Ольга Филина побывала на Первом профессорском форуме и попыталась понять, чего ждут ученые от государства

На прошлой неделе страна отметила День науки, и отметила широко. Остепененные общественники, например, созвали первый в истории профессорский форум. Прошло и заседание президентского совета по науке и образованию, где глава государства сформулировал ключевые задачи, которые перед российской наукой стоят. Социологи спросили у населения, как оно к отечественной науке относится и чего от нее ждет. Сами ученые, как выяснил "Огонек", хотят не слишком многого: если коротко, то сохранения социального статуса и достойного финансирования. Иначе не сохранить кадры, не удержать высокую планку российской научной школы, не выиграть в жесткой конкурентной борьбе с Западом и Востоком. Повестка дня, словом, понятна. За работу, товарищи, или все же сначала поговорим?

Впервые все профессора российских вузов объединились в одну организацию в начале февраля — перед лицом общих проблем. Что они теперь намерены делать, выяснял "Огонек", побывав на Первом профессорском форуме.

— Вы знаете, сколько нас, профессоров? Сколько нас на 146 с лишним миллионов соотечественников? Всего 29 900 человек. Это не просто мало, это унизительно мало. А главное: более половины из этих неполных 30 тысяч — старше 60 лет. Вот так, дорогие друзья, вот так!.. — возгласил Игорь Мацкевич, главный ученый секретарь Высшей аттестационной комиссии при Минобрнауки РФ на Первом профессорском форуме, поднимая, как полагается, палец вверх. И все 800 профессоров, съехавшихся на уникальное цеховое собрание из 65 регионов страны, согласились с ним — не овациями, не криками зала, а тяжелым молчанием, каким только может молчать аудитория в пиджаках, разношенных ботинках и с докторскими степенями.

В кругу остепененных лиц

Профессура собралась в трудный час. Будучи задета разом тремя реформами Минобрнауки (школьной, вузовской и научной), она, "белая кость" высшей школы, внезапно обнаружила себя уязвимой. От профессоров требуют новаций образовательных программ, эффективной борьбы за студента, финансовой успешности и идеальной отчетности, а уважать их статус отказываются. Слушать возражения, принимать во внимание — не хотят. И это, может быть, самое обидное: что "не уважают", а звание профессора в глазах того же чиновника ничего не стоит, или, как заметил один из участников форума, "стоит не больше, чем звание какого-нибудь полковника в 91-м".

— Федеральный государственный образовательный стандарт "3+", будем честны, нас просто уничтожил,— сообщил Олег Чердаков, профессор Международного юридического института.— В нем нет таких понятий, как "профессор" и "доктор наук", есть просто "остепененные лица". Эти лица могут руководить кафедрами (переименованными в департаменты), могут руководить магистратурами, скоро до аспирантуры дело дойдет... И что мы? Кто мы? Нас, друзья, зачистили...

Стареющие, "зачищенные" и обиженные профессора думали, как спасать "честь мантии", готовились: собирали свой то ли профсоюз, то ли ученый совет. В результате к началу февраля в стране открылось около 50 региональных отделений "Российского профессорского собрания" (РПС) — новой общественной организации, призванной "поддерживать и развивать академические свободы", а также "консолидировать наиболее авторитетную часть научно-педагогических работников". РПС в лице своего председателя, завкафедрой гражданского общества МГИМО (У) МИД РФ Владислава Гриба, учредило собственное издательство, премию "Профессор года", вступило в Международную ассоциацию профессоров и доцентов ЮНЕСКО и, наконец, объявило о созыве форума.

— Замечу: два полных дня накануне форума мы потратили на то, чтобы объяснить некоторым представителям власти, зачем он нужен. Это было сложно. Тем приятнее видеть столько официальных лиц у нас в гостях,— заметил активный деятель РПС, ректор РУДН Владимир Филиппов.

Зал предложил не лукавить и честно сообщить правительству, что тут "заговор": "заговор профессоров, идей и проектов". Большинство "заговорщических" мыслей нашло отражение в итоговой резолюции, советующей профильным министерствам взять курс на дебюрократизацию, совместную общественно-профессиональную оценку вузов и уважение профессорской корпорации. Революционного тут мало, но даже озвученные тезисы вызывали настороженный скепсис "официальных лиц". Эти лица — в ранге замминистров, директоров департаментов, депутатов и сенаторов — активно брали слово в первой половине форума и как по команде развивали какую-либо из заученных тем: патриотическую, инновационную или надзорную. Диалог, словом, складывался трудно. Или не складывался вовсе.

Нота патриотизма

С образцовой популистской речью обратился к собравшимся Вячеслав Никонов, председатель комитета по образованию и науке Госдумы РФ. В десяти отведенных ему минутах он успел сообщить, что главная проблема российской профессуры — безденежье, а главный враг — заграница, соответственно, интересы профессоров и "патриотически чувствующих" чиновников совпадают.

— Мы никогда не опередим Гарвард по публикациям в "Гарвард ревью"! Мы не должны переводить свои труды и отправлять их на Запад, чтобы нам там подняли какой-то индекс Хирша! Мы не должны оценивать свои вузы по их критериям! — настаивал депутат.— Нам нужны свои критерии, свои журналы. И главное, больше денег: ведь весь бюджет высшего образования в РФ — это 1,5 бюджета одного Гарварда...

Зажигательная речь депутата даже сорвала аплодисменты. Но при этом и породила серьезный раскол в едва-едва образовавшемся профессорском собрании.

— Я не понял ни фразы Никонова, ни аплодисментов в зале,— тут же выступил Андрей Шаронов, президент Школы управления "Сколково".— Его рассуждения про западные рейтинги и журналы из серии: "Не важно, как проголосуют, важно, как посчитают..." Понятно, откуда такие рассуждения у депутата, но откуда они у нас?

Заметим: Шаронову тоже аплодировали — и ни по громкости, ни по продолжительности оваций невозможно было определить, за кого все-таки представители вузовской науки. Притом что большая часть, по-видимому, хранит нейтралитет. "Я не хочу делать громких заявлений,— пояснил бюрократически подкованный Игорь Барциц, директор Института госслужбы и управления РАНХиГС.— Просто давайте договоримся, что нельзя оставаться в стороне от единого европейского научного пространства. Не интегрироваться нельзя — вот смысл момента".

С этим тоже не все были согласны: зловредного "Хирша" еще многие поминали — за непатриотичность. Не нравился он прежде всего русистам, исследователям вологодских говоров и прочим профессорам с почвенническими интересами: кому, мол, наши публикации нужны за рубежом? А если кому и нужны, то все же можно найти в русских журналах... Но недовольными оказались и политологи: "Я вам рассказываю реальный случай,— уверял слушателей Валерий Коваленко, завкафедрой факультета политологии МГУ.— Посылаем мы наши статьи в зарубежный журнал, а нам их заворачивают с обоснованием: недостаточно критичны по отношению к российской власти. Их посыл понятен, а нам-то что делать? Минобр же требует публикации в цитируемых журналах. Статья с названием "Роль сексуальных меньшинств в процессе демократизации олимпийского движения РФ", очевидно, пройдет, но кто ж ее напишет?" Вот и парадокс ситуации: как ни живи, никак не понравишься — то тема публикации не та, то опубликован не там... А нравиться-то хочется.

Тему денег и финансирования подробнее раскрыл Григорий Трубников, замминистра образования и науки РФ. Он пообещал, что к 2025 году страна будет тратить на научные исследования в 2 раза больше, чем сейчас, то есть 2 процента ВВП, причем до 2022 года конкретно на "научные кадры", включая вузовскую профессуру, потратят 869 млн казенных рублей.

— Правда, в первую очередь теперь будут финансироваться не инициативные, а директивные исследования,— пояснил замминистра и тут же извинился: — Простите, слово такое неприятное. Но это ничего, это просто исследования, заказанные государством...

На удивление, обещания дать "больше денег" профессуру не вдохновили: ее скорее интересовал бессрочный трудовой контракт, свобода от бюрократической волокиты и конец бесконечных реформ.

— А денег как таковых у нас на самом деле много: и в СССР таких не видели,— выступил Евгений Чупурнов, ректор Национального исследовательского Нижегородского госуниверситета.— Просто это деньги необычные, конкурсные, их надо заработать. Нам все говорят, что университет третьего поколения должен быть предпринимательским: не только учить, исследовать, но еще и создавать прототипы продукции, продавать свои идеи и далее. Забывают часто, что университет отличается от предприятия и миссией, и целями, но это опустим. Мы в своем университете субсидиями от государства покрываем только 1/3 бюджета, остальное зарабатываем: скажем, биологический кластер принес в минувшем году 300 млн рублей. Жить можно...

Другие выступавшие даже подчеркивали, что поговорить с властью хотелось бы не об объеме финансирования (все-таки собрались на форум, а не на предвыборный митинг), а о правилах распределения денег и о грядущих "директивах". Но вот здесь беседа осеклась: "официальные лица" разъехались по важным делам, посоветовав писать им письма.

Нота инноваций

Общим местом многих выступлений стало потрясание смартфоном. Этот жест использовался в разных смыслах: кто-то уверял, что в будущем все образование уйдет в цифру, кто-то говорил, что планшет уже сейчас ценнее профессора. Но было очевидно, что с разговором о "цифровой экономике" старая тематика технологического развития и инновационного прорыва снова пошла в ход.

— Айфон — это часть меня, — признался Александр Соболев, директор департамента госполитики в сфере высшего образования Минобрнауки РФ.— Где нет цифрового двойника, там не будет существовать деятельность! Поэтому приоритетным для нас является развитие в вузах современной цифровой образовательной среды. Вместе с ней увеличится вариативность образования студентов и серьезно изменится роль профессора — он станет не просто носителем знаний, но организатором учебного процесса...

По-видимому, роль организатора кажется всем чиновникам наиболее почетной, и желание ею поделиться можно бы только приветствовать. Но на деле как раз самостоятельность профессуры в определении, кого и чему учить, падает.

— Мы понимаем, что аккредитовывать учебные программы и курсы необходимо, но когда стоимость одной профессионально-общественной аккредитации доходит до 250 тысяч рублей, это слишком. И ведь каждое изменение приходится одобрять-оплачивать заново,— посетовала Вероника Шубаева, проректор Санкт-Петербургского госэкономического университета.— Плюс, конечно, требуется, чтобы знания, которые мы даем, были заточены под рынок труда. Но профессиональные стандарты такие мелкотравчатые! Готовить "специалиста по ипотечному кредитованию" — смешно, если ты университет, а не ремесленная школа.

Тот же Игорь Барциц из РАНХиГС отметил, что до выхода в цифровой мир России хорошо бы выйти просто в мир: пока же наше законодательство и нормотворчество препятствуют делать совместные программы с другими вузами и выдавать двойные дипломы.

— В этом году мы завершаем свое развитие по программе "Опорного университета" и не можем решить три проблемы,— вторил Анатолий Гавриков, президент Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого.— Мы придумываем сетевые образовательные программы с другими российскими университетами, но как только программа становится сетевой, ее нужно снова аккредитовывать, что крайне невыгодно нашим партнерам. Мы развиваем базы "открытого образования", цифровые, но зачесть студентам обучение по "открытым программам" до сих пор нельзя, а сами базы и их использование очень интересуют прокуратуру. Наконец, мы договорились о получении нашими студентами двойного диплома с немецким вузом, но Минобр потребовал, чтобы все зарубежные студенты — вне зависимости от года обучения — записались на наш первый курс бакалавриата. В этой связи у меня один вопрос: мы не имели этих проблем в СССР, не имели их в 90-е годы, почему они возникли сейчас?

Ответа на "крик души" от имевшихся в зале чиновников никто не ждал. Но он последовал: асимметричный и сокрушительный.

Нота контроля

Сергей Кравцов, руководитель Рособрнадзора, начал с афоризма, как он выразился, о высшем образовании: "Больше, значит, хуже" и закончил тем, что признался в своем недоверии как к собравшимся в зале, так и к любым педагогам-профессорам вообще. Сердце Сергея Сергеевича, по его собственному признанию, успокаивается при мысли о школе, где учительский произвол побежден, и страдает от одного только взгляда на вузы.

— Я могу сказать, как работает каждая из 40 тысяч школ в России,— поделился чиновник радостью.— Благодаря ЕГЭ, благодаря объективной оценке учителей, учеников, директоров мы имеем лучшую в мире начальную школу! И у нас лучшая в мире динамика по освоению учениками программ старших классов. Это не выдумка, это статистика. А вот можем ли мы то же самое сказать о высшем образовании? Нет. Мы должны понимать, в каком вузе учится любой студент нашей страны. И мы не понимаем...

Далее чиновник рассказал о недавнем эксперименте, в ходе которого ведомство провело профильный экзамен на знание теории у студентов экономических и юридических специальностей 2-го курса 15 произвольно выбранных вузов. Средний балл у юристов оказался "три с плюсом", у экономистов — "три с минусом". Выяснив такое, Рособрнадзор проэкзаменовал уже преподавателей по билетам студентов.

— Я даже не буду озвучивать результаты,— заинтриговал Сергей Кравцов.— Скажу только, что ректоры, узнав о них, взялись за голову и просили об одном: не афишировать названия их вузов. Вы поймите, такие вещи нужно знать не для того, чтобы кого-то наказать, а чтобы оказать всем нуждающимся методическую помощь.

Потенциальные адресаты помощи насторожились. Многие из профессоров прямо выходили на трибуну с признаниями: мы теорию на уровне 2-го курса не сдадим, имеем узкую специализацию и помнить общие определения не обязаны. Огромное количество спикеров присовокупляло к этому еще и сентенцию: "Мы с Кравцовым живем в разных странах", вспоминая его оценку школьного образования. Наконец, некоторые переходили к нападению.

— Рособрнадзор выступает последним арбитром, аккредитует вузы, проверяет профессоров,— рассудил Виктор Болотов, научный руководитель Центра мониторинга качества образования НИУ ВШЭ.— Но история с аккредитацией Европейского университета в Санкт-Петербурге ставит большие вопросы в компетентности ведомства, вам не кажется? Так что, думаю, нам тоже есть что сказать Сергею Сергеевичу.

Мечта профессуры — проверять себя самостоятельно, разработать нормы самоорганизации и стать реальной общественной силой, объединившись еще и с академическими учеными, и, по возможности, со школьными учителями. Практическая задача куда скромнее — хотя бы выжить. В довершение к тому, что более половины профессоров старше 60, по их же признаниям, смены практически не предвидится.

— Да и откуда ей взяться при современном состоянии аспирантуры? — возмущался Борис Кондаков, декан филологического факультета Пермского государственного национального исследовательского университета.— На 2018 год Пермский край, например, не получил ни одного бюджетного места в аспирантуре гуманитарной специальности.

И в Сибирском федеральном университете, и в Иркутском национально-исследовательском техническом университете те же проблемы. Да и Москва с Петербургом называют аспирантуру (вернее, отсутствие "нужного количества аспирантов нужного качества") серьезной бедой. А чтобы кто-то из аспирантов да еще и захотел стать профессором... Непонятно, что нужно сделать. Видимо, еще не один форум придется собрать, чтобы это обсудить.

А до обсуждения реального положения что вузовской, что вообще науки руки у собравшихся как-то не дошли. Что, в общем, понятно: уже если мы вступили в эпоху жесткой сортировки научных исследований на инициативные и директивные с приоритетным финансированием последних (госзаказ, как-никак), о каком обсуждении может идти речь?

Ольга Филина