Выучились ждать
Граждане хотят перемен ради сохранения стабильности. Ольга Филина — о новой тенденции
Россияне ждут перемен, а предложить им особенно нечего. В парадоксах общественных настроений разбирался "Огонек"
Согласно двум независимым социологическим исследованиям, перемены для россиян стали важнее стабильности. Особенно эффектно выглядит график Института социологии РАН, показывающий настроения соотечественников в динамике: с начала века поклонники перемен сидели в низу сетки координат, едва набирая 28 процентов, пока запрос на стабильность парил на уровне 70 процентов и выше. Однако два года назад настроения стали меняться, а графики — сходиться. И вот в октябре 2017 года они пересеклись: 51 процент опрошенных за перемены, 49 — за стабильность. И здесь как раз тот случай, когда за цифрами скрывается драма, результат 3-5 лет экономического и политического кризиса.
— Моя гипотеза в том, что в массовом сознании стабильность отныне означает продление кризиса,— заметил Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН.— Соответственно, запрос на перемены — это, по меньшей мере, запрос на выход из кризиса.
— По-видимому, растет понимание, что для сохранения самой стабильности нужно что-то менять: чтобы все осталось по-прежнему, нужно, чтобы все изменилось,— уверен Андрей Колесников, руководитель программы "Российская внутренняя политика и политические институты" Московского центра Карнеги, соавтор второго исследования, специально посвященного массовому спросу на перемены в России.— Так что снова справедлива цоевская установка "мы ждем перемен". Однако смысловые ударения в этой фразе в 2017-м расставлены иначе, чем это было в 90-е. Сегодня акцент делается скорее на слове "ждем", то есть пассивно и не слишком включаясь в политический процесс.
Исследование Центра Карнеги свидетельствует, что абсолютные 83 процента россиян так или иначе за изменения в стране. Причем половина из них — 42 процента — за решительные и полномасштабные перемены, тогда как оставшийся 41 процент хочет незначительных реформ и постепенного улучшения текущей ситуации.
Сопоставляя цифры Института социологии РАН, который опрашивал 4 тысячи россиян по всей стране, и данные Карнеги, полученные с помощью стандартной выборки "Левада-центра" в 1600 человек, можно считать доказанным, что где-то половина россиян хочет реформ. Остальные ждут стабильности, которая бы улучшала их материальное положение, то есть очень динамической стабильности, когда завтра краше, чем вчера. Что, в свою очередь, требует новой "перезагрузки" страны, появления плана экономического развития и, чего доброго, тоже реформ. Никуда не деться.
Предвыборный год вроде бы подталкивает к появлению планов и новых стратегий. Президент Владимир Путин с сентября 2017-го, когда страна вышла из летних отпусков, а первое лицо страны проводило "открытый урок", начал говорить о будущем и конкретно. "Образ будущего" оказался связан с молодежью, цифровой экономикой и суверенитетом, но дорожной карты по его приближению не появилось, поскольку конкретная стратегия экономического развития еще не сформирована. Другие кандидаты вступили в гонку, вооружившись либо откровенно старыми стратегиями, либо сочиняя их на ходу.
Придумайте нам
Количество публичных экспертных дискуссий, призванных "повестку будущего" материализовать, между тем растет. Все они — от консервативных до либеральных — сходятся в двух вещах: признании приоритета Кремля в оживлении общественной дискуссии и критическом взгляде на современную Россию. Первый тезис прекрасно иллюстрируется тем фактом, что на двух полярных экспертных площадках журналисты почти что полярных сегодня изданий — "Голоса России" и "Голоса Америки" — задавали социологам один и тот же вопрос: "Что сейчас может сделать Кремль, чтобы усилить интерес россиян к выборам и обновить общественно-политическую повестку?" Отвечавшие эксперты смиренно признавали, что Кремль все последние годы действовал эффектно и непредсказуемо, и какие ходы он предпримет на этот раз — останется загадкой до последнего. Причем, похоже, не просто загадкой, а некоей надеждой, политическим иксом текущей ситуации, когда масса россиян — от обывателей до "лидеров мнений" — ждет перемен, как спектакля в театре, и очень надеется, что премьера не слетит. Если представление окажется неудачным, будет что освистать. Гораздо хуже, если ничего не состоится — действовать и думать в условиях тишины нам, "благородным свидетелям" текущих политических процессов, сложно.
— Я, впрочем, уверен, что Кремль будет вынужден сделать шаг, только не до выборов, а вскоре после них,— обнадежил Николай Петров, профессор НИУ ВШЭ.— Выборы мы как-то переживем на старых запасах, а потом ограниченность системы даст себя знать, и останется год-два до серьезной трансформации. Либо произойдет реактивная модернизация политической системы, либо последует ее смена.
Заметим: ощущение того, что система "устала", стало совершенно обыденным для представителей самых разных политических сил, за исключением разве что профессиональных пропагандистов. Просто разные люди наблюдают "усталость" с разных сторон — это во-первых, а еще дают разные прогнозы по скорости неизбежных трансформаций — это во-вторых.
Участники круглого стола "Парламентской газеты" с говорящим названием "Нужна ли России государственная идеология?", например, заметили червоточину нашей политической системы в отсутствии нравственных эталонов. И если депутат ГД Виталий Милонов предлагал ввести эти ориентиры, изменив "индивидуалистическую" Конституцию страны, то сенатор Анатолий Широков, напротив, требовал возвращения к конституционным ценностям, упраздненным рядом последних законов ("По Конституции мы должны получать медицинскую помощь, а по закону нам теперь оказывают услуги! И где социальное государство?"). С другой стороны, собравшиеся на "Ельцин-форуме" тоже сетовали, что конституционный консенсус сорван, а впереди — трудные времена, если не случится чуда. Впрочем, большинство полагало, что "трудно" будет долго — успеет надоесть.
Часть экспертов, причем не только консервативного толка, полагает, что мы уже живем в "состоянии войны" — распространенность такого мнения тоже можно считать приметой времени. Кто-то уточняет, что война информационная или культурная, кто-то уже перестает это делать, полагая, что пахнет железом.
— Вот когда началась Вторая мировая, по-вашему? — спрашивал в кулуарах "Ельцин-форума" Герой России, космонавт и политик Юрий Батурин.— Вовсе не в 1939-м, это узкий взгляд. Она началась уже в 1937-м, с войны в Испании, но никто тогда этого не понимал. Вот и сейчас мы, вероятно, уже живем в состоянии третьей мировой, просто этого не замечаем. Развязка близко.
Консервативно-реформистское большинство
Ожидание развязки, близкой или долгой, видимо, снимает со многих экспертов саму необходимость кропотливой работы над какими-то стратегиями развития. Полет мысли консерваторов обычно заканчивается на "поддерживать Кремль" и "воспитывать патриотизм", либералов — на теории малых дел и моральном "сопротивлении режиму". Леонид Гозман, президент общероссийского движения "Союз правых сил", трезво оценив эти самые силы, заключил, что "главная задача людей нашего слоя — образованных, интеллигенции — самосохранение".
— Люди нашего слоя в отчаянии, с этим надо бороться! — пояснил политик.— Лучше всего бороться деятельностью, а традиционный для нас вид деятельности — это просвещение. Им и нужно заниматься, понимая, что оно полезно не только тем, кому несут знание, но и тем, кто несет знание. Возможно, последним в первую очередь.
Это признание тоже многое объясняет — например, то, какие цели ставит перед собой либеральная миссия и как относится к своим адресатам. Привычное соображение, что консерваторы здесь не лучше, служит сомнительным утешением.
— Мы понимаем, что бывает платежеспособный спрос и неплатежеспособный,— рассуждал Николай Петров.— У современных россиян, очевидно, присутствует неплатежеспособный спрос на перемены, это можно поставить им в укор. Никто не хочет ничем жертвовать, чтобы лучше жить. Но что мы видим с другой стороны, со стороны предложения? Есть у нас, скажем, две главные экономические стратегии развития России — от Сергея Глазьева и от Алексея Кудрина, на самом деле стратегий даже больше, но это самые заметные. И что говорят их авторы? Глазьев рассказывает, что нам уже не догнать Европу по проторенному пути и нужно "срезать" дорогу в будущее, инвестируя в какие-нибудь нанотехнологии. Кудрин советует создать экономический рост путем агломерирования территории России: мол, если россиян сделать жителями не городов, а агломераций, все станет лучше. И это главные экономические стратеги страны! Но ведь народу такие идеи кажутся байками, их авторы — безответственными. Если эксперты и хотят сказать нам что-то важное, то они, очевидно, плохо объясняют. Не отсюда ли патернализм?..
Впрочем, у сложившегося кризиса "предложения" может быть и другая причина — просто предлагают... не нам. Свои стратегии, лучшие мысли, сокровенные надежды экспертное сообщество адресует в первую очередь Кремлю, ведь ясно, кто все решает. В результате оживляется теневая жизнь кабинетов и кулис, а зрители, ворча, ждут перемен, которые им спустят, не просто ж так сидеть. Уже 8 лет, как ВВП растет меньше 1 процента в год: хорошего не высидишь.
— У этой устойчивой картинки есть оборотная сторона,— заметил Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге.— Я помню, как в брежневском застойном СССР тоже не было платежеспособного спроса на перемены, просто разрасталось кухонное ворчание. И как только власть в лице Горбачева провозгласила: нам нужны перемены — вдруг выяснилось, что народ ее бурно поддерживает. Сейчас похожая ситуация. Общество у нас консервативно-реформистское. Если какой-то новый лидер в пусть даже отдаленной перспективе возьмется за перемены, народ не станет держаться за старое. Это ресурс на будущее.
Разговор о новом лидере в рамках текущей предвыборной кампании — тоже та еще байка, всерьез об этом сегодня говорить нелепо. Хотя ряд экспертов продолжает настаивать, что возможен "новый Путин" (в зависимости от того, с какими результатами придут на выборах его оппоненты), в бесконечное самообновление системы не верят даже ее архитекторы, признавая, что "операция "Преемник"" все-таки станет когда-то нужна. По данным Института социологии РАН, около 32-44 процентов россиян можно назвать "колеблющимся электоратом": людьми, которые не знают, за кого хотели бы проголосовать. В единый день голосования они обычно присоединяются к большинству (или вовсе не приходят на участки), но само наличие этой неопределенной группы — симптоматично.
Чего хотят эти люди, какие стратегии развития страны могут быть востребованы в будущем и с какими надеждами все наше общество готовится встречать Новый год — читайте уже в следующем, итоговом номере "Огонька".