Штирлиц, пастор Шлаг, лыжи

Все-таки есть какое-то странное чувство затаенной обиды или даже попранной гордости, когда такой красивый российский автомобиль не привлекает ничьего внимания. Очень хотелось крикнуть: «Эй, вы! Европейцы! Скорее смотрите сюда, этот прекрасный новый автомобиль построен в России! Смотрите, какой красивый и ладно скроенный кузов, как аккуратно состыкованы швы, как уютно и современно в кабине! Мы научились делать достойные машины, вам они точно понравятся!» И мозгами-то понимаешь, почему никто не смотрит и ничего не спрашивает — все закономерно и правильно, похожих «бусов» в Европе много, к ним привыкли, и потому отсутствием внимания, наоборот, нужно и можно гордиться. Но все-таки…

Что значит GAZ, панове? Как может самоход иметь такое имя? GAZ – это топливо!

Живой интерес к нашему автомобилю проявил только молодой польский таможенник, когда мы день назад проходили белорусско-польскую границу. Тот самый, что тщательно проверял нас на контрабанду молочных продуктов. Он внимательно вгляделся в российское свидетельство регистрации ТС, вскинул брови вверх и удивленно спросил: «Что значит GAZ, панове? Как может самоход (автомобиль) иметь такое имя? GAZ — это топливо!» Объяснять было долго и холодно, тем более что молодой таможенник явно не застал времен Варшавского договора, и я спросил, непонятно на что надеясь: «Знаешь „Волгу?“ Ну, был такой советский автомобиль — „Волга“? Так вот, это — ее внучка!» Таможенник ничего не помнил. Он пожал плечами, вернул нам документы и, прощаясь, пробормотал: «Я знаю: Волга — река. Это внучка реки? Странно!» Может, надо было ему про польский автомобиль «Варшава» напомнить, прототип «Победы», который поляки у себя строили? А впрочем, ладно. Да и смысл?

От Берлина до Готтмадингена, местечка, рядом с которым пастор должен был перейти швейцарскую границу, 785 километров. Это расстояние Штирлиц, согласно легенде, одолел не единожды и, как говорится, в одно касание — туда-обратно. Спал по 20 минут, почти не ел, останавливался только на заправках. Даже принимая во внимание пустынные немецкие автобаны весны 45-го и качественный для того времени транспорт штандартенфюрера — в фильме он передвигался на «Мерседесе», в книге на «Хорьхе», 1600 километров в одно касание — это поступок, достойный настоящего разведчика. Попробуйте-ка сегодня провести сутки за рулем «Мерседеса» 230 W143 образца 1937 года! Это вам не на «автомате» по «безлимиту» с ветерком отжигать — газ, тормоз, музыка, потанцуем. Это серьезная работа. Только представьте: огромный тяжелый руль, тесный салон, 4-ступенчатая «механика», рев двигателя на повышенных оборотах, вечный запах бензина. И да, по паспорту мерседесовский 55-сильный двигатель объемом 2,3 литра обеспечивал автомобилю максимальную скорость всего 115 км/ч. Так что мы с нашей крейсерской скоростью 110 км/ч от Штирлица почти не отличались.

Сказать, что нами вовсе не интересовались, все-таки было бы неправдой. Интересовались. Но в основном те, кто имел к коммерческим перевозкам непосредственное отношение — водители на стоянках. И как-то очень по-своему. Одного мы застали сосредоточенно разглядывающим оленя на радиаторе. Обернувшись к нам, он показал большой палец вверх и молча удалился. Что имел ввиду? Второй долго нарезал круги вокруг «ГАЗели», гладил пальцами швы, замки грузовых дверей, ручки, задние фонари, но когда мы подошли узнать его мнение, разговаривать отказался. Третий, в отличие от первых двух, оказался более общительным. Долго на ломаном английском расспрашивал про двигатель, подвеску и прочее, потом пнул ногой заднее сдвоенное колесо, похвалил резину и сказал, что всегда хотел себе такой «Мерседес». Из рассказов коллег я уже слышал о таких сравнениях, но вживую видел впервые. На одной из остановок Хачатуров пошел за кофе, а я остался фотографировать машину. Мужик из кабины стоящей рядом фуры внимательно наблюдал за моими телодвижениями, не выдержал, вылез, подошел ко мне и поинтересовался, зачем я это делаю. Я ответил: «Красивый автобус! Мне нравится, вот и фотографирую». Водила быстро обежал вокруг «ГАЗели», глянул на эмблему и сказал: «Действительно интересно! Я знал, что „Джон Дир“ выпускает тракторы, комбайны и все такое, так теперь они и автобусами занялись! Молодцы! Красивый получился!»

Максимально нам удалось разогнать «ГАЗель» до 150 км/ч. Настоящий экстрим! Но тяжело, прежде всего, для автомобиля — просится шестая передача в коробку. Крейсерскую скорость 110 км/ч мы вычислили опытным путем. Медленнее тоже ехать не выгодно. Да, в режиме «90» в салоне царит почти полная тишина, а также заметно экономится топливо. Но с такой скоростью мы оказывались звеном в бесконечной цепочке длинномеров, а это неприятно. 110 — в самый раз для среднего ряда трехполосного автобана. Разогнался, включил круиз-контроль, и хоть трава не расти: Эдит Пиаф, разговоры за жизнь, кофе в стаканчиках.

Тут ведь какой еще момент. В начале 1945 года немецкие власти ограничили скорость движения на автобанах сначала до 120 км/ч, а чуть позже и вовсе до 90 км/ч. И не ради безопасности, а ради экономии дорогостоящего топлива — частного транспорта почти не было, в основном использовался государственный, а бензин в то беспокойное время был на вес золота. Другое дело, каким прибором немцы контролировали скорость на трассах, если по официальным данным переносной радар в Германии был применен впервые только в 1959 году.

Скоростные автомагистрали А9 от Берлина через Нюрнберг в Мюнхен и А6 из Праги до Саарбрюккена тогда уже работали. Именно по этим автобанам вез пастора разведчик. И достаточно быстро. А вот уже на юге, после съезда с 6-го автобана в районе города Зинген и до самого Готтмадингена нормальных дорог еще не было, только катастрофически тряский, грязный и узкий проселок, местами мощеный булыжником, отрезок километров 40–50. Думается, там нашим героям пришлось ощутимо замедлиться. Конечно, здесь никаких Пиаф они не слушали. Здесь они слушали скрип кузова и грохот подвески и помалкивали, чтобы язык не прикусить. Но это тогда. Сейчас-то с покрытием на дорогах Готтмадингена все в порядке! И вот мы уже неторопливо урчим дизелем на его единственной главной улице, глазеем на аккуратный фахверк, арабских эмигрантов и вечную герань в ящиках под окнами. Штирлиц-то, он понятно, в одно касание, а нам неплохо где-нибудь заночевать.

Приехали. Завтра попробуем переправить пастора через гору… Где она, гора-то? И где, кстати, снег?

Продолжение следует...
Вернуться на главную страницу проекта.