Виктор Хамраев о 100-летии советских профсоюзов

Из всех скреп, которые соорудила под себя Советская власть, пережить ее сумели только советские профсоюзы. В отличие от «рулевой партии» и ее «боевого резерва — комсомола», они сохранили после развала СССР и себя и все, что обрели за годы его существования. Должности, собственность, офисы, сеть организаций, банковские счета, статус в международных структурах — все это унаследовала Федерация независимых профсоюзов России (ФНПР), став в масштабах страны правопреемницей ВЦСПС (Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов).

Причем, добились этого профбоссы абсолютно безболезненно, отказавшись от марксистско-ленинской идеологии крайне вовремя — в начале 1990 года, то есть, не дожидаясь, пока их к этому принудят. И с тех пор историю свою российские профсоюзы отсчитывают с 1905 года — с момента появления первых союзов рабочих в царской России. Между тем, 100 лет назад именно в эти дни завершал работу I съезд профсоюзов России, заседавший в Петрограде с 20 по 27 января (7-14 января по старому стилю) 1918 года. Этот юбилей теперь не отмечает даже КПРФ, считающая себя наследницей большевиков, созвавших тогда съезд. Уж слишком это событие неприметно на фоне разгона Учредительного Собрания, учиненного большевиками 19 (6) января. А накануне 18 (5) января Красная гвардия разогнала манифестацию в поддержку Учредительного собрания. Но как выяснится позже, съезд станет крайне значимым для управленческого арсенала большевиков и роковым для судьбы отечественного гражданского сектора.

Большевики не были популярны в профсоюзной среде, а с ней к февралю 1917 уже нельзя было не считаться. За первые 12 лет, прошедших после царского разрешения на существование, российские профсоюзы разрозненных предприятий успели наладить связи внутри отраслей. К примеру, «Викжель» (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников), начившийся с профсоюза паровозных бригад, вокруг которого объединились профсоюзы других рабочих, связанных с железной дорогой. Вершиной рабочей самоорганизации можно считать профсоюз металлистов, который объединял по цеховому принципу всех, кто имел дело с металлом: от металлургов до жестянщиков. Иными словами, в российском рабочем движении к февралю 1917 года через профсоюзы сложились прочные и разветвленные горизонтальные связи.

И большевики в них не вписались. В профсоюзах популярны были меньшевики и эсеры. А «Викжель» стал фактически центром противостояния большевикам после октябрьского переворота, не признавал большевистского правительства — Совета народных комиссаров и требовал «однородного социалистического правительства» из представителей всех левых партий. Поэтому на большевистский съезд, который учредил ВЦСПС, прибыли делегаты лишь от 162 профсоюзов, тогда как в стране их насчитывалось более 2000. Сейчас такой съезд, наверняка, назвали бы непредставительным и нелегитимным.

Но 100 лет назад правила были другие: учреждай, ради бога, какой угодно всероссийский центр, а потом попробуй стань им. Такую логику диктовал рынок.

Если какая-то группа рабочих, назвавшись профсоюзом, добилась каких-либо уступок от хозяина завода (повышение зарплаты, сокращение рабочего дня, улучшение условий труда, его безопасности и др.), то к этой группе присоединяются другие заводчане – и профсоюз численно разрастается, укрепляя за счет этого свои позиции в дальнейших переговорах с хозяином. Но если появляется другая группа рабочих, которая способна выбить из хозяина еще больше уступок, то симпатии заводчан перетекают к ней — и она, будучи еще одним профсоюзом, становится более влиятельной. В такой конкуренции и складывались профсоюзы повсюду (в России и других странах).

Но в России после февральской революции на промпредприятиях параллельно с профсоюзами появились фабрично-заводские комитеты для рабочего контроля за администрацией предприятий. Они и стали опорой для большевиков и ВЦСПС. Партия большевиков обещала отменить рыночные отношения, построить «государство рабочих и крестьян». А фабзавкомы, не дожидаясь обещанного, сами начали устанавливали 8-часовой рабочий день и даже брать на себя управление производством. С началом же гражданской войны большевики ввели «политику военного коммунизма», предполагавшей раздачу продуктовых пайков рабочим. Раздачу они поручили фабзавкомам, которые постепенно переименовывались в профсоюзы, переманивая к себе все большее число рабочих из реальных профсоюзов, которые исчезали по мере того, как распределительная экономика вытесняла рыночную.

«Пиво только членам профсоюза!» — это не прикол, который Ильф и Петров специально придумали для своего романа «12 стульев». Сначала большевики подняли рейтинг своих профсоюзов через раздачу пайков, а потом на паек (или иное благо, включая пиво) мог уже рассчитывать только тот, кто вступит в нужный профсоюз.

Противостоять этому политически было некому: с 1920 года в стране установилась однопартийная система с монополией на все и вся за единственной партией большевиков (с 1952 года — КПСС).

О какой независимости могла быть речь, если профсоюзы — это защитники экономических интересов трудящихся, а советская власть — это власть трудящихся. В такой логике профсоюзы подлежали огосударствлению, что и было сделано в 1933 году, когда власть объединила ВЦСПС и Наркомтруд (Народный комиссариат труда — так тогда назывались министерства). Сейчас сказали бы, что государство делегировало все свои социальные полномочия общественной организации. На самом деле, иерархическая пирамида государства вобрала в себя общественную организацию, которая, впрочем, и сама уже к этому моменту отстроилась в пирамиду.

Прежние «профессиональный» и «отраслевой» принципы были вытеснены «производственным»: одно предприятие — один профсоюз. Если ты работаешь на металлургическом комбинате, то ты должен быть членом профсоюза этого комбината, который входит в профсоюз металлургов. И не важно, кем ты там работаешь: литейщиком, директором комбината, его секретаршей или шофером его персонального автомобиля. Если шофер увольнялся с комбината и нанимался возить главного редактора какой-нибудь газеты, он автоматически становился членом профсоюза работников культуры, куда были приписаны все журналисты.

Единственный на всю страну профсоюз металлургов, единственный профсоюз шахтеров, единственный для работников культуры и т.д. и все — единственные.

Членом профсоюза становился каждый советский человек, окончивший школу, даже студент. И никто его не спрашивал, хочет ли он этого. Устроился на работу — давай фотографию и получи билет члена профсоюза, на каждой страничке которого написано: «профсоюзы — школа коммунизма».

А профсоюзный взнос (1% от зарплаты) каждый месяц будет удерживать с тебя бухгалтерия. Это сейчас в профсоюзах состоят не более 25 млн россиян из 72 млн работающего населения.

«Цеховой» принцип, на котором держались горизонтальные связи, и вовсе стал диковинным. Его заменил «территориальный». В масштабах области деятельность всех имеющихся в ней профсоюзов курировал областной совет профсоюзов, который входил в республиканский совет, управлявший профсоюзами на территории конкретной советской республики. А республиканские советы входили в ВЦСПС, с которого все и началось в 1918 году.

Любую организацию власть может отстроить сверху, если на самом нижнем уровне создать структуры, параллельные тем, что уже действуют, даже если они эффективны. Нужно только, чтобы власть создала такие условия, при которых эффективными выглядели лишь ею созданные структуры. По этой же технологии большевики отстроили свою партию, структуры которой «сверху до низу» формально дублировали госаппарат, но, на самом деле, подменяли его, принимая 70 лет все судьбоносные для страны решения. По этой же технологии был отстроен «сверху до низу» комсомол да и все иные мыслимые общественные организации, став для единственной партии «приводными ремнями», как назвал их лидер большевиков Владимир Ленин. В таких конструкциях нет и не может быть горизонтальных связей, которые гарантируют живучесть и эффективность всему гражданскому сектору. Большевики их ликвидировали, поскольку горизонтальные связи не поддаются контролю сверху.

В то же время советская власть провозглашала для профсоюзов «широкие полномочия в политической, экономической и социальной жизни страны». Одна повсеместная демонстрация в год с песнями, плясками и водкой — на 1 мая перед трибуной (в Москве — перед мавзолеем Ленина), на которую поднялись руководители партии и государства (города, района, села). Еще одну ежегодную демонстрацию устраивали совместно профсоюзы и партия в день ее революции 7 ноября. Вот и все «политические полномочия». Устроить еще какую-нибудь демонстрацию, митинг или хотя бы пикет в знак протеста — такое не могло прийти в голову ни одному советскому человеку.

«Экономические полномочия» профсоюзов не выходили за рамки заключения договоров с дирекцией о выполнение планов, вытекавших из решений партии, а также об их перевыполнении. Все что намечалось к выпуску сверх плана, называлось «социалистическим обязательством», выполнение которого должны были добиваться профсоюзы. Забастовки еще в 1930-е годы стали уголовно наказуемы. Правда, зарплату людям рабочих профессий в советские времена всегда платили высокую. Когда любимый сатирик страны Аркадий Райкин потешался над «простым инженером», получавшим 120 руб., работягам платили до 400 руб. Самым высоко оплачиваемым в СССР был труд шахтеров.

Зато «социальные полномочия» со времен «пайков» гражданской войны множились многократно. Бесплатные путевки в детские лагеря, санатории, курорты, оздоровительно-спортивные заведения, которые стали профсоюзной собственностью после слияния с Наркомтрудом. Больничные листы на случай болезни. Декретный отпуск при рождении ребенка. Очередь на получение квартиры (покупать-продавать можно было только дом, выстроенный собственными руками на земельном участке). Очередь на приобретение автомобиля. А также самое чудесное — елки и новогодние подарки непременно с апельсинами-мандаринами и разными конфетами-печеньями, которых в иные дни уходящего года в магазинах или не бывало или были они не каждому по карману. И все советские граждане верили, будто все вот это — за счет того самого 1%, который из их зарплаты регулярно удерживает бухгалтерия.

Некоторые граждане и сейчас так думают. А те, кто уже не верит профсоюзам, уверены, что все эти прелести людям теперь обеспечивает государство.

Все знают, что «больничные» и «декретные» выплачиваются из Фонда социального страхования (ФСС). Но почти никто не знает, что он сам заработал себе эти пособия, а не государство его одаривает.

Мало кто из граждан в курсе, что фирма, где он работает, каждый месяц, выплачивая ему зарплату, обязана отчислять еще и определенную Налоговым кодексом сумму в ФСС на случай, если этот гражданин заболеет или в его семье появится ребенок. Мало кто в курсе, что точно такие же платежи за каждого своего работника фирма перечисляет еще в Фонд обязательного медицинского страхования, за счет которого каждый потом и лечится, если заболел. Точнее, должен лечиться. Пенсионный фонд пополняется за счет таких же платежей, которые фирма ежемесячно фактически откладывает каждому своему работнику на старость.

Но просветить на этот счет россиян не удается пока никому, включая профсоюзы, несмотря на то, что страна почти 30 лет назад вернулась в рынок. И это при том, что советские профсоюзы начали приспосабливаться к рынку раньше, чем экономика — к конкуренции, а политика — к многопартийности. Первые акции протеста прогремели на всю страну в 1989 года, когда в Москве открылся первый съезд народных депутатов, впервые избранных в СССР хоть с какой-то альтернативой. Протестовали шахтеры Воркуты, недовольные падением доходов. Они стали ядром Независимого профсоюза горняков, который объявил себя вне «школы коммунизма» ВЦСПС. Затем протесты начались в Кузбассе. Донбассе. Шахтеры успели потребовать отмены 6-й статьи советской Конституции раньше, чем это сделали народные депутаты, которые согласились на это в 1990 году. А в марте того года все советские профсоюзы России объявили независимость от марксизма-ленинизма, назвались Федерацией независимых профсоюзов России (ФНПР) и после развала СССР стали самым многочисленным профцентром страны. После этого «независимые» профсоюзы образца 1989 года стали называть себя «альтернативными», чтобы их не путали с «независимыми» из ФНПР.

Возвращались в рынок профсоюзы теми же шагами, что и вся страна. Разборки-терки, директора-олигархи, приватизация-рейдерство, забастовки-дефолт и прочие реалии 1990-х. Альтернативные профсоюзы взялись за трудовые отношения с конкретным работодателем, получив соответствующие рекомендации, в частности, от американских профсоюзов. К примеру, требуют водители пассажирских автобусов повышения зарплаты от директора городского автопарка, а тот слушать ничего не желает. Профсоюз подает коллективную жалобу в суд, а по закону при рассмотрении такой жалобы явиться в суд вправе весь коллектив. Все водители запасаются повестками в суд и за день до процесса предупреждают директора, что будут отсутствовать по уважительной причине. К середине рабочего дня директор понимает, что завтра из его парка в рейс не выйдет ни один автобус. К концу рабочего дня он соглашается с требованиями профсоюза, и суд отменяется.

Бывало, профсоюзных лидеров использовали «втемную». В начале 90-х с помощью их протестов добивались такой приватизации, при которой предприятие доставалось «нужному хозяину». А позже — для рейдерских захватов.

А на фоне всероссийских акций решались проблемы иного масштаба. «Рельсовая война» шахтеров Кузбасса (1998 год) заметно усилила позиции кемеровской администрации при тогда еще новом губернаторе Амане Тулееве. А по ходу «сидения шахтеров» из НПГ на Горбатом мосту у Белого дома (тоже 1998 год) отношения между собой выясняли олигархические группировки. Один из итогов того выяснения — отставка правительства Сергея Кириенко.

Уже к середине 1990-х в стране сложилась новые профцентры помимо ФНПР. Это СОЦПРОФ, Конфедерация труда России. В «нулевые» появился Межрегиональный профсоюз «Рабочая альтернатива» (МПРА). «Альтернативные» профсоюзы пытались и пытаются конкурировать с «независимыми» так, как конкурировали когда-то между собой дореволюционные профсоюзы. Тем более, что закон позволил создавать профсоюз из трех человек и без всякой регистрации в органах юстиции. Но в мире многое поменялось. Профсоюзы во всех странах стали крупными, централизованными и состоятельными. Кассы взаимопомощи, которые в XIX веке создавались, чтобы платить зарплату рабочим во время забастовки, превратились в профсоюзные фонды, которые уже давно работают как инвестиционные. Из отечественных профцентров схожа с ними только ФНПР по численности, по сети организаций, по собственности. ФНПР никто не лишил той части гостиниц, здравниц, клубов и спортивных комплексов, которую она унаследовала от ВЦСПС. А все имущество советских профсоюзов в ценах 1987 года оценивалось в 9 млрд руб.

Отличие же самого крупного профцентра России от зарубежного аналога в том, что зарубежный укрупнялся и централизовался вслед за развитием рынка. В России же 1990 года рынка не было, а профсоюзы уже были. Впрочем, ФНПР, в организациях которой сейчас состоят 95% всех членов профсоюзов страны, тоже вынуждена был меняться. «Независимые» с подачи, в частности, английских профсоюзов стали постигать «трипартизм» — «социальное партнерство трех сторон: наемных работников, работодателей и власти». На федеральном уровне создана трехсторонняя комиссии, которая каждый год подписывает генеральном соглашение, в котором урегулированы все нюансы трудовых отношений на ближайший год. Правда, работодатели появились не сразу, так как при советской власти руководители предприятий тоже состояли в профсоюзах. Исключать их из своих рядов ФНПР пришлось почти все 90-е годы. Сейчас в стране есть и объединения работодателей — РСПП (крупный бизнес), «Деловая Россия» (средний), «Опора России» (малый бизнес).

ФНПР тоже включилась в конкуренцию с «альтернативными». Так, в 2001 году при принятии нового Трудового кодекса ФНПР пролоббировала норму, по которой хозяин предприятия вправе заключать коллективный договор только с тем профсоюзом, в котором состоят не менее половины работников. Антимонопольная служба каких-либо претензий в этой норме пока не предъявляла. Но закрепив законодательно свое преимущество, ФНПР лишь усилила позиции работодателей.

А позиции власти в российских условиях всегда сильны. Потому минимальный размер оплаты труда в России можно поднять до уровня прожиточного минимума только по инициативе президента. И «альтернативные», и «независимые» профсоюзы бессильны были добиться этого даже в «тучные нулевые». Впрочем, у этого бессилия иная причина. За годы, отнятые «школой коммунизма», российский наемный работник усвоил: при хронической нехватке денег нужно искать вторую работу, а если позволят силы – то и третью. Протестовать и требовать повышения зарплаты — это «не наша традиция». В итоге нынешний профсоюзный деятель, который по определению защитник интересов наемных работников, больше похож на «слугу трех господ»: то работника, то работодателя, то власти.

И статус этот может изменить, похоже, лишь одно из трех событий. Кризис экономики, как в 1989 году. Смена власти, как в 1917 году. Или смена персоны у власти, как это происходит в рыночных странах, где персоны меняются каждые два срока подряд. Пока среди доверенных лиц кандидата в президенты Владимира Путина значатся президент РСПП Александр Шохин и председатель ФНПР Михаил Шмаков.

А тяга к параллельным структурам и централизации, сработавшая 100 лет назад, стала, кажется, с тех пор ментальной. Рядом с законодательным органом - Госдумой вырастает Общественная палата, инспектирующая законопроекты. К представительным полномочиям парламента не прочь присоединиться Народный фронт. Да и обсуждаемый сейчас законопроект о волонтерстве избежал статей о центральном и прочих «сверху до низу» советов только потому, что гражданский сектор в последние 30 лет тоже адаптировался к рыночным условиям