Юрий Норштейн о Федоре Хитруке

В рамках Санкт-Петербургского международного культурного форума открывается выставка "Век Федора Хитрука", посвященная столетию автора великих мультфильмов "Винни Пух и все-все-все", "Каникулы Бонифация", "История одного преступления", "Фильм, фильм, фильм" и др. О том, как Хитрук изменил отечественную анимацию и почему его мультфильмы никогда не устареют, Константину Шавловскому рассказал режиссер-мультипликатор Юрий Норштейн

Юрий Борисович, вы помните, когда и как познакомились с Хитруком?

Это было — точно скажу — в 1959 году, когда я поступил на курсы мультипликаторов при студии "Союзмультфильм". Высшие режиссерские мультипликационные курсы, откуда вышли звезды нашей анимации Иван Максимов, Оксана Черкасова, Михаил Алдашин, Александр Петров — все, кстати, ученики Хитрука,— появились только через 20 лет. А тогда у нас были курсы при студии, и, если говорить о ранжире, они были на два порядка ниже, но в смысле профессиональной подготовки они были уникальными. И к нам должен был прийти преподавать Хитрук, все только об этом и говорили. А он так и не пришел. Я видел его в коридорах студии, смотрел на него издали затаив дыхание — хотя ничего еще не видел, что он там делал, какие сцены, какой он мультипликатор.

То есть легенда о Хитруке, получается, сложилась до его режиссерского дебюта?

Конечно. Все его знали как абсолютно выдающегося мультипликатора. Но преподавать он не пришел, и познакомился я с ним, как раз когда он снимал свой первый фильм как режиссер. На "Истории одного преступления" Хитрук набрал к себе в группу одну молодежь, причем все это были выпускники нашего курса и предыдущего. Его художник-постановщик Сережа Алимов к тому моменту, по-моему, даже диплом не защитил. И я, конечно, всем им страшно завидовал — это же были мои сверстники, мои друзья, с которыми мы учились. И тогда я решился. Пришел к нему в группу, говорю: Федор Савельевич, я вот тоже выпускник курсов, товарищ тех ребят, которых вы набрали, скажите, пожалуйста, у вас еще найдется место? Он на меня взглянул, как на непонятное явление географическое, и сказал: знаете, Юра, у нас уже группа укомплектована. Так мы и не поработали вместе тогда. Но я к ним в группу все время ходил. А когда готовый фильм показывали студии, народ просто стонал. Были овации. Никто не видел ничего подобного, это было абсолютно новое слово в анимации.

А можете объяснить, в чем тогда, в 1962 году, было новаторство Хитрука? Сейчас уже трудно понять, в чем революционность ставшего классикой мультфильма.

С "Историей одного преступления" Хитрук попал в перекрестье времени, абсолютно точно в его сердцевину, в перекрестье художественной и внутренней свободы. То есть он-то свободен был всегда, но здесь же еще важна свобода других — еще и поэтому, как я понимаю, он набрал в группу молодежь. Новаторство было уже в самой теме, это во-первых. Это же социальная анимация, явление до той поры не частое. На Хитрука даже накаты были со стороны пенсионеров — нам Хрущев квартиры дает, а Хитрук издевается, мол, жить в этих квартирах нельзя. Во-вторых, в "Истории одного преступления" — абсолютная анимационная новизна во всем. Хитрук не прорабатывал действие подробно, как это принято было на "Союзмультфильме", а применил прием синкопированности действия, когда вылетает часть действия, есть только начало и финальный результат. Но воображение дорисовывает. Так возникает потрясающий эффект: оказывается, скрытое изображение гораздо более вещественное, чем материальное. И наконец, в-третьих, в "Истории одного преступления" совершенно новое монтажное построение. И новое построение пространства внутри одного кинокадрика. Помните, что там сплошь пустые пространства? Заполнены только те, что нужны режиссеру для действия. Кровать Василия Васильевича — пустое пространство. Что ему нужно: тумбочка — она рядом, будильник. Все остальное — пустое пространство. Оно ему не нужно, он пространство заполняет действием. Ну а про темпоритм я даже не говорю. Это сразу стало открытием Хитрука. Никто до него так точно по темпу не строил композицию движения, композицию действия. Он в этом — могу сказать — гений. Темпоритм он понимал, как, наверное, только Чаплин его понимал в кино.

И все же есть ощущение — может быть, из-за того, что эти фильмы многие смотрели только в детстве,— что современному зрителю легче осознать гениальность того же Чаплина, чем Хитрука.

А знаете, что Чаплин считал высшей формой кинематографа? Мультипликацию! И Эйзенштейн говорил о мультипликации — сверхкино. Нужно понять, почему они так говорили. Чаплин, например, когда ему не хватало скорости в действии, вырезал кадры. Кто-нибудь бежит и — бах! — он уже в бочку влетел. То есть Чаплин синкопировал действие — и то же самое делал Хитрук в "Истории одного преступления". Сегодняшние режиссеры должны смотреть фильмы Хитрука как академию. И не только аниматоры, но и режиссеры игрового кино. Я считаю, например, что "Каникулы Бонифация" — это образец идеального темпоритма в кинематографе. Помню, мы с Андреем Хржановским как-то сошлись, и я спрашиваю: Андрей, тебе какой фильм Хитрука больше других нравится? Он говорит: конечно, "Каникулы Бонифация". Хотя другие фильмы шедевры, но этот я смотрю — и только развожу руками.

Вам так и не довелось с Хитруком поработать?

Мне довелось с ним дружить. Особенно последние лет пятнадцать-двадцать. Что касается работы — однажды Хитрук пригласил меня сделать маленький кусочек для фильма "О спорт, ты мир!", где он делал мультипликационные вставки. А потом еще мы вместе делали небольшой кусочек, минуты на три, который назывался "За день до нашей эры". Но по-настоящему мы с ним познакомились уже как два режиссера, которые работают в одной профессии. Мы преподавали на одних режиссерских курсах. Бывало даже так, что мы вместе вели занятия. Например, одно из занятий было посвящено тому, что я разбирал фильм "Каникулы Бонифация", а Федор Савельевич — "Ежика в тумане".

И конечно, никакой документации не осталось?

По-моему, нет. А это было очень хорошее занятие. Потому что каждый по-своему разбирал, что такое темпоритм. Хитрук разбирал "Ежика" и говорил: Юра, я никак не могу понять, как вы могли удержать это в голове, здесь такая сложная партитура! А я ему говорил: Федор Савельевич, ну а как же вот здесь такое сослоение движения очень простого — там, где проход Бонифация и директора, когда они банан едят. Помните? Они идут по городу, мимо них едут дети, и Бонифаций спрашивает, почему они не в школе, а директор говорит, что у них каникулы. Я считаю сцену этого разговора шедевром мировой мультипликации. Она вроде бы сделана на очень простых вещах — но на очень сложной полифонии. Она такая сложная, что кажется элементарной. Куда не только звуковая полифония входит, а и цветовая, и контраст, и тональность кадра, и реплика, и звучание оркестра, и звучание одной ноты, темп движения персонажа — представляете, сколько я вам сейчас назвал элементов, из которых состоит очень простой кадр? Я не знаю, кто в отечественной мультипликации лучше Хитрука это чувствовал. У него ведь был абсолютный слух. Помню такую историю. Второй и бессменный художник Хитрука — Володя Зуйков, который появился после Сережи Алимова. И Володя Зуйков, человек без слуха, обожал свистеть. А свистел он всегда так фальшиво, что Хитрук, проходя мимо него в свою каптерочку, морщился и говорил: Володя, перестаньте свистеть! А когда они работали над финалом фильма "Остров", над сценой, где герой сидит уже на вентиле и вдруг слышит свист и видит, как человек, держась за бревнышко, плывет в океане и свистом ему предлагает, мол, у меня есть на чем плыть, давай! — и тот соскальзывает со своего вентиля, хватается за бревнышко, и они в две руки гребут, держась за бревнышко, и свистят,— в этой сцене свистеть нужно было фальшиво. Тогда-то и пригодился дар Володи Зуйкова.

Владимир Зуйков ведь был художником и на "Винни Пухе", которого мы еще ни разу не упомянули.

Да, причем Винни Пух очень точно попал на Зуйкова и Эдика Назарова — они вдвоем его делали как художники. У Володи Зуйкова совершенно поразительное чувство цвета, а у Эдика Назарова, которого вы наверняка знаете как режиссера фильма "Жил-был пес", необыкновенное, сногсшибательное чувство юмора. При этом Эдик шутит, но никогда сам не смеется. Вот у них и появился такой Винни Пух. Здесь уже совсем другая анимация, другое понятие темпоритма, другой юмор. При этом здесь то же самое знаменитое чувство паузы Хитрука. Ну и конечно, как мультипликатор Хитрук здесь удивителен. Хитрук, кстати, всегда проверял сцены всех мультипликаторов и сам все исправлял. А на "Винни Пухе" работала Марья Леонидовна Мотрук, его жена (вот ведь удивительно сошлись — Хитрук и Мотрук!), и когда она делала походку Винни Пуха, то запуталась в фазах движения. Когда начали смотреть на экран, все стали говорить: Маша, Маша, ну тут же путаница. И вдруг кто-то сказал: Федор Савельевич, да это же Винни Пух так запутал всех! Он и должен ходить такой путаной походкой, у него и не должна рука совпадать с ногой. В результате они эту как бы ошибку и оставили.

Винни Пух остается любимым героем не одного поколения, но есть ощущение, что остальные фильмы Хитрука постепенно забываются. Александр Сокуров как-то сказал, что из всех искусств кинематограф устаревает быстрее всего...

... и это абсолютная правда! Не он первым это заметил, он просто подводит такую горькую черту, что напрягаешься, напрягаешься — а потом бац, и все.

Тогда можно я так и спрошу: не устарел ли Хитрук?

Игровое кино, думаю, устаревает по причине своей сильной материальности — материя начинает идти впереди изображения и глушить те тайны, которые возбуждены творчеством. Это, знаете, как частички, которые возбуждаются при приближении магнита. Мультипликация, в отличие от игрового кино, не стареет. И знаете, почему? Изобразительное решение остается вечно новым, оно ведь связано с воображением художника. А воображение не может устареть.

«Век Федора Хитрука». Санкт-Петербург, K Gallery, с 16 ноября до 14 января