Анна Толстова о фотографии в эпоху технической невоспроизводимости

В дюссельдорфском K21, отделе новейших течений Художественного собрания земли Северный Рейн—Вестфалия, открылась выставка ливанского художника Акрама Заатари "Против фотографии". Она была показана в Барселоне, а после поедет в Сеул, но, кажется, именно Дюссельдорф, славный бехеровской школой фотографии, стал для нее самым удачным местом — "живой архив" Заатари рифмуется с живой традицией Дюссельдорфской академии, которая также постоянно вынуждена переизобретать и реактуализировать самое себя

"Фотография умерла..." "В старые времена были дамские портные, а теперь все носят готовую одежду. Кому сегодня нужны фотоателье?.." "Где вы видели хорошего фотографа, чтобы он был богатым человеком?.." "Некоторые фотографы снимают знаменитостей, политиков и делают себе на этом рекламу..." Все эти банальности — на французском, английском и арабском — изрекает сухонький изящный старик в ярко-синем костюме и бордовом галстуке, слезящиеся подслеповатые глаза кажутся огромными из-за толстенных стекол в очках. Тех 34 минут, что идет фильм "Она + Он", будет вполне достаточно, чтобы вы прониклись к герою той же бесконечной нежностью, что и Акрам Заатари. Он был хорошим фотографом и не стал богатым человеком — обстановка его каирского ателье, некогда модного места, а сейчас разве что трогательного, об этом свидетельствует. Он никогда не доверял ретушерам, поставившим свой бизнес на поток,— все сам, все сам, ведь ретушь — это тоже искусство. Он никогда не верил цветной пленке — только ч/б, только раскраска вручную. Он так и не женился, хотя у него была масса возможностей — к нему приходили сниматься актрисы, певицы, танцовщицы, стриптизерки и просто свободные, эмансипированные женщины. Не так-то просто снимать женщину, особенно в Египте, где женщина сравнительно недавно сняла паранджу, и особенно когда женщина снимает с себя остальную одежду,— тут следует еще одна порция банальностей о контакте между фотографом и моделью. В общем, он женился на фотографии.

абстрактная фактура отпечатков, напоминающая и куфическую каллиграфию, и солончаки, растрескавшуюся почву пустыни, становится метафорой работы времени

Знакомством с каирским фотографом Ван Лео (Левон Бояджян, 1921-2002) Акрам Заатари обязан нескольким странным карточкам конца 1950-х, попавшим в его руки вместе с очередным частным архивом: подиум в ателье, студийный свет, молодая арабская женщина, макияж а-ля Клеопатра, модная прическа, модное платье, модное белье — белье, потому что женщина начинает раздеваться и вскоре остается в одних туфельках. Сейчас благодаря большой исследовательской работе вся дюжина снимков, составляющих эту серию, собрана вместе. И серия оказывается в центре инсталляции, посвященной Ван Лео, куда входит не только фильм "Она + Он", но и некоторое количество его студийных фотографий, концептуально препарированных Заатари. Художественный вымысел (так, например, Заатари утверждает, будто бы анонимная героиня, раздевающаяся в кадре,— его бабушка Надя, и этим как бы берет ее, отважную женщину, под свою защиту) сочетается здесь с документальной правдой таким образом, что отделить одно от другого практически невозможно. И все вместе превращается в удивительно тонкое повествование о трансформации медиума и трансформации арабского общества, и фотография действительно становится зеркалом жизни, в котором, впрочем, не каждый способен увидать отражение.

На вопрос, в какой момент фотография превращается в искусство, Заатари отвечает: "Я начинаю работать в тот момент, когда они останавливаются". Они — и профессиональные фотографы вроде Ван Лео или другого любимца Заатари, ливанского фотографа Хашема эль-Мадани (1928-2017), и любители, чьи архивы приобретает Арабский фонд изображений (Arab Image Foundation, AIF). Выставка, собственно, и начинается с инсталляции, посвященной AIF, главному проекту Акрама Заатари — художественному, культурно-историческому, антропологическому, политическому. Проще говоря, жизненному. Делу всей жизни. Справа — карта мира, на которой обозначено, где фонд искал и находил свои полезные ископаемые, потому что арабская диаспора распространилась по всему миру. Слева — летопись, и это поразительная история.

AIF был основан в 1997 году в Бейруте Акрамом Заатари и двумя фотографами, Фуадом Элькури и Самером Мохдадом, получившими правительственный грант на создание этой удивительной некоммерческой организации. В грантовой заявке, посланной в Министерство внутренних дел Ливана, они писали о том, что в условиях непрекращающихся войн на Ближнем Востоке важно любой ценой сберечь культурное наследие, память о котором хранит фотография, тоже подверженная уничтожению — как люди и памятники. Но красноречивее любых грантовых заявок об этом говорит заглавная инсталляция выставки "Против фотографии": дюжина желатиновых негативов, изображения на которых совершенно разрушены, отсканирована 3D-сканером и с полученного рельефа сделаны отпечатки в разных гравюрных техниках, в том числе на алюминии,— абстрактная фактура отпечатков, напоминающая и куфическую каллиграфию, и солончаки, растрескавшуюся почву пустыни, становится метафорой работы времени. В первую очередь — на этих библейских землях, где человек был, как известно, сотворен из праха и сегодня как будто бы всеми своими военными силами стремится вернуться в то дотварное состояние. За 20 лет своей деятельности AIF собрал более 600 тыс. фотографий, став крупнейшим фотоархивом на Ближнем Востоке. Однако для Заатари коллекция как таковая менее важна, чем живая практика коллекционирования: "Хранилище без творческого отношения к объекту — это кладбище". Его искусство и есть способ вдохнуть жизнь в мертвый архив.

Манипуляции с архивными материалами бывают минимальны. Как, скажем, в "Тени фотографа" — ироническом иконостасе, собранном из снимков, где тень человека с фотоаппаратом, ставшего спиной к беспощадному ближневосточному солнцу, предательски легла на первый план этакой хичкоковской уликой. Но бывают и более радикальные вторжения, сообщающие оригиналу дополнительные политические смыслы. Как, например, в "Конструировании класса". Внимание Заатари привлек обычный туристический снимок начала XX века с группой, позирующей на фоне пирамид: кавалеры верхом на верблюдах, дамы — на осликах, остальные, то есть сопровождающие белых господ египтяне в национальных одеждах, стоя на земле. Лица арабов хуже различимы, чем лица европейцев — отчасти потому, что, разумеется, не они в фокусе камеры, отчасти потому, что сами технические параметры фотоматериалов, их светочувствительность, до некоторых пор ориентировались на портретную съемку белого человека. Заатари дополнительно затемняет эти темные лица, так что картина классового и расового неравенства становится особенно четкой.

Акрам Заатари более известен и ценим как видеохудожник, но на этой выставке, где все равно много видеоработ, он признается в любви к самому первому и сегодня уже вполне архаическому медиуму технической воспроизводимости — к аналоговой фотографии. Вернее, не столько к медиуму вообще, сколько к фотографии как объекту, отпечатку или негативу, и его жизни после того, как щелкнул затвор, проявка окончена и карточка пошла гулять по рукам. К фотографии, обретающей подлинное бытие в "результате множества транзакций". Здесь есть и культурно-антропологический интерес — к фотоателье, не только к его антуражу и реквизиту, участвовавшим в создании образа эпохи, но к фотоателье как месту встречи, своего рода клубу. Интерес к тому, что ценилось в фотографии самими фотографами — Заатари часто называет себя археологом, но это не археология вещей, а археология смыслов в духе школы "Анналов", попытка понять, чем были цвет, ретушь или задник в виде парящего в облаках самолета в таком-то году. Но есть и (мета)физический интерес — к процессам, которым подвержена фотография, отпечаток и негатив, пленка или стеклянная пластина, продолжающие жить своей химической и биологической жизнью после того, как дело сделано, птичка вылетела, деньги заплачены и отработанные материалы убраны на дальнюю полку фотостудии.

Однако в этой химико-биологической жизни фотографии неизменно проявляет себя политическая жизнь и история — как локальная, ливанская, так и большая, всего Ближнего Востока. К выставке в K21 Акрам Заатари сделал новую инсталляцию "Лицом к лицу", основанную на стеклянных пластинах, найденных в ателье фотографа из Триполи Андраника Анучана: по неким, вполне возможно, весьма трагическим причинам негативы начала 1940-х безнадежно слиплись один с другим, так что на портреты какого-то французского офицера наложились портреты местных жителей. Иконостас из лайтбоксов с этими взаимно отпечатавшимися друг на друге лицами, конечно, прекрасная метафора колониализма. И в то же время это своего рода автопортрет самого художника, с одной стороны принадлежащего к тому же поколению ливанских исследователей образа, что и Валид Раад с Раби Мруэ, с другой же — наследника Марселя Дюшана и Мишеля Фуко.

«Akram Zaatari. Against Photography. An Annotated History Of The Arab Image Foundation». Дюссельдорф, K21, до 25 февраля