Культурная политика

На российские экраны в экспериментальном формате (всего четыре дня демонстрации!) выпущен «Довлатов» Алексея Германа-младшего. После его премьеры на Берлинале мультимедийный сервис Netflix приобрел права на показ картины в Северной Америке, на других англоязычных территориях и в Скандинавии. Еще почти три десятка стран купили «Довлатова» для кинотеатрального проката.

Netflix все активнее вторгается в киноиндустрию и фестивальную жизнь. Произведенные им фильмы уже показывают в конкурсе Каннского фестиваля — правда, под свист недовольных ортодоксов классического проката, но кто же их слушает? То, что эта компания обратила внимание на фильм из России,— сигнал и симптом. Похоже, картина Германа может внести коррективы в судьбу авторского российского кино. Его классической моделью до сих пор служит кинематограф Андрея Тарковского. Он не был ни революционером, ни диссидентом, но сотворил параллельный официальной системе художественный мир, который продолжает очаровывать и завораживать до сих пор. Мало того, и получившие мировую известность Александр Сокуров и Андрей Звягинцев во многом обязаны этой модели. Все же, что не укладывается в ее рамки (кинематограф Алексея Балабанова, например), пользуется гораздо меньшим пониманием на Западе.

К сожалению, и Алексей Герман-старший не получил того признания в мире, какого заслуживает. На Каннском фестивале не был по-настоящему понят «Хрусталев, машину!»; впоследствии французские критики, разгромившие эту картину, извинялись и до небес превозносили Германа, но было поздно. А мировая премьера «Трудно быть богом» состоялась в Риме уже после смерти режиссера, травмированного реакцией больших фестивалей на его фильмы.

Алексей Герман-младший замечателен тем, что сумел пересадить отцовскую традицию на свежую почву и вырастить на ней растение, жизнеспособное в современном климате. Притом что в работе над «Довлатовым» использованы и документы эпохи, и ее характерные артефакты (как, скажем, живопись и графика Анатолия Белкина), Герман не делает исторической реконструкции. Скорее, он деконструирует романтический миф о шестидесятниках, противоречивый в самой своей основе. И получается героическая легенда об антигероях. В его «Бумажном солдате» герой не Гагарин, а специалисты второго состава, работающие на Байконуре и живущие своей запутанной частной жизнью,— но без них не было бы «времени первых». В отказе от тоталитарной монументальности, в открытии негероического человека и состояла аура оттепельного кино. Герман воскрешает ее, пересаживая в другое тело — уже XXI века.

В «Довлатове» он производит еще более сложную и тонкую операцию. Режиссера упрекают в том, будто он приукрасил эпоху, недостаточно показав ее «тихий ужас» и представив как бы «нормальной» (вроде как это связано с участием в продюсировании «Первого канала» и Минкульта). Те, кто упрекают, скорее всего, хотели бы видеть Довлатова и тем более Бродского в открытом конфликте с режимом, в героическом противостоянии ему, а сам режим — более кровавым, не столь вегетарианским. Но такой фильм мог бы сделать кто-то другой, а не Герман, и не надо подобного от режиссера требовать. У него и молодой Довлатов, и даже значительно более зрелый Бродский — герои как бы второго плана, только выведенные на первый. Люди без явной меты гениальности и мессианства, одни из многих, кого породил «бронзовый век» русской культуры в его питерском изводе. Они жили вместе с подобными себе в атмосфере нищего братства, прекраснодушных иллюзий, переходивших в меланхолию, депрессию и паранойю. И только позднее история определила им место «первых» — и это уже для парадного портрета, для другого кино.

Очень интересно увидеть, как поздняя советская эпоха и ее альтернативная среда отразятся в «Лете» у Кирилла Серебренникова — еще одного российского режиссера, который, как и Герман, умеет прокладывать мосты между авторским индивидуализмом и индустриальной идеологией. Что касается Германа, британский кинокритик Майкл Паттисон недаром назвал его «далеким кузеном Хон Сан Су», ультрамодного корейского киноавтора, всю жизнь снимающего один и тот же полный скромного обаяния фильм о писателе (это может быть и кинорежиссер), который пропивает свой талант с красивыми девушками. Показательное сравнение. Неся генетическую память о том, каким было кино в прошлом веке, Герман вместе с тем вписывается в современную систему координат — не только российскую. И было бы ошибкой видеть в этом исключительно расчет и конформизм.

Андрей Плахов