Бывший старший следователь по особо важным делам при генпрокуроре — о недостатках процессуального законодательства

Верховный суд порой собирает предложения по совершенствованию процессуального законодательства среди действующих и бывших работников правоохранительных и судебных органов. Взгляд на недостатки системы изнутри ценен особо

"Огоньку" представилась редкая возможность с таким взглядом познакомиться: бывший старший следователь по особо важным делам при генеральном прокуроре России Сергей Гребенщиков поделился с редакцией своим видением ситуации.

— Вы служили старшим следователем по особо важным делам при генеральном прокуроре России, но уже 16 лет как адвокат, участвующий в уголовных делах. С января 2011 года прокуратуру и органы следствия отделили друг от друга. Сейчас заговорили о соединении всех следователей в одно ведомство. Каково ваше отношение к таким решениям?

— Отделив почти 10 лет назад следствие от прокуратуры, его фактически "прооперировали". Одновременно "хирургическому вмешательству" подвергли и прокуратуру, почти полностью "вырезав" очищающий надзор за следствием. К тому же прокуроры, как я вижу, частенько не желают использовать даже оставшиеся у них мизерные функции надзора. Этому способствует Верховный суд России, он на период расследования, по существу, запретил судебное реагирование на жалобы защитников на незаконное бездействие следователя в собирании и проверке доказательств, вообще сделал невозможным обжалование незаконного бездействия прокуроров. Вот такое получилось "хирургическое вмешательство".

Уголовно-процессуальный кодекс в старой, "советской" редакции обязывал следователя и прокурора принять все предусмотренные законом меры для "всестороннего, полного исследования обстоятельств дела", а доказательства оценивать по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности. Предусматривалась не только самостоятельность следователя при принятии решения о направлениях следствия и производстве следственных действий, но и его ответственность за законное и своевременное производство следственных действий.

К сожалению, Уголовно-процессуальным кодексом РФ, действующим с 2002 года, исключены право на полное, всестороннее исследование обстоятельств уголовного дела, на оценку доказательств следователем на основе всестороннего и полного рассмотрении всех обстоятельств дела.

Такие негативные изменения в законодательстве поддержаны высшим судебным органом. До 29 ноября 2016 года действовало постановление пленума Верховного суда России от 29 апреля 1996 года, которым разъяснялось, что приговор должен быть постановлен, когда по делу исследованы все возникшие версии, а доказательства могут быть положены в основу выводов лишь после всестороннего исследования. Но в постановлении пленума Верховного суда от 29 ноября 2016 года указания на соблюдение всесторонности, полноты исследования уже отсутствуют.

Следственный комитет предлагает ввести в уголовно-процессуальный закон понятие "объективная истина". Вместо этого считаю правильным другое — вернуть в закон ликвидированную обязанность следователя и прокурора по всестороннему, полному исследованию обстоятельств дела, ответственность за законное и своевременное производство следственных действий.

И еще об одной проблеме, зависящей от законодателей. С начала службы следователем меня приучали, и практика это подтвердила, что в сложных расследованиях следует более полагаться не на результаты допросов, а на выводы экспертов.

Сейчас право назначать экспертизы отсутствует у защитника и имеется лишь у следователя, который, однако, не обязан, повторяю, обеспечивать полноту и всесторонность исследования. В связи с этим, думаю, полезно использовать опыт других стран, например Республики Казахстан, где в законе предусмотрено право защитника самостоятельно от следователя получать на договорной основе заключения эксперта, специалиста по делу.

В апреле прошлого года президент России подписал закон об изменении уголовно-процессуального закона, в соответствии с которым защитник может ходатайствовать о приобщении к делу заключений специалистов. Но на практике реализовать это право оказалось весьма сложно. Уголовно-процессуальным законом защитник не наделен полномочием самостоятельно от следователя избирать специалиста (хотя такое право предусмотрено законом об адвокатуре), а специалист не наделен полномочием проводить исследования.

К примеру, не так давно следователь сначала включил в уголовное дело представленные мною заключения групп специалистов, использовал их при допросах. Но когда оказалось, что выводы специалистов опровергают выводы экспертов, приглашенных следствием, следователь просто изъял заключения специалистов из дела и отправил мне по почте.

Пока в известных мне уголовных делах не замечаю улучшений в состоянии "здоровья" расследований, надлежащего профессионализма "докторов", не вижу позитивных результатов от той самой "операции" со следствием и прокуратурой. Результат от создания объединенного ведомства по расследованиям, если такое и создадут, во многом будет зависеть от качеств тех, кто станет "главными хирургами". В случае если они будут обладать исключительными профессионализмом, работоспособностью и порядочностью, то найдут и силы "вылечить" следствие от ущербного законодательства, непрофессионалов, угодников, мздоимцев.

— В качестве старшего следователя по особо важным делам при генеральном прокуроре России вы "специализировались" на расследованиях в отношении чиновников. Как полагаете, судебными приговорами можно одолеть коррупцию?

— Нет. По поэту Евгению Евтушенко, "то, что рыба гниет с головы,— оправдание хвоста". От коррупции "разъело" не только государственное управление, но, что не менее опасно, общественные нравственные устои. Супруги, дети, родители, близкие больших и поменьше государевых слуг и топ-менеджеров госкомпаний убеждены в обыденности использовать служебные возможности, льготы своих "высокопоставленных" близких. Принципы они считают комплексами. В свою очередь, сами государевы назначенцы убеждены, что их "капитал" — это их должность и полномочия, которыми можно торговать. Все это повсеместно копируется и на уровнях нижестоящих чиновников всех ведомств.

Именно поэтому заразу коррупции только приговорами "не выжечь". Такую болезнь можно "купировать", если "капитал" чиновников уменьшить или поставить под контроль, ликвидировать привилегии, сократить функции чиновников в отношении бизнеса, практикой приучить к неотвратимости и реальности возмездия, в руководители ведомств, госкомпаний назначать профессионалов, а не тех, у которых "я" — первая буква в алфавите.

Государству полезно, чтобы чиновники и топ-менеджеры сознавали неминуемость проверок исполнения смет, расходов, цен, неотвратимость ответственности и возможность оказаться на допросе о принятых ими решениях. В известном фильме Глеб Георгиевич Жеглов говорит, что правопорядок в стране определяется не наличием воров, а умением властей их обезвреживать. У нас воров, взяточников достаточно, да и умение пока есть. Осталось лишь утвердиться устойчивому желанию властей их обезвреживать.

Особо об оборотнях в погонах. Их хватает во всех службах, призванных бороться с беззаконием. И многие известны, но "почему-то" остаются при власти. Пока будут пылиться и не реализовываться материалы на "оборотней", последние будут порождать и взращивать себе подобных, удобных.

Пора забыть и о двойных стандартах правоприменения. Столько лет власти заявляют о цели создания правового государства, но одновременно вновь и вновь узнаешь, что за одно и то же судят одних и уберегают от ответственности других.

— Опираясь на опыт "старшего важняка", каково ваше мнение о расследовании в отношении бывшего министра Улюкаева?

— Я не знаком с материалами дела и давать оценку ему не вправе. Но я обратил внимание, что, судя по опубликованным словам господина Улюкаева, он и ранее получал презенты от руководителя компании, который якобы два или три раза сам приезжал к Улюкаеву с объемистой сумкой. То были объемные подарки — часы, макеты буровых вышек. "Это было нормой делового этикета",— сообщают о словах экс-министра.

Почему меня это насторожило? Потому что не появилось сведений о проверке на предмет наличия признаков взятки в передаче материальных ценностей, причин и целей их вручения, имеется или отсутствует связь с должностными полномочиями их получателя. Если такая проверка не проводилась, то не означает ли это, что власть установила за собой опасное и незаконное право определять, какие "подарки" являются тяжким преступлением — передачей взяток, а какие являются "нормой делового этикета".

— О работе следователей-одиночек широкой публике не часто приходится слышать, зато словосочетание "следственная группа" у всех на слуху. Это, надо понимать, не только следователи, а еще и оперативные работники разных ведомств, как минимум МВД и ФСБ. А кто еще? И как у вас складывались "групповые отношения"?

— Продуктивно. Особенно эффективно это было в те времена, когда руководители ФСБ и Генпрокуратуры полагали возможным быть откровенными друг с другом. Тогда я расследовал дело о взятках и хищениях из федерального бюджета, процессуальные действия проводились с руководством большинства регионов от Камчатки до Калининграда, в нескольких островных и континентальных офшорах. Расследование шло в активном взаимодействии не только с "общим надзором" прокуратуры, но и с аудиторами Счетной палаты, специалистами КРУ Минфина, МИД России, российскими и иностранными спецслужбами, администрацией и ФСО президента. Эффективное оперативное сопровождение осуществляли лучшие профи из экономической контрразведки ФСБ. А одна из совместных консультаций проводилась в кабинете Путина В.В., посчитавшего необходимым понимать состояние и перспективы "экономического" расследования.

— Получается, следственные группы и такого уровня бывают? И как вам с таким руководителем работалось?

— Сначала насторожила его демократичность. Он предложил именно мне, "рабочей лошадке", разместиться за столом напротив него. После чего я был атакован корректным, но жестким штурмом из вопросов. Ситуацию, перспективы, последствия он желал знать, просчитать не в "сантиметрах", а в "миллиметрах". Было трудно, но приятно от въедливости. Потому часто вспоминалось: "Случайными кажутся события, причины которых мы не знаем". Исходя из тем обсуждения, вполне было бы допустимым, если бы тогда от него прозвучали настояния об аресте или наоборот о неприменении ареста. Но оказалось по-иному: выслушав ответы, обсудив детали, он лишь предложил сообщить заранее, до реализации, решение об аресте, если такое решение будет мною (следователем) предложено... Потому, когда меня сегодня уверяют в том, что чей-то арест есть последствие приказа "из-за Стены", я отвечаю, что в такое личное указание не верю.

— Что, с вашей точки зрения, значит расследовать уголовное дело в отношении крупного государственного чиновника?

— Это означает несколько лет работать в условиях круговой поруки, фальсификации и уничтожения доказательств, давления на ревизоров, специалистов, экспертов, работать иногда даже автономно от руководства и коллег. Взыскания, ложь в прессе, провокации — обыденность при противостоянии с чинушами. Мне клеветали на моих коллег. Обо мне сообщали ложь моим коллегам. В самом начале службы "важняком" довелось расследовать обстоятельства получения вознаграждений руководителями министерств внутренних дел и безопасности. После того дела у меня уже никогда не возникал озноб от уровня моих противников — каким бы высоким он ни был.

— Работая "важняком", вы защищали государство от воров и взяточников. Но в 40 лет ушли в отставку, теперь вы адвокат, на другой стороне "баррикад", "боретесь" с государством в лице следователей. Не мучают угрызения?

— Угрызений перед коллегами по следствию не испытываю. Неотвратимость для виновного наказания за преступление и недопустимость наказания невиновного являются равноправными задачами для государства. Так что сегодня, защищая работников предприятий, заводов, шахт от властного произвола и процессуальных ошибок, нахожусь на той стороне "баррикад", на которой призвано находиться и государство.

Что касается моего ухода. Была конкретная ситуация после нескольких лет расследования по громкому делу. Но все было сделано для того, чтобы не позволить мне его завершить. Тогда я заявил, что доказательств достаточно для завершения расследования, продление срока следствия инициировать отказываюсь, лучше отправлюсь на пенсию. Есть такой афоризм: "Я горячий друг истины, но не желаю быть ее мучеником". Тогдашним генеральному прокурору и его новому заместителю оказалось со мной не по пути, а мне — с ними. "Киношный" Глеб Георгиевич Жеглов говорил, что отправится на пенсию, когда сабля затупится. Тогда я наяву осознал, что моя не затупленная "сабля" не нужна.

Вопросы задавал Сергей Нечаев