создавала дефицит всего, в том числе лидеров. И Сталин оценил значение секретариата и оргбюро ЦК, которые ведали кадрами, а "кадры решают все".

"Сталин очень хитер,— подметил его помощник Амаяк Назаретян.— Тверд, как орех. Его сразу не раскусишь. Сейчас все перетряхнули. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя еще сделать нужно многое. Коба меня здорово дрессирует. Но все же мне начинает надоедать это "хождение под Сталиным"". Это последнее модное выражение в Москве касается лиц, находящихся в распоряжении ЦК и ожидающих назначения, висящих, так сказать, в воздухе. Про них говорят так: "ходит под Сталиным".

Соперникам и оппонентам недоставало его жестокости, изощренности в интригах, невероятного коварства. Им, конечно же, тоже нравилась власть, но не было в них страсти, которая пылала в Сталине и заставляла его двадцать четыре часа в сутки думать о власти.

Как в реальности Ленин относился к Сталину? Об этом говорится в записках младшей сестры Ленина — Марии Ильиничны Ульяновой, которые преданы гласности только в наши времена.

Еще до болезни Ленина, вспоминала Мария Ульянова, "я слышала о некотором недовольстве Сталиным... Владимир Ильич был рассержен на Сталина... Большое недовольство к Сталину вызвал у В.И. национальный, кавказский вопрос. Известна его переписка по этому поводу с Троцким. Видимо, В.И. был страшно возмущен и Сталиным, и Орджоникидзе, и Дзержинским. Этот вопрос сильно мучил В.И. во все время его дальнейшей болезни".

Сталин видел, как Ленин относится к нему, и пытался воздействовать на вождя через сестру. Вызвал к себе Марию Ильиничну.

— Я сегодня всю ночь не спал,— жаловался ей Сталин.— За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь.

"Мне стало жаль Сталина,— вспоминала Мария Ульянова.— Мне показалось, что он так искренне огорчен".

Мария Ильинична пошла к брату:

— Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что любит тебя.

Ильич усмехнулся и промолчал.

— Что же,— спросила Мария Ульянова,— передать ему и от тебя привет?

— Передай,— ответил Ильич довольно холодно.

— Но, Володя, он все же умный, Сталин.

— Совсем он не умный,— ответил Ильич, поморщившись.

Может быть, Ленин находился во власти минутного раздражения? Мария Ильинична Ульянова писала перед смертью, что эмоции не имели значения для брата: "Слова его о том, что Сталин "вовсе не умен", были сказаны Владимиром Ильичом абсолютно без всякого раздражения. Это было его мнение о нем — определенное и сложившееся, которое он и передал мне. Это мнение не противоречит тому, что В.И. ценил Сталина как практика, но считал необходимым, чтобы было какое-нибудь сдерживающее начало некоторым его замашкам и особенностям, в силу которых В.И. считал, что Сталин должен быть убран с поста генсека".

23 декабря 1922 года Ленин начал диктовать знаменитое "Письмо к съезду", которое считают его политическим завещанием. Но Ленин не оставил завещания. "Письмо к съезду", где речь шла о важнейших кадровых делах, он адресовал очередному, ХII съезду партии, который состоялся еще при его жизни. Как и всякий человек, он не верил в скорую смерть, надеялся выздороветь и вернуться к работе.

Ленинское письмо содержит только одно прямое указание: снять Сталина с должности генсека, остальных менять не надо, хотя Ленин и отметил — довольно болезненным образом — недостатки каждого из самых заметных большевиков. Он был человеком резким и, по-видимому, злым. С презрением относился к своим соратникам, в том числе к тем, кого сам вознес на высокие посты и приблизил.

Но получилось совсем не так, как желал Владимир Ильич. Сталин — единственный, кто остался на своем месте и со временем уничтожил остальных.

Традиция диктатуры

Революция пробуждает невероятные надежды. Сбросив тирана, торжествующая толпа расходится в счастливой уверенности, что пришло царствие свободы и справедливости. Но выходят на площадь одни, а должности и богатство достаются другим. Революции начинаются с праздника, с веселья, иногда безоглядного, а заканчиваются террором. Умеренные терпят поражение и уступают самым непримиримым, жаждущих покончить с любым свободомыслием и перейти к диктатуре.

Один из лидеров меньшевиков назвал большевистский переворот "колоссальным преступлением": большевики отбросили страну "назад — в экономическом отношении чуть ли не в середину прошлого века, а в политическом — частью к временам Петра Великого, а отчасти — Ивана Грозного". И оказался прав — судя по тому, каким почетом пользуется ныне именно Иван Грозный, которому благодарная Россия ставит памятники.

Столкнувшись с множеством проблем, решить которые они не могли, большевики просто ликвидировали этот сложный мир. Октябрь — невиданное даже в истории революций полное уничтожение прошлого. Отказ от обновления России, от всего, чего добилось российское общество в политическом и экономическом развитии.

Октябрь — невиданное даже в истории революций полное уничтожение прошлого... Большевики мечтали создать нового человека. И свершилось. На кого делали ставку? На малограмотных, но послушных. На ленивых, но исполнительных. На неумелых, но готовых исполнить приказ

Диктатура — самое простое устройство жизни. Вождь всем руководит. Объясняет: и как пахать, и как строить, и как пожары тушить. Все слушают, кивают, аплодируют, немедленно докладывают об исполнении. И все делается через пень-колоду. С одной стороны, зачем проявлять инициативу, стараться, если на все нужна команда сверху. С другой, исчезает способность к самостоятельности. А ненужные органы атрофируются.

Через 100 лет после Октября становится ясно: ленинское наследство живо — как минимум в умах людей, в нашей ментальности. Большевики мечтали создать нового человека. И свершилось. На кого делали ставку? На малограмотных, но послушных. На ленивых, но исполнительных. На неумелых, но готовых исполнить приказ. Советская система впервые в истории осуществляла целенаправленное воздействие на личность, на умы и души людей, и вырабатывались взгляды на жизнь, привычки, традиции, которые закрепились. И в определенном смысле существуют по сей день.

Почему сегодня молятся на Сталина, а не на Ленина, создавшего эту систему? Ленин умер слишком давно. А Сталин существует не такой, каким он был, а каким его хотят видеть. Страсти по Сталину — реакция на социальную несправедливость, на отсутствие успеха. И это самооценка и самохарактеристика: без него не справимся. Только он заставит работать. И поднимет страну. Больше рассчитывать не на кого! Самим ни за что не справиться с множеством повседневных проблем. Не потянуть. Не осилить. От вождя ждут отеческой заботы и избавления от всех проблем.

...После Октября одна Россия уничтожила или изгнала другую. Замечательные идеи и планы деятелей дореволюционного русского общества были отвергнуты. Но именно на таких идеях построено процветание тех стран, с которыми мы себя постоянно сравниваем и которые последние 100 лет безуспешно догоняем.