Сергей Агафонов — о том, каким человеком и журналистом был Борис Резник

За несколько десятилетий нашей дружбы он не исполнил обещанного только однажды: мы условились повидаться в конце января, но в пятницу, 26-го, стало понятно, что встреча уже никогда не случится — Бориса Резника не стало

Сергей Агафонов

Прошло уже столько дней, а принять эту страшную, хотя и вполне житейскую новость, согласившись тем самым, что нелепо ждать исполнения обещания, у меня никак не получается. Борис упрямо не переходит в прошедшее время, даже несмотря на печальные церемонии и прочие формальности, такой переход сопровождавшие на минувшей неделе.

Впрочем, идти поперек обстоятельств — это очень на него похоже. Он шел так всю свою неспокойную и до краев наполненную тревогами за чужие проблемы и неурядицы жизнь. Ему навсегда осталось без трех недель 78, но это анкетная графа, а не сущностная — ни свой, ни чей-то возраст никакой роли для него не играл. А барьеры в общении с людьми, в понимании людей — отсутствовали.

Факт известный: его имя уже давно в граните — выбито на стеле в Хабаровске в ряду почетных граждан города. Он об этом говорить не любил, да и вообще о себе — не любил, хотя поговорить было о чем. Своеобразный конспект такой беседы он составил сам: в 2015-м вышла в свет его книга, называлась "Хроника пикирующей страны". По жанру — сборник наиболее значимых для него публикаций за несколько десятилетий бессменной журналистской вахты. По сути — уникальный рассказ о судьбах людей и страны, пропущенный через себя. У Резника не было проходных заметок — в каждую он вкладывался целиком, так что любая проблема, за которую он брался, становилась для него личным делом. Поэтому и отдача была невероятной: после его публикаций принимались решения "партии и правительства" и даже законы менялись.

Так получилось, что мы пришли в "Известия" в один год — 1981-й. Совпадение, конечно, ни о чем не говорит — он уже тогда своими заметками "делал погоду", а я был просто пацаном с дипломом журфака. Вспомнил об этом по одной только причине: за судьбой почти что всех его громких известинских материалов мне посчастливилось наблюдать живьем. И трудно припомнить что-нибудь более захватывающее в нашей тогдашней внутренней кухне. Еще была в полном здравии и силе цензура, всесильной была "вертушка" — номенклатурная связь, бдели кураторы в ЦК и прочих инстанциях, но убойные тексты Резника, продавливая все барьеры, добирались до газетной полосы: жесткие, порой беспощадные, но всегда убедительные и доказательные. Каждый такой прорыв был вехой для редакции, а то и становился событием для страны. Потому что, случалось, Слово осязаемо превращалось в Дело: наказывали мерзавцев, выпускали на свободу невиновных, восстанавливали честь ошельмованных. А фраза "Газета выступила — что сделано" была не элементом корпоративного фольклора, как нынче, а содержательной рубрикой, которой гордились как добытой в серьезной схватке наградой. Таких наград у Бориса — полный иконостас.

Резник проявлял не просто отвагу, а какую-то бесшабашную удаль, если был убежден, что отстаивает правое дело. Достоверно знаю: ему много раз угрожали, однажды даже "заказывали", но это не заставило его отступить и изменить себе. Наверное, по этой причине ему удавалось то, на что другие не замахивались, даже влиять на межгосударственные отношения и международный протокол. Это не пустые слова: в свое время Борис проломил стену и добился разрешения на поездку в Японию (впервые в истории) командующего Дальневосточным военным округом, а потом визита в СССР на военные учения (это вообще невероятный эпизод) японского министра иностранных дел...

Горбачевская пятилетка и первая ельцинская — по апрель 1996-го — были сродни золотому веку для нашей профессии. Горизонты возможного тогда не просто расширялись едва ли не каждый день, они буквально взламывались, открывая невероятные прежде даже в мечтах перспективы. Коммерциализацией новых "делянок", которая убьет в итоге основной массив качественной российской журналистики, коллеги по цеху займутся потом. А тогда было невиданное единение в рывке к лучшему, которое почти все понимали одинаково романтично: свобода, равенство, порядочность. Лучшие перья именно тогда стали особо востребованы — люди верили именно им, готовы были идти именно за ними. Все сказанное — прежде всего про Бориса. Яркий, бесстрашный, бесконечно искренний и верный единственному начальнику — собственной совести, он не мог не оказаться в водовороте большой политики: делегат знаменитой партконференции, участник съезда, депутат четырех созывов.

У Резника не было проходных заметок — в каждую он вкладывался целиком, так что любая проблема, за которую он брался, становилась для него личным делом. Поэтому и отдача была невероятной: после его публикаций принимались решения "партии и правительства" и даже законы менялись

Хождение во власть людей меняет, как правило, не в лучшую сторону. Но Борис и по этому пути шел и жил поперек: поднимал "неудобные" вопросы, презирал игры в лояльность, не боялся выносить сор из избы, голосовал не так, "как надо". Такая независимость коллег по депутатскому цеху, мягко говоря, не радовала, а представителей "руководящего слоя" раздражала. Раздражение росло — по мере того как густела атмосфера "единодушия и сплоченности". И прорвалось на последних думских выборах: открыто конкурировать с высочайшим рейтингом доверия у избирателей, которым обладал Резник, административные умельцы не могли, против него сыграли иначе — тупо смошенничали. Бориса столь открыто явленная подлость (обо всех деталях комбинации он был осведомлен, причем документально) сильно завела — я это знаю. Увы, не узнаю другого: каким сокрушительным стал бы его ответ и насколько широкий круг фигурантов он бы в итоге задел.

Свое последнее расследование ("Гособороноткат" — о масштабных злоупотреблениях в структурах вооруженных сил на Дальнем Востоке) он доверил "Огоньку". Принес в редакцию не только материал, но и документальный "прицеп" к нему: подтверждение каждой цифры, цитаты, ссылки (за полвека в профессии Резник не проиграл ни одного суда, а было их по следам его публикаций больше сотни). Сдавая текст, сказал привычное: "Ну вот, друг, печатай. Отвечаю за каждое слово..."

Ничего подобного сегодня на журналистском горизонте больше нет. И Бори нет.