Актер Сергей Пускепалис — о счастье не иметь отдыха круглый год. Беседовал Андрей Архангельский

В этом году актер Сергей Пускепалис, кажется, везде: сериалы "А у нас во дворе" и "Большие деньги", фильмы "Ледокол" и "Елки новые"... А перед самым Новым годом начались съемки второго сезона "А у нас во дворе". Команда прежняя, сюжет — неожиданный. Исполнитель главной роли по секрету рассказал "Огоньку" кое-какие подробности

— Почему сейчас никто из актеров не приходит на интервью заросший, с бородой — мол, извините, я готовлюсь к роли Деда Мороза? Сейчас у актеров уже нет такой проблемы, да? Фотошоп все изменил?

— Все это осталось, как и раньше. Только сейчас длина настоящей бороды зависит от удельного веса истории, в которой ты снимаешься. Допустим, как у нас обычно бывает: "деньги дали, давайте снимем фильм" — там не до отращивания бород. А если у нас действительно отдельная, настоящая история, с очень серьезной подготовкой... Я знаю много таких примеров. Люди готовятся, отращивают бороды или бреются налысо... У меня было то же самое в "Ледоколе", мне говорили, как и всем: "отращивай волосы", под 1980-е, там были другие прически, я отращивал, мы пытались соответствовать. Но это означает, что, кроме этого фильма, ты больше нигде не снимаешься. Такое тоже возможно, но в таком случае это должно компенсироваться либо финансово, либо имиджево — серьезностью проекта или твоих устремлений. Если это так, я уверен, что ни один актер не откажется.

— Вы быстро принимаете решение по поводу роли?

— Достаточно быстро, я уже заранее примерно знаю, чего ждать от режиссера. Это тем более важно, что само кино — всегда коробочка с сюрпризом. Если в чем и можно быть уверенным, то только в режиссере. Более или менее. А про кино никто не знает, что получится. Но я практически ни разу не ошибался в режиссерах. Везде, где я участвую, хорошая команда. Начинающие, не очень — неважно. И у меня со всеми хорошие отношения, практически, есть малые исключения.

— То есть встречаются режиссеры, которые вас не любят? В это трудно поверить.

— Я не такой милый, каким кажусь. Но я быстро понимаю, что и как. Если я вижу, что режиссер — нормальный человек, даже если я не совсем разделяю его взгляды, сам по себе он мне интересен. А с кем-то вообще не хочется делиться ничем.

— У вас по 8-10 фильмов в год, вы один из самых популярных и востребованных сегодня актеров. Под вас уже сериалы снимают. Что происходит с человеком на этом этапе? Какое чувство возникает?

— Чувство осторожности. Нужно помнить, что всегда есть зазор между тобой и твоей ролью. Некоторые актеры перестают отделять себя от исполненного ими персонажа. Это приводит к необратимым последствиям. Они не понимают, что результат, который они видят на экране,— это заслуга не только, скажем так, их таланта, а зачастую и вовсе не их таланта. Потому что над тем, чтобы ты понравился зрителям, трудилось огромное количество людей: сценарист, монтажер, мастер по свету и так далее. Театр — другое дело. Там уже никого не обманешь, там все видно. Но в кино твой успех — это труд огромного количества людей, которые за тебя потом все делают: монтируют, берут ракурс. То есть тебя улучшают как могут — из твоих 23 процентов делают 98 процентов, и ты сам к этому успеху имеешь очень мало отношения. Даже когда ты получаешь призы за роли, это означает просто внимание к тому персонажу, которого все вместе придумали, сделали, довели до статуса всем понравившегося паренька. Так что я никогда не тешу себя мыслью, что это я — такой крутой болтик, который все это сделал. И советую, кстати, коллегам, поаккуратнее быть в этих моментах.

Во-вторых, не во всех фильмах у меня такая занятость, которая бы действительно меня полностью удовлетворяла. Да, многие режиссеры, мои товарищи, понимают, что вот есть востребованный актер, грех не воспользоваться, пока есть такая возможность, пока есть тема, которая нам обоим нравится,— почему бы и нет. Я тоже спокойно к этому ажиотажу отношусь. Слава богу, я доволен, рад.

Наконец, что касается публичности. Известность хороша, когда ты находишься в своем цеху: людям не надо долго объяснить, кто ты. Это экономит время. А когда на улице к тебе подходят... Я понимаю внутренне, что человек подходит к тому, у кого ты был в гостях на экране телевизора, и поэтому он обращается к тебе, как будто к своему знакомому. Я пытаюсь мимикрировать в таких случаях. Мне часто говорят: "А, знаем, лицо такое знакомое... Мы же с тобой кран меняли в соседнем подъезде, правильно?.." Я с радостью соглашаюсь: ну да, меняли кран. "Ты ведь в нашем ЖЭКе работал?" Да, говорю, работал. Но иногда встреча с тобой зрителю доставляет особенную радость; от этого мне становится страшно, поверьте, я не знаю, как реагировать. Да, это я. А дальше что?.. Садиться за стол? Как реагировать?.. Я не знаю, честно. Когда я вижу — люди узнали меня, говорят: "Здравствуйте!", я обязательно им отвечаю: "Здравствуйте!"

— Востребованный актер занят круглый год. Если 5-7 ролей, это значит по 1,5-2 месяца съемок на каждую, то есть весь год расписан наперед. И как с этим жить?

— Отлично. Во-первых, это очень интересная жизнь. Да здравствует кино, потому что это бесплатное бюро невероятных путешествий, встречи с потрясающими людьми, специалистами в разных областях, которых в ином случае я бы в жизни никогда не встретил. В кино мы немножко вне социума, мы наблюдаем его как бы со стороны. Съемки напоминают отчасти научные экспедиции, которые посвящены разным темам, разным спектрам человеческой деятельности — космос или, там, ледокольный флот. Так что меня это не сильно давит. Это в моем понимании и есть жизнь, и она удивительна, интересна, и я пытаюсь никого не подвести.

— Мне не кажется зазорным, когда известные актеры снимаются в рекламе. А вы что думаете об этом?

— Я в этом вопросе немного других взглядов придерживаюсь. Допустим, действительно будет такое предложение, от которого невозможно отказаться, и оно может компенсировать твои расходы, которые обязательно должны быть покрыты. Но нужно понимать, что твоя творческая карьера на этом прекращается года на три-четыре, поскольку тебя будут воспринимать исключительно как представителя, скажем, майонеза "Курочка Ряба". Даже те зрители, которые тебя любят, всерьез относятся к твоим работам и прощают тебе эту слабость, все равно будут теперь делать сноску, мысленно: а, ну что ж, наверное, ему было нужно жене шубу купить. Ну ладно, понимаем...

— Но вот Дмитрий Нагиев, например. Ему это не мешает, кажется.

— Нагиев — отдельный человек-концерт. Это уникальный случай. Ему все идет, он везде, он органичен в любой роли. Но это исключение. А если ты, допустим, играешь князя Болконского, а перед этим ты представлял майонез, это уже создает, например, проблемы для режиссера, для фильма, потому что зрителю очень трудно будет отделаться от предыдущих ассоциаций, даже если бы он и захотел. Меня, например, как режиссера это бы смущало...

— Я попробовал обобщить ваши работы. Свести их к одному психологическому типу. У меня появилось несколько определений: заблудший человек, потерянный, потерявшийся в жизни. Это, кстати, в любом случае постсоветский тип, и тут нет зазора между вами и ролью: мы все так или иначе потеряны, родились в одной стране, оказались в другой. Может быть, вы просто везде самого себя играете, поэтому и выглядите самым живым среди мертвых, как в "Карпе отмороженном"?..

— В ваше формулировке, Андрей, "потерявшийся" звучит пессимистично. Но вот я задам вам вопрос: что делает в первую очередь потерявшийся человек?..

— ...Опускается на дно.

— Никогда. Потерявшийся человек старается, чтобы его нашли. Он пытается найтись, правильно?.. Это определенное действие. Человек, находящийся на развилке дорог или заблудившийся в лесу,— он что делает? Пытается залезть на елку, пытается определить, где растет мох, что там еще советуют в таких случаях... То есть человек пытается выжить. А это сразу меняет, переворачивает ваше определение. Вы подразумеваете каких-то людей с красными носами, которые сидят, грустные-грустные, гроздьями, плачут... Но в моем представлении все ровно наоборот. Потерявшиеся-то как раз самые энергичные. И как по мне, то это очень симпатичные люди. Да, они потерялись, но они постоянно лапками взбивают молоко, превращают его в масло, чтобы выбраться наверх; они все-таки не скисают; они потерялись, но хотят найтись — вернее, чтобы их нашли,— или сами хотят кого-то найти, за руку кого-то взять и вместе идти. Наше поколение действительно потерялось в 1990-е годы, но мы все время барахтались, искали выход и нашли его, в конце концов, во многих случаях!.. Для меня в этом определении, наоборот, есть какая-то надежда.

— За пять последних лет в нашем кино произошло некоторое усложнение героев, и я считаю, во многом благодаря вашим ролям. От плоского, победительского типа героя кино перешло к какой-то рефлексии, мы теперь в большей степени сопереживаем герою, мы видим в нем человека, а не функцию.

— Абсолютно точно. Но дело тут не только в продюсерах и режиссерах. Они ведь всегда прислушиваются к требованиям массового зрителя, а зритель какое-то время назад хотел именно такого героя — плоского; всем хотелось какой-то "простой правды", без оговорок, не так ли? И, может быть, зритель тогда и был по-своему прав, поскольку он ждал от кино отдыха, рефлексии ему и собственной хватало... В конце концов, люди имеют право и на такое "оперативное кино", как его называют — индийское, развлекательное, без задней мысли. А потом люди наелись простой пищи и потянулись к чему-то более сложному. Им захотелось сопереживания, и кино это мгновенно уловило. Люди теперь понимают, на что можно тратить зарплату, а на что — нельзя; все как-то распределились, система координат возникла какая-то. Ну это же естественно — как только человек поест, ему хочется подумать.

— К счастью.

— Общество наше, что бы там ни говорили, с голоду не умирает. Нормально живем, в тепле, несмотря на то что у нас такая большая страна, и мы все совершили невероятные усилия для того, чтобы как-то встать на ноги. В сущности, можно только удивляться, если подумать, сколько наш человек пережил за последние 25 лет. У нас говорят, что все медленно меняется, я же, напротив, в шоке иногда от того, насколько все быстро меняется. За одно поколение перейти с одного вида хозяйствования на другой; мало того, пройти через такое падение, разочарование или вакханалию к более или менее осмысленному настоящему. Если посмотреть на это исторически — это невероятно, что нам удалось совершить. Так что я горжусь тем временем, в котором я живу сейчас, мне даже, я бы сказал, повезло жить в этом времени...

— Самой важной вашей работой в этом году я все-таки считаю сериал "А у нас во дворе". Герой на наших глазах меняется именно внутренне, психологически. После этого сериала, мне кажется, люди по-другому стали относиться к мигрантам, к приезжим, и вообще какой-то заряд гуманности и доброты в этом фильме.

— Спасибо, что вы обратили внимание на эту работу. Но хочу сразу отметить три момента. Первый тезис я чуть скорректирую: вы сказали, что интересно смотреть, потому что человек меняется. Человек фундаментально не меняется, на мой взгляд, просто в связи с разными обстоятельствами он начинает себя узнавать: ах, вот, значит, я какой... Но для этого нужна какая-то экзистенция, крайняя ситуация или обстоятельства, чтобы это понять. Второй момент — гуманный посыл этого сериала, вы правы, задан прежде всего режиссером Ольгой Музалевой; это ее гений, ее гуманистическое начало, ее юмор. И невероятная деликатность в обращении с актерами, и в то же время какая-то невероятная требовательность, даже жесткость к актеру. И, наконец, третий момент: 7 декабря мы начали снимать второй сезон "А у нас во дворе".

— Вы можете что-нибудь о нем рассказать?

— Творческий коллектив остался почти без изменений, он у нас оказался устойчивым. Сложился такой прочный интернационал — в хорошем смысле слова. Мне, кстати, из всех коммунистических идей эта больше всего нравится, все остальное — утопия.

— Вы же знаете "опасность второго сезона" — все ждут от вас поражения. Чем успешнее первый, тем труднее второй сыграть на уровне.

— Вот ровно эти же опасения я и высказал продюсерам и режиссеру; я сказал им, что не хочется стать жертвой производственной необходимости. Поэтому нельзя ни в коем случае обмануть ожидания людей, которые нас уже полюбили. Чтобы не получилось "Буратино-2", которое окажется хуже, чем просто "Буратино".

— И что вы предприняли для этого?

— Кажется, ребята нашли интересный сюжетный ход. Вкратце расскажу, не открывая всех тайн. В первом сезоне интересно было смотреть, как "они" живут у "нас". А теперь "мы" окажемся, напротив, у "них" в гостях.

— Здорово! А телеканал согласился?

— Практически сразу. Они ждали, когда Ольга Музалева спокойно решит для себя, что она готова. Чтобы она сама хотела этого в первую очередь. Потому что все-таки от нее все зависит. И вроде как Оля сказала: да, все мне нравится, и что-то у нее забрезжило, она очень в этом смысле человек истовый...

— Вы играете следователей, врачей, капитанов кораблей... В общем, все одно к одному. Это силовик, крепкий орешек. Играть одно и то же, из сериала в сериал, из фильма в фильм, в одном примерно диапазоне — как ни крути, все равно это немного надоедает. Существуют ли у вас какие-то техники, как вы сами себя уговариваете, чтобы не повторять самого себя?

— Всегда для себя говорю: никуда от повторов не денешься, все равно везде — это я. Просто немножко в иных, чуть измененных предлагаемых обстоятельствах. Поэтому никогда не пытаюсь чего-то там придумать, что-то изобразить сверх меры... Я просто думаю о том, как реагировать на конкретную ситуацию. А то, что вы говорите про силовиков, что это "один и тот же тип", я вам скажу: их играть — не переиграть. У меня очень много друзей в этих структурах, очень. Они служат в разных ведомствах, которые стоят на защите нашей законности, и оказываются часто перед таким человеческим выбором, что меркнет любая выдумка. Они об этом не пишут, это просто их жизнь. А наша задача — это осмыслить. Я, конечно же, говорю о тех, кто достойно выполняет свой долг. Они все время на войне, все время в крайних ситуациях — моральных, этических, нравственных. Мы привыкли к тому, что их шаблонно показывают на экране; а на самом деле мы должны исследовать природу людей, которые каждый день сталкиваются со злом. И они все время стоят перед выбором: как не перейти на сторону зла, как не стать таким же, как сохраниться. А при этом у них еще и жизненные обстоятельства, как у всех; все ждут от них помощи, ты их защищаешь, и вдруг те, кого ты защитил, тебя же и убивают. Условно. Поэтому мне всегда их интересно играть. Я играю, как в этих обстоятельствах человек остается человеком. Или не остается.

— Для этого надо знать их реальную жизнь?

— Конечно.

— А они говорят вам: "Сергей, похоже" или "Сергей, не похоже"?

— Никогда не говорят "похоже". Потому что, если мы сделаем "похоже", никто смотреть не будет. Это скучно.

— Но они в любом случае как-то это должны оценивать?

— Они относятся к этому с огромным уважением. Вот недавно вышел сериал "Большие деньги", и все мои товарищи сказали, что, конечно, это сказка, но зато было интересно. Вот сейчас мы снимали кино про Афганистан, и там атакуют нас душманы, из-под горы... Я говорю режиссеру: послушай, но так ведь не атакуют, в полный рост — в жизни такого не бывает. А он мне отвечает: хочешь, я тебе покажу, как в жизни было? И показывает хронику: там ровное поле. Пять минут. Десять. Только поле, и больше ничего не видно. Вот так по-настоящему и выглядит атака.

— Если снимать правду, то будет неинтересно?

— На второй минуте умрешь. Это в кино она выглядит динамично, а в жизни все, как правило, быстро и незаметно происходит.

— Я приготовил вам два блиц-вопроса. Жеглов или Шарапов?

— Жеглов.

— Томин или Знаменский?

— Томин.

— Понятно, я почему-то так и думал. В советском кино умели создавать убедительных идеальных героев, но любили все равно неидеальных, только что вами упомянутых. Но идеальный герой тоже нужен, чтобы понять, к чему мы стремимся, ради чего живем.

— А я вам встречный блиц, Андрей: Мышкин или Рогожин?

— Мышкин, конечно, это же мой тип.

— Вот видите. А я бы ответил — Рогожин. Вот это буря...

— Не верю я в эту бурю. Достоевский сам говорил про таких: "человек неплохой, хотя и конченый".

— Ну нет. Я бы сказал, взбаламученный. Поэтому они друг друга с Мышкиным и дополняют. Один проблему создает, другой ее разрешает.

— Как инь и ян. А Мышкина, конечно, сейчас никто не поймет, скажут — сумасшедший. Он и есть сумасшедший, но одновременно и идеал.

— У нас один только есть идеал — и того распяли. Это Христос. Быть Христом ведь невозможно, поэтому действительно попытка создать такого человека граничит с идиотизмом, получается маньяк. В фильме Максуда Ибрагимбекова "И не было лучше брата" (2011) мы пытались создать такого человека. Из-за детской травмы герой пытается оградить себя от всего того, что может хоть как-то повредить его репутации положительного человека. И потихоньку человек, лишенный естественных человеческих страстей, превращается в маньяка. Из-за этого возникает внутри только ненависть, радикализм, он становится непримиримым, шершавым. Это тоже путь в никуда.

— Как у востребованного актера обстоит дело с Новым годом? Разные "елки", как обычно, творческие встречи, концерты?..

— Концертов нет, я ж не певец, я не могу же просто взять и пойти вести вечеринку. Творческих встреч пока нет. "Елки" в широком смысле будут сейчас на телевидении — это обусловлено выдачей телеканалам денег. Кроме того, в фильме "Елки новые" я как раз и снялся.

— В этом году было столетие революции, но вас, насколько я понимаю, никаким краем не затронула эта история. Исторических персонажей вы вообще не играете?

— Да, я решил воздержаться от всего этого. Во-первых, я не понимаю, как можно изображать реально живших тогда людей. Я не понимаю: как это играть? Что там играть? Я никого не осуждаю за это, но сам бы не смог никого изобразить.

— Сейчас я быстро придумаю. Сергея Кирова?..

— Не-а... Единственный, кого я играл подобного, это даже не столько исторический персонаж — Степка-Атлантида из "Кондуита и Швамбрании" Льва Кассиля. Еще сыграл в "Хождении по мукам" генерала Романовского.

— Вы же смотрели в детстве фильмы про революцию? Вы на себя кого-то примеряли?

— Безусловно, Павку Корчагина. Сто процентов.

— Ну Корчагин все-таки выдуманный.

— Точно! Мне это как раз очень нравится.

— То есть если бы сейчас решили переснять "Павку Корчагина", вы бы сыграли.

— Уже не смогу по возрасту. Но сам персонаж — он мне близок.

— Космонавты?..

— Был уже, командир космического экипажа, в фильме Алены Звонцовой "Частица вселенной". Но это тоже выдуманный персонаж.

— В этом что-то есть — что вы не играете реальных персонажей... Это бессознательное опасение актера, боязнь потерять себя, что ли... Как сказка про тень.

— Кстати, ее я тоже играл... В качестве тренировки актерам-студентам, конечно, можно дать такое задание — для раскрепощения, например, сыграть Ленина... Но опять же, что там играть? Картавость?.. Я уважаю людей, которые могут пародировать людей, но сам этим не занимаюсь и своих коллег тоже никогда не прошу этого делать. А когда вижу наших актеров в этих ролях... не хочу никого обидеть, но это все немного напоминает ряженых. Лучше уж иметь дело с живыми.

Беседовал Андрей Архангельский