Культурная политика

За три дня до культурного форума в Санкт-Петербурге на киностудии «Ленфильм» собрались зарубежные кинокритики на первый коллоквиум ФИПРЕССИ (Международная федерация кинопрессы), посвященный современному российскому кино. В России ничего подобного не происходило со времен ранней перестройки.

За эти годы надежды на интеграцию российского кино в мировой кинопроцесс истаяли, и мы оказались еще большей terra incognita, чем в эпоху железного занавеса. Да, наши фильмы показывают и награждают на фестивалях. И все равно всего лишь несколько режиссерских имен из России что-то значат для зарубежных профессионалов, не говоря о широкой публике: к давно знакомым Кончаловскому и Михалкову в 1990-е добавился Лунгин, потом Сокуров, а сейчас больше всех на слуху Звягинцев.

Ни российская «новая волна» нулевых, ни сильно повлиявший на нее Алексей Балабанов не получили за рубежом той известности, которую они заслуживают. Причины многообразны. По-прежнему нас разделяют с окружающим миром экономические, ментальные, а в последнее время и политические барьеры. Но еще хуже — острый дефицит механизмов промоушена российского кино. Этим в меру возможностей занимаются компания «Роскино» и фестиваль «Кинотавр», но их деятельности явно недостаточно. Мы с завистью смотрим на блестящие результаты, достигнутые «Юнифрансом» — компанией, которая щедро финансируется государством и действительно работает на мировой имидж и коммерческий успех кино Франции. А начинается все с того, что каждый январь в Париж зовут киножурналистов разных стран, и они, насмотревшись французских фильмов, разносят вести о них по всему миру.

Вот и в Петербурге состоялось нечто подобное в более скромном формате. Известные кинокритики разных стран от США до Сербии и от Бразилии до Австралии отсмотрели около десятка фильмов, которые во многом перевернули их представление о российском кино. И пообщались с их авторами, в том числе Рустамом Хамдамовым («Мешок без дна»), Александром Хантом («Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов»), Бакуром Бакурадзе и Климом Шипенко («Салют-7»), Федором Бондарчуком («Притяжение»). Показали и «Аритмию» Бориса Хлебникова. Гостей познакомили и с новыми работами «Ленфильма», и с архивной версией фильма «Про уродов и людей» Алексея Балабанова.

Почему представление о «тяжелом амбициозном русском кино» (выражение одного из участников коллоквиума) перевернулось? Прежде всего оказалось, что это кино многонационально, как и в бывшем СССР. Фильм «Мой убийца» Костаса Марсана и его новый представленный на коллоквиуме проект показали, с какой бурной энергией развивается киноиндустрия в Якутии. Кантемир Балагов, выпускник кабардино-балкарской мастерской Александра Сокурова, своей картиной «Теснота» продемонстрировал значение периферии и жажду идентичности как знаковые черты нового кино. А в фильме «Турецкое седло» Юсупа Разыкова обнаружилась близость к мотивам модного румынского кино: политически время социализма ушло, но психологически и антропологически продолжает жить в людях.

Второе, что поразило участников коллоквиума,— очень качественный мейнстрим. Появляются фильмы, снятые на голливудском техническом уровне, но при этом с десятикратно меньшим бюджетом. «Салют-7» впечатлил сочетанием масштаба и интимности, своеобразием русского характера. А «Притяжение» — фильм, принадлежащий «стране фантастики»,— умело вплетенным социальным комментарием, аллегорией темы ксенофобии. Климу Шипенко предрекли голливудскую карьеру и даже предположили, что, возможно, в одном из будущих совместных проектов Брюс Уиллис, дежурный спаситель мира, «заговорит по-русски».

После показа «Матильды» Алексея Учителя вспыхнула дискуссия о православном фундаментализме как одном из новейших инструментов косвенной цензуры. Вполне вероятно, что с этим связана и подоплека «дела» Кирилла Серебренникова, что зловещая нить тянется от его «Ученика» (где с публицистической остротой поднята тема религиозного фанатизма) к этому инспирированному делу, а также к травле «Матильды». Гости, которые раньше слышали обо всем этом краем уха, гораздо лучше поняли и усвоили драматический контекст, в котором развивается кино в России.

Участники коллоквиума не раз обращали внимание на то, что в российских фильмах преобладает «мужской взгляд», а женщины представлены гораздо меньше — как в сюжетах фильмов, так и в составе съемочных групп. Гостей впечатлило и выступление Надежды Васильевой, вдовы Балабанова, также работавшей художником по костюмам на фильмах «Матильда» и «Салют-7»: она говорила, что кино должно быть продуктом влюбленности режиссера (в актрису или в кого другого, не важно), иначе оно будет скучным и мертвым. Это высказывание попало в контекст широко обсуждаемых сегодня сексуальных скандалов, в которых многие мужчины-кинематографисты стали козлами отпущения. В частном разговоре коллега-кинокритик рассказал мне, что в одной маленькой европейской стране 500 актрис (откуда их там столько?) присоединились к кампании #me too. Этот коллега хотел бы написать о перехлестах феминистского бума, но испугался попасть в черный список. Так что цензура в самых разных проявлениях существует не только в России, но это, конечно, слабое утешение.

Андрей Плахов