Основатель холдинга «Молвест» Аркадий Пономарев о завышении статистики, фальсификате и молочном рынке

Крупнейшая молокоперерабатывающая компания Черноземья, холдинг «Молвест», в 2017 году вышла на третье место по объемам переработки в России. Холдинг завершил строительство нескольких крупных предприятий в Воронежской области и теперь планирует получать сырье в Карелии. О том, какие новые рынки могут освоить воронежские молочники, к чему приведет завышение молочной статистики и как следует бороться с фальсификатом, „Ъ“ рассказал основатель холдинга, член комитета Госдумы по аграрным вопросам Аркадий Пономарев.

— Участники рынка, да уже и чиновники, любят повторять, что статистика по молочному рынку сильно завышена — якобы из 30 млн т официально производимого в России молока реальны лишь 20 млн.
— А точнее — 17–18. Это почти половина. И главное — если говорят про 30 млн т, то куда они деваются? На заводах этого сырья нет. Куда девается половина?

— По статистике выходит, что фермеры съедают сами.
— Ну, ладно, допустим, продают они молоко где-то на мини-рынках. Но доля таких рынков по всем исследованиям — сотая часть, но никак не 50%. А следствие завышения цифр — в государстве имеется дефицит молока, дефицит и по медицинским нормам потребления. Цены на сырье выше европейских, а если сравнить с Украиной или Литвой — чуть ли не в три раза выше. Соответственно, появляется куча разных лазеек, чтобы тащить в страну запрещенную продукцию, заниматься фальсификатом. Казалось бы, высокая цена благоприятна для производителей молока. Но она оборачивается проблемами для отрасли, а дефицит потребления растет. По официальным данным — на 3-4% в год, по другим оценкам — до 8%.

— И как с этим бороться? Электронной ветсертификацией?
— Само по себе внедрение электронной ветсертификации — абсолютно правильное решение. Ветсертификация, как задумано Россельхознадзором, должна решить две задачи: обеспечить безопасность и прослеживаемость от поля до прилавка. Начнем с первого. Что такое ветеринарный сертификат? Это гарантия безопасности сырья с точки зрения ветеринарии. Мы знаем, что есть животные, больные или здоровые, и на основании этих знаний можем дать заключение, что данная продукция безопасна от ящура, туберкулеза или нет. Однако сразу возникает вопрос: как можно дать сертификат на продукцию жизнедеятельности животного, если это животное нигде не зарегистрировано? Это все равно, что люди жили бы без паспортов, без медкнижек, кто-то заболел гриппом — и врач дал бы справку на район, безопасный он или нет! Поэтому предварять ветсертификацию должна система идентификации животных, то есть чипирование.

Другая проблема во внедрении электронных систем отслеживания — неподготовленность к реализации этого закона малого и среднего бизнеса, что может привести к уменьшению этого сектора в экономике. При немедленном внедрении системы можно поставить губернаторам KPI — процент уменьшения малого и среднего бизнеса. Чтобы люди понимали, к чему это может на самом деле привести. И тогда уже не только специалисты, но и региональные власти заявили бы о необходимости подождать с внедрением системы.

Но в то же время и совсем затягивать нельзя. Ведь почему малый и средний бизнес не готовились к внедрению электронной ветсертификации? С одной стороны, из-за недоинформированности. С другой — из-за того, что полагались на авось: мол, никогда не будет это запущено. Поэтому за внедрение электронной ветсертификации нужно жестче спрашивать и вводить в обязательном порядке сначала в пилотных регионах, потом постепенно увеличивать охват по стране.

В целом подход должен быть жесткий, но и перегибать нельзя. Если выявляются несоответствия в подконтрольной продукции, контролирующий орган должен выехать на место и разобраться — нельзя нажимать кнопку и автоматически блокировать предприятие.

Ну и, наконец, напрасно мы изобретали велосипед — такая система работает в Европе, в мире, мы могли бы присоединиться к ним, и стоимость разработки и внедрения системы в России была бы в десять раз ниже.

— Заместитель руководителя Россельхознадзора Николай Власов постоянно говорит о том, что внедрению электронной ветсертификации мешают лоббистские усилия ряда заинтересованных групп.
— Это несовершенство системы позволяет применять лоббистские усилия. Конечно, многие производители не хотят «просвечивания», но они не говорят об этом. Они говорят — плохая система. А вот если бы она была хорошей, возможности манипулировать у них бы не было.

— Какие еще способы борьбы с фальсификатом можно использовать?
— Приоритеты у государства, мягко говоря, сейчас размыты. Принят закон о фальсификации алкогольной продукции, целая «конвенция» по фальсификации лекарств. А вот фальсификация продуктов питания, которые являются предметом повседневного спроса и от которых зависит, сколько нужно будет лекарств, до сих пор никак не наказывается. Мы говорим о водке и заботимся о здоровье алкоголиков, но не говорим о детях, которые едят фальсифицированную продукцию.

— Считаете, можно вводить уголовную ответственность за фальсификацию продуктов?
— Я считаю, должна быть единообразная уголовная ответственность за фальсифицирование продуктов питания, лекарств и алкоголя. Это все социальная сфера, сфера потребления, и надо априори принять, что наказание едино для всех. Есть разные варианты — с учетом нанесения или ненанесения вреда здоровью, с участием в фальсификации руководителя или без его ведома, с неоднократным участием. В разной степени, но в любом случае это должно наказываться. Причинение вреда здоровью фальсификатом, кстати, может быть отдельной, более жесткой статьей. Уголовная ответственность за данное деяние должна быть однозначная. И, я думаю, мы в Госдуме ее все-таки «протащим».

— Еще с какими-то инициативами планируете выходить в Госдуме?
— У нас, к сожалению, очень много законов, принятых впопыхах, в том числе и о ветсертификации. Поэтому надо в первую очередь разобраться, что уже сделано, добиться, чтобы это работало на пользу людей и на государство. А из очень важных законов... Вообще с чего надо было начинать в нулевых, так это с закона об электронной идентификации животных. А за неидентифицированное животное должна быть очень серьезная ответственность — неважно, фермер ли ты, «недофермер» или агрохолдинг. Ведь сейчас африканская чума выкашивает свиней, потому что мы не понимаем движения животных; мы можем завезти дерматит откуда-то с юга, потому что опять-таки не понимаем происхождения скота. За состоянием семени в настоящее время реального контроля тоже нет. И в течение пяти лет мы можем получить результат, от которого будем хвататься за голову и который чреват страшным ущербом.

— Но идентификация будет невыгодна исполнительным органам власти, так как вскроет реальное количество поголовья.
— Должны же нести равноценную ответственность с бизнесом и контролирующие органы, и регионы! Я думаю, противодействие этому закону будет серьезное — и не только потому, что вскроются многие нехорошие вещи, но и потому, что это реальная работа, которую нужно делать и которую мы делать разучились.

— Сельхозпроизводители и переработчики прожили первый год по новым правилам субсидирования АПК. Какие преимущества и недостатки механизма отметите?
— Пока эту систему еще сложно оценить, бизнес мало отработал в ее рамках. У старой системы была реальная беда со своевременностью выплат. Нужно было, например, в конце месяца получить компенсацию, а все затягивалось на два, три, четыре месяца... Нынешняя система теоретически должна все это упростить. Но я не уверен, что сейчас, выдав предприятию льготный кредит под 2–3%, представители банка потом не придут и не скажут: извините, нам дотации не перевели, поэтому по январю мы поставим рыночную ставку. И компания не имеет права отказаться, потому что подписала соответствующее соглашение. Вторая возможная ситуация — компенсация приходит, но позже, и банк говорит, что за счет несвоевременной дотации он меняет ставку целиком. Даже два процента разницы — очень серьезная сумма для производителя. Перекашиваются экономические показатели, создаются кассовые разрывы. Но и старая система еще отчасти действует — а там такой же бардак! И в этих двух системах не очень понятно, с кого спрашивать. Нужно выстраивать единообразную систему.

— Вы вот говорите — льготный кредит под 2–3%. А многие заявляют, что банки кредитуют исключительно по максимуму — под 5%.
— Ну, тут банк не всегда можно винить. Это коммерческие отношения, которые надо выторговывать. Предприятие с крупным займом имеет возможность договориться о ставках 2–3%. Если речь идет о 30 млн руб., то банк обычно кредитует предприятие по ставке в 5%.

Думаю, нужно сделать отдельную программу для фермеров по сниженным ставкам, чтобы расширить их доступ к кредитным ресурсам.

— А в случае снижения господдержки будет ли выгодно строить молочные комплексы? Штефан Дюрр говорит, что при прекращении предоставления льгот «Эконива» сразу же перестанет строить новые объекты.
— Поддержка — очень важная тема. Но и понимание рынка тоже важно. В первом приближении производитель, конечно, должен ориентироваться на поддержку. Но, если посмотреть в перспективе, определяющими должны быть несколько иные вещи. Мы работаем в рамках неких мировых цен, завязаны и на растениеводство, и на сегодняшний день неправильно исходить только из поддержки молочного животноводства. С другой стороны, я бы рекомендовал «Молвесту» сейчас немножко приостановиться, проанализировать, что произошло. Компания уже достигла реальных результатов. Но многие процессы оказались ошибочными, без этого никак. Если говорить в целом о рынке — надо понимать, что за рубежом российские продукты никто нигде не ждет. Экспорт молочной продукции в перспективе лучше, чем торговать энергетическим сырьем, но ненамного: это как перейти с первобытного на рабовладельческий строй. А проблемы, не связанные с субсидиями, есть не только в молочной отрасли — и в растениеводстве, и в производстве овощей закрытого грунта... Надо синхронно развивать производство и переработку, причем развивать технологично.

— К слову о технологичности. На молочном комбинате «Воронежский» планировалась переработка сыворотки...
— Насколько мне известно, «Молвест» уже начал реализацию этого проекта и планирует в нынешнем году его завершить. Руководство компании пока не раскрывает детали по продуктам, но наверняка это будет высокотехнологичный продукт с мировым качеством, который имеет реальный рыночный спрос. Объемы переработки, на мой взгляд, пока маловаты, но первый шаг все равно будет сделан. Принципиально ничего нового нет — такие же проекты были и во времена Советского Союза, и я был участником их реализации, поэтому отдавать пальму первенства «Молвесту» не стоит. Есть такие проекты у других переработчиков и сейчас, но наука не в лучшем состоянии, новых разработок практически нет. А в связи с тем, что Россия встает на путь реальной державы, европейские технологии закрываются. Но если пытаться удешевить проект за счет технологий, продукт будет неконкурентоспособен. Нужно находить баланс.

— А есть конкретные целевые показатели повышения эффективности комбината за счет нового проекта?
— Это компания будет считать в целом по году. На «Молвесте» постоянно что-то модернизируется, улучшается, максимально подключаются к этому сами работники... Очень сложно, конечно, на строительных конструкциях середины прошлого века внедрять новые технологии. Но, с другой стороны, у холдинга есть новое предприятие — Калачеевский сырзавод, там стартовали уже с другого уровня. Работа на эффективность ведется постоянно. Потому что эффективность по сравнению с европейской у нас по-прежнему остается низкой. По разным причинам, в том числе из-за нехватки специалистов. Да и подготовка инженеров-технологов не соответствует сегодняшним требованиям.

— Какова стоимость и мощность нового проекта?
— Насколько мне известно, пока в планах компании — до 1 тыс. т в сутки и более миллиарда рублей. Но в процессе реализации стоимость может вырасти.

— На каком этапе реализация проектов «Молвеста» в новом для компании регионе — Карелии?
— Эту тему, несмотря на паузу, холдинг не бросает. Но для развития производства молока Карелия — очень сложный регион в плане климатических и человеческих ресурсов, перерабатывающих мощностей. Сейчас руководство компании ищет модели, чтобы исключить ошибки, которые в том регионе могут быть действительно фатальными. Поэтому и происходит некоторая задержка. Кроме того, идет коммуникация с банками, которая иногда тянется месяцами. Пока что финансовый партнер, насколько мне известно, не выбран. С учетом «чистки» банков со стороны ЦБ это вообще вопрос непростой. Ездить в Карелию постоянно, решать какие-то задачи на месте из Черноземья тоже будет весьма сложно, поэтому компанию можно понять — прежде чем туда зайти, нужно все идеально проработать.

— Появлялась информация, что в Карелии «Молвест» кроме нескольких молочных комплексов может построить или купить перерабатывающие мощности.
— Эта тема поднималась изначально, ведь «Молвест» — компания все-таки перерабатывающая. Многие проекты логично реализовывать очередями, и если холдинг куда-то заходит, то все равно он нацелен на переработку. А молочные комплексы — это некая «подушка безопасности», которая позволяет более устойчиво себя чувствовать на сырьевом рынке, не более того.

— И все-таки «Молвест» планирует покупать мощности или строить?
— Там есть варианты для покупки, но есть и возможность строить, и компания пока не решила, что лучше. Строить новое всегда лучше, потому что предприятие будет современным. Но если цена «проходная», можно и покупать.

— Насколько сложен в Карелии земельный вопрос? Профильный вице-премьер республики Владимир Лабинов говорит, что в одном месте сосредоточить большой земельный банк непросто.
— Я бы не сказал, что этот вопрос для карельских проектов самый сложный — он пятый или шестой по сложности. В Израиле, например, тоже земли нет. А доставка кормов в Карелию возможна и из Черноземья.

— Рынок сбыта карельских проектов — в первую очередь Санкт-Петербург и Ленинградская область?
— Конечно. «Молвест» там уже присутствует — есть торговое представительство. Рынок Карелии очень небольшой, только для республики это делать нельзя, а вот развивать сырьевую базу там можно.

— Стоит ли бояться конкуренции с крупнейшими российскими производителями, расположенными в Ленинградской области?
— Конкуренции нечего бояться, если она добросовестная. Основные местные игроки, Пискаревский и Гатчинский заводы, не «безобразничают» на рынке, не занимаются фальсификатом. Надо не конкуренции бояться, а ее отсутствия.

— Развитие производства и переработки, несомненно, положительный тренд, но как бороться с дефицитом потребления молочной продукции на душу населения?
— В советское время были нормы потребления — так называемая продуктовая корзина, составленная с учетом медицинских норм. Сейчас это все забывается, но подобный опыт нужно восстанавливать. Необязательно делать это сразу для всех слоев населения. Но можно отрабатывать в рамках детсадов, больниц, социальных учреждений, а дальше расширять.

В СССР была здоровая нация, так почему бы не использовать этот опыт? Не нужно ничего заново разрабатывать и просчитывать — сначала просто вернуть, потому что нельзя разработать нормы за один год. А потом уже корректировать. Это архиважная тема. Если не внедрить нормы, не восстановить потребление молочных продуктов, снизившееся в 90-е годы, у страны будет население из дистрофиков или неполноценных людей.

Беседовал Олег Мухин