Как советские спецслужбы работали в Литве. Исторический экскурс Леонида Млечина

Леонид Млечин

Народный артист СССР Донатас Банионис был тайным осведомителем КГБ и по заданию чекистов работал с литовской эмиграцией, сообщил недавно Центр по исследованию геноцида и сопротивления жителей Литвы. Почему сообщение появилось именно сейчас? Все просто: Центр завершил работу по выявлению и обнародованию имен бывших агентов КГБ в республике. Установили 1700 человек. Банионис — последний в списке.

Назван оперативный псевдоним Баниониса — «Бронюс». Известна дата вербовки: 1970-й («для использования в наших мероприятиях в борьбе с идеологическими диверсиями противника»). И время исключения из агентурной сети: 1974-й (в тот год Баниониса избрали депутатом Верховного совета Литвы). Нет собственноручно написанного им обязательства работать на комитет. Нет самих донесений. Только запись в секретном журнале регистрации личных дел и справка паневежского горотдела КГБ: агент, находясь в США, «установил контакты с некоторыми литовскими эмигрантами, которые нас интересовали, и представил их характеристику».

В нашей стране это сообщение, похоже, мало кого удивило. Ведь Донатас Банионис блистательно исполнил главную роль в классическом фильме о советских разведчиках — «Мертвый сезон». Он вспоминал, как в 2001 году его специально включили в правительственную делегацию Литвы, которая ехала в Москву, и как в Кремле президент страны Валдас Адамкус представлял Путину членов делегации. Владимир Владимирович уважительно заметил, что Баниониса ему представлять не надо: «Вы — мой "крестный отец"»! И рассказал, что пошел в разведку, посмотрев школьником «Мертвый сезон».

При этом, однако, Донатас Банионис чудесно сыграл и врага советской власти в столь же популярном некогда фильме — «Операция "Трест"». И еще лучше — человека, оказавшегося между молотом и наковальней, в прекрасной ленте Витаутаса Жалакявичюса «Никто не хотел умирать» о трагедии послевоенной Литвы. Да, в советские времена Баниониса сделали членом ЦК компартии Литвы и депутатом Верховного совета республики. Но был ли он советским человеком?

Он начал играть в театре еще в независимой Литве. Летом 1940 года пришла Красная армия. Через год Литву оккупировал вермахт. В 1944-м советская власть вернулась. На склоне лет Банионис еще застал возвращение независимости. Так вот, когда читаешь его воспоминания, возникает ощущение, что спокойнее всего работалось при немцах — те не лезли в театральные дела...

Мы с литовцами много десятилетий жили в одной стране. Но плохо представляем себе их жизнь.

Местная специфика

Послевоенное время литовцы называют мрачным. Они быстро забыли, что нацисты собирались выселить их из родных мест и освободить земли для немецких колонистов, потому что возобновились сталинские репрессии. Удар пришелся в основном по деревне. В ходе ускоренной коллективизации мнимых кулаков высылали, имущество экспроприировали. Сельское хозяйство лишилось людей, которые хотели и умели работать.

А начальниками в республику присылали людей со стороны. Приезжие исходили из того, что Прибалтика — такая же часть Советского Союза, как и любая другая область, поэтому нет смысла учить местный язык и вникать в местные обычаи.

Естественно, это озлобляло литовцев. В Москве сознавали, сколь сильно недовольство, но гасили привычными методами. Перемены наступили после смерти Сталина, когда Лаврентий Берия сделал ставку на национальные республики. Он жаждал власти, примеривался к креслу первого человека в стране и хотел найти опору в лице секретарей республиканских ЦК. Потребовал предоставить им больше прав — прежде всего в продвижении местных кадров. В частности, распорядился пересмотреть карательную политику в Литве:

«За послевоенный период подвергнуто разным видам репрессий более 270 тысяч человек, то есть около 10 процентов населения. Но буржуазно-националистическое подполье не только не ликвидировано, но и сумело пустить глубокие корни и даже создать себе некоторую опору в недрах самого населения. Основной ошибкой следует признать то, что партийное и советское руководство Литвы фактически перепоручило важное дело ликвидации буржуазно-националистического подполья органам государственной безопасности, а те, в свою очередь, свели это дело к массовым репрессиям и чекистско-войсковым операциям».

Доклад министра внутренних дел Литвы генерал-майора Петра Кондакова о националистическом подполье Берию не устроил. Он спросил министра, почему он именует их «бандитами»?

— Они вооружены, грабят и убивают советских людей,— ответил Кондаков.

— Вы сами вынуждаете их к таким действиям,— возразил Берия.

После войны на работу в органы госбезопасности республики литовцев не брали: у многих были родственники за рубежом. Литовский партийный начальник Антанас Снечкус робко поставил этот вопрос на секретариате ЦК в Москве:

— Неужели бабушки и дедушки играют решающую роль, а не сам человек?

Глава правительства Георгий Маленков его поддержал:

— Бандиты у себя друг другу больше доверяют, нежели наши работники.

Берия приказал продвигать местные кадры, и маятник круто качнулся в другую сторону: в Литве за несколько дней сменили всех руководящих работников в системе МВД. Расстались с приезжими, с теми, кто не знал литовский язык. Все документы писали только на литовском языке и на совещаниях выступали по-литовски. Составляли списки нелитовцев в партийном и советском аппарате, спрашивали: куда вы после освобождения от должности намерены вернуться?

По республике пошли разговоры, что все русские уедут. Председатель совета министров республики Мечисловас Гедвилас на пленуме ЦК компартии Литвы сочувственно обратился к литовцам, не знающим родного языка:

— Русских отзовут, а куда поедете вы, забывшие язык своих отцов?

Секретарь Варенского райкома партии Кашинскас порадовал коллег:

— Раньше политика в отношении литовцев была неправильной и проводилась так же, как при немецкой оккупации. Сейчас вопрос решается правильно. Нечего русским делать в Литве, пусть убираются отсюда.

Секретарь Пагегского райкома партии Генявичюс в ресторане провозгласил тост:

— Я пью за единую и независимую Литву.

Жена хозяина района рассказывала что «скоро подадут эшелоны и будут вывозить русских так, как они вывозили литовцев».

Эйфория, правда, длилась недолго — до краха самого Берии. Но и полного возврата к жесткой сталинской модели в управлении республикой после его падения и «выправления крена» не случилось. В Москве помнили, с каким трудом удалось справиться с литовским вооруженным националистическим подпольем, как отчаянно сражались (по официальным сводкам — аж до 1951 года) «лесные братья», и позволяли Литве больше, чем другим республикам. Красноречивый пример: многолетний первый секретарь республиканского ЦК Антанас Снечкус правдами и неправдами успешно блокировал попытки строить в Литве промышленные гиганты, для работы на которых людей привозили бы со всей России. Хозяин республики и свою интеллигенцию в обиду не давал, творческую в особенности: в Литве был создан благоприятный климат для писателей, кинематографистов, художников.

А отношение к НКВД-МГБ-КГБ на уровне национальных кадров не менялось: эта организация оставалась символом репрессий, с которых дважды (до и после войны) начиналось установление советской власти в республике.

Стоит ли удивляться, что одним из первых актов нового Верховного совета Литвы в 1990 году было требование ко всем, кто сотрудничал с советскими секретными службами, немедленно порвать эти отношения:

«Данные упомянутой службе обещания или какие-либо иные обязательства отныне объявляются утратившими силу... Гарантируем, что ни одно лицо, не совершившее тяжкое преступление против жителей Литвы и отказавшееся от дальнейших контактов с КГБ СССР, не будет подвергаться ни моральным, ни правовым, ни каким-либо иным преследованиям со стороны власти республики. Их фамилии, находящиеся в списках тайных осведомителей, никогда не будут официально опубликованы или подтверждены в случае предания их гласности иным путем».

Обещания, впрочем, не были исполнены. Почти сразу заставили сдать депутатский мандат академика Йокубаса Минкявичюса. Он служил в военной контрразведке в 1940-1945 годах и не раскаивался, что таким образом боролся с фашизмом. Избиратели за него проголосовали, но коллеги по парламенту не захотели сидеть рядом с «наймитом оккупационного режима».

После 11 марта 1990 года, когда Литва декларировала независимость, из республиканского КГБ предусмотрительно начали вывозить архивы. Тем не менее после провала августовского путча 1991 года, когда новая власть смогла наконец проникнуть в заветное здание, кое-что она там нашла.

Сюрпризы агентурной картотеки

Первым распознали агента по прозвищу Юозас. Неприятное открытие: осведомителем КГБ оказался Виргилиюс-Юозас Чепайтис, один из лидеров движения за независимость Литвы, председатель парламентской комиссии по гражданским правам и национальным вопросам, главный инквизитор, посвятивший себя поиску скрытых агентов Москвы. Ему пришлось уйти из парламента.

Следующей жертвой стала «янтарная леди» — обаятельная женщина, которая была символом независимой республики, премьер-министр Литвы Казимера-Дануте Прунскене. Правительственная газета «Летувос айдас» поместила факсимиле подписки о сотрудничестве:

«Я, Прунскене Казимера-Дануте Прано, согласна помогать органам государственной безопасности решать некоторые интересующие их вопросы. Все, что мне в связи с этим будет известно, обещаю хранить в строгой тайне. Документы буду подписывать именем "Шатрия"».

В советское время Прунскене работала в Институте экономики сельского хозяйства, затем возглавила Институт повышения квалификации руководящих работников и специалистов народного хозяйства. Она не отрицала, что приходилось иметь дело с КГБ:

— В определенных обстоятельствах контакт с КГБ был неизбежен. Это было связано с моей длительной заграничной командировкой. Если бы я не собиралась писать докторскую диссертацию, да еще и на основе западного опыта, моя дорога вряд ли бы пересеклась с людьми из КГБ.

Все знали, что нелады с КГБ могут разрушить карьеру, лишить возможности ездить за границу. Личные отношения с сотрудниками госбезопасности создавали некий запас прочности. «Это было просто неизбежно»,— вздыхала потом Прунскене. Попала в ловушку.

Но в ловушку попадали только те, кто этого хотел, кому приманка была важнее всего остального, кто ради карьеры и в агенты шел. Выявление настроений в среде национальной интеллигенции в республиках и целенаправленное влияние на них было одним из приоритетов КГБ. Тем более в Литве — республике, считавшейся ненадежной, с сильными националистическими настроениями. И молодой доктор наук Казимера Прунскене, чей характер, воля, умение ладить с людьми помогли ей делать карьеру, и переводчик Виргилиюс Чепайтис, вращавшийся в интеллигентских кругах с полудиссидентскими настроениями, были интересны Комитету госбезопасности.

КГБ Литвы ставил задачу перед оперативным составом: «Принять меры к укреплению агентурного аппарата за счет новых вербовок агентуры из числа научной, творческой и медицинской интеллигенции, преподавателей. С этой целью подготовить и провести вербовки новых агентов: в Академии наук, в издательствах художественной, политической и научной литературы, в киностудии, из числа писателей и художников». Выступая на совещании в КГБ Литвы, хозяин республики Снечкус объяснял чекистам:

— Необходимо раскалывать литовскую эмиграцию, привлекать ее на свою сторону, вносить колебание в ее ряды. Это надо делать путем контрпропаганды, туристических поездок. Правильно товарищи говорили, что нужно лучше отбирать туристов.

Для контактов с эмиграцией понадобился и популярный актер Донатас Банионис, которому после возвращения из загранкомандировки приходилось писать отчет о том, как он рассказывал эмигрантам об успехах Советской Литвы. Он жил в городе Паневежисе, где играл в драматическом театре. В паневежском горотделе КГБ служило полтора десятка оперработников. Работали они в основном «по пятой линии» — «противодействовали идеологически враждебному влиянию»: следили за «националистами» и духовенством, выявляли связи паневежцев с иностранцами.

Чепайтис уверял, что встречался с сотрудниками госбезопасности и писал им записки только ради того, чтобы КГБ правильно информировал Москву о происходящем в республике. Он, верно, воображал, что беседует с сотрудниками КГБ на равных, и работавшие с ним чекисты наверняка поддерживали в нем это убеждение. Демонстрировали глубокий интерес к национальному возрождению:

— Вам нужно информировать Москву о процессах в республике. Помочь вам можем только мы. Передайте через нас то, что вы хотели бы сказать политбюро. А без нашего содействия вас задавят...

Традиционный вербовочный прием, которому будущих сотрудников специальных служб учат в закрытых учебных заведениях. Все это походило скорее на дружескую беседу с приятными и обходительными людьми, которые интересовались здоровьем, домашними делами, не забывали поздравлять с праздниками и не упускали случая сделать подарок. Но, вернувшись в служебный кабинет, оперативный работник писал подробный рапорт, который начинался словами: «Источник такой-то сообщил...»

Тест на эффективность

И тут возникает главный вопрос: почему, располагая такой разветвленной агентурой, Комитет госбезопасности не смог правильно оценить ситуацию в Литве и в 1990-1991 годах давал неверные рекомендации московским лидерам?

В Москве не ожидали, что главой республики станет Витаутас Ландсбергис, что новый Верховный совет сразу же декларирует независимость, что эта политика будет пользоваться полной поддержкой литовцев. А КГБ продолжал уверять начальство, что нужна только санкция на решительные действия и «реакционный режим Ландсбергиса» рассыплется. В результате вся московская политика — от нелепых приказов президента Горбачева отменить все решения новой власти до экономической блокады Литвы летом 1990 года и вооруженной поддержки остатков компартии — дала эффект, обратный желаемому, укрепила позиции радикалов и поставила в трудное положение русское население.

В Комитете госбезопасности составили тогда справки на каждого вильнюсского лидера. И что же сочли важным отметить офицеры госбезопасности?

Вице-премьер Ромуальдас Озолас: «По месту работы и в быту характеризуется положительно. Допускает резкие националистические, антисоветские суждения».

Идеолог движения «Саюдис» Витаутас Раджвилас: «По месту работы характеризуется положительно. По характеру высокомерен. Настроен радикально, за выход Литвы из состава СССР».

Известный политик Альгимантас Чекуолис: «По местам работы и в быту характеризуется положительно. Он и его близкие родственники имеют дружеские и деловые связи с лицами, проживающими во многих капиталистических странах».

КГБ интересовали родственники за границей и какие-нибудь скандальные обстоятельства. Вот что содержалось в характеристиках других вильнюсских политиков: «За злоупотребление спиртными напитками исключен из комсомола... Его жена вела разгульный образ жизни... По характеру скупой, в заграничной командировке продал сувениры, которые должен был вручить в качестве подарков... Характеризуется как карьерист, часто игнорирующий мнение коллег... Склонен к наживе, везде ищет личную выгоду... Во время работы над диссертацией госпитализировался с диагнозом "неврастения"».

Разумеется, секретные службы собирают любые, самые мерзкие подробности чужой жизни — пригодятся для вербовки или шантажа. Но прежде всего секретная служба обязана точно характеризовать взгляды, цели, амбиции, сильные и слабые стороны политиков. В изображении КГБ лидеры независимой Литвы — компания неврастеников и алкоголиков с большим количеством родственников-эмигрантов. Могла ли такая информация помочь Москве, когда эти люди выводили Литву из состава Советского Союза?

...Ранней осенью 1988 года я проехал по всей Прибалтике и был потрясен увиденным: Литва, Латвия и Эстония бурлили и требовали независимости, а в Москве об этом и не подозревали. Местные партийные работники и даже сотрудники республиканских КГБ присоединялись к национальным движениям. Когда я прочитал в эстонской газете сообщение о том, что горотдел КГБ в Тарту в полном составе поддерживает Народный фронт, стало ясно: балтийские республики фактически уже ушли из СССР.

Мой главный редактор, съездив в ЦК, сказал:

— Твои статьи положили на стол Горбачеву.

Хорошо помню, что я тогда подумал: неужели руководство страны о происходящем в Прибалтике от меня узнало?

В позднесоветское время система территориальных органов госбезопасности охватила всю страну — чекисты обосновались даже в практически необитаемых районах, где не только иностранных шпионов, но и собственных граждан практически не было. Начальник крупного областного управления в своем кругу сокрушался:

— В такой области хоть бы один шпион попался!

Мощный аппарат КГБ пронизывал все структуры экономики и общественной жизни. В каждом министерстве, ведомстве, научном и учебном заведении сидели офицеры действующего резерва. Гигантский механизм создавал ощущение полного контроля над страной. Работу оценивали по количественным показателям: наличие дел оперативного учета по шпионажу, по измене Родине, по антисоветской агитации и пропаганде...

— Не пойдешь в отпуск,— предупреждал начальник опера,— пока не заведешь дело по шпионажу.

И заводили, то есть придумывали.

Не было главного — привычки и умения анализировать реальное положение дел в стране. Докладывали то, что начальство желало слышать. Поэтому все, что происходило в перестроечные годы, оказалось сюрпризом для комитета. Ни предугадать ход событий, ни помочь руководству страны не могли! А настроения в национальных республиках не понимали. И выяснилось, что чекистский аппарат — вовсе не монолит: интересы своей республики важнее верности Москве.

Когда в январе 1991 года попытались силой установить контроль над Вильнюсом, сотрудников КГБ Литвы даже не предупредили о готовящейся чекистско-войсковой операции — республиканскому комитету не доверяли. Люди погибли, а операция провалилась... Присланный из России первый зампред КГБ Литвы генерал Станислав Цаплин назвал штурм телебашни «глупостью». Высоко ценимый в Москве председатель комитета, молодой генерал Ромуальдас Марцинкус сдал дела. Человек 70 литовских чекистов в знак протеста сразу уволились из КГБ.

А что они умели? На конспиративной квартире инструктировать Донатаса Баниониса, как ему вести себя во время поездки в Америку, чтобы помочь комитету «обезоружить» самых опасных врагов советской власти — престарелых литовских эмигрантов...