Как в Вологде борются за отдельно взятую семью

«Когда будете подъезжать к дому, обязательно позвоните. Я быстро спущусь и вам открою. Главное — чтобы он не увидел». Он — это бывший муж Светланы Зиновьевой, Александр Глебов. С ним у сорокалетней женщины трое несовершеннолетних детей, и они уже больше двух лет в разводе. Но окончательно не расстались: драма со сценами насилия происходит на глазах широкой общественности. Корреспонденты “Ъ” Роза Цветкова и Кристина Кормилицына (фото) отправились в Вологду, чтобы увидеть, как там борются с семейным насилием.

«Не бойтесь, пластины зазвенят!»

Мы приехали в Вологду, потому что не смогли не откликнуться на обращение руководителя благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елены Альшанской в социальных сетях: «Нужна помощь СМИ. Иначе случится беда!».

И вот мы рядом с домом, где на осадном положении живет Светлана с тремя детьми: девятилетним Женей, шестилетней Сашей и трехлетним Игорем. Из дома почти не выходит: боится встреч с бывшим мужем — всякий раз дело заканчивается дракой. Бьет экс-муж, по словам Светланы так, чтобы не оставалось следов. Головой об стену, тащит волоком за волосы, душит. За годы жизни с Глебовым женщина, по ее словам, не раз обращалась в полицию по факту побоев от мужа, ей там почти по-дружески советовали не раздражать его, не провоцировать на рукоприкладство.

А участковый даже как-то сказал в сердцах принимающим участие в семейной драме волонтерам: «Достали уже! Оба! Пусть сами разбираются!»

Почти сразу после развода Александр Глебов купил квартиру в доме напротив того, где живут его дети и бывшая жена. И всегда в курсе, кто, когда и зачем заходит к бывшей супруге. «Сразу бежит туда, а если двери в квартиру уже закрыты, может и выбить. Он мужчина крупный и чуть что кричит, что в этой квартире есть его доля (1/4, по документу о праве собственности.— “Ъ”), и он имеет право входить туда беспрепятственно»,— на условиях анонимности рассказала одна из свидетельниц регулярных сцен.

С учетом обстоятельств директор вологодского кризисного центра для женщин Ольга Тарлакова не рекомендует нам одним подниматься в квартиру Светланы. С нами отправляется активист одного из вологодских благотворительных фондов. Позвонив Светлане, не без опаски входим в подъезд, в руках пакеты с продуктами. Идущий сверху мужчина пристально смотрит на нас, на пакеты и, загородив путь наверх, отрывисто спрашивает: «Вы кто?»

— О господи, это же Глебов,— шепчет мне на ухо перепуганная Тарлакова.

Наш активист-доброволец, хотя и в летах, но крепкого телосложения, вежливо отстраняет незнакомца. Тот, однако, успевает добежать наверх раньше, и мы становимся свидетелями, как мужчина пытается войти в квартиру, а женщина, распахнувшая дверь, его не пустить. Где-то в глубине квартиры громко плачет ребенок.

Переговоры с Александром Глебовым ведет наш сопровождающий Сергей. Наконец Глебов соглашается пропустить в свою, как он выражается, квартиру только журналистов — без группы поддержки.

Запирая за нами хлипкую дверь с заметными следами взлома, Светлана сооружает на ручке сложную конструкцию из проволочек и веревочек. А на саму дверь навешивает две металлические пластины.

— Не бойтесь, мы услышим, если он попытается сюда войти, пластины зазвенят!

И приглашает на кухню на первом этаже двухуровневой квартиры. О том, что это кухня, можно только догадываться: ни плиты, ни холодильника, ни даже раковины здесь нет. В стене дыры от вырванных розеток, на полу куча одеял.

— Я сплю здесь, —заметив мой взгляд, поясняет Светлана.

Она очень худая, даже изможденная. То, что у нее на голове, трудно назвать стрижкой. Потом выяснится, что это она сама себя так подстригла — ножом, потому что не было ножниц.

— Дети спят на втором этаже, в своих комнатах, а я напротив входной двери, чтобы быть в готовности, если Глебов надумает сюда прийти без спроса,— поясняет Светлана. И добавляет, что, когда сбегала от мужа в Подмосковье, ходила в фитнес-клуб тренироваться на боксерской груше: «Я постепенно вытравливаю из себя страх перед Глебовым. Все плохое уже случилось, и теперь я даже смерти не боюсь».

Начать обстоятельный разговор не удается. В комнату по очереди заходят все трое детей. Рассматривают содержимое принесенных нами пакетов и радостно спрашивают у мамы разрешения взять что-нибудь вкусненькое. Пока Светлана наливает Саше молока, младшему Игорю раскрывает творожный сырок и чистит апельсин, старший, Женя, гордо сообщает нам: мол, если что, он маму защитит.

— Я уже большой. А он, Глебов, очень плохой, он маньяк и насильник!

— Почему ты его зовешь Глебовым? Он разве не твой папа?

— Нет, он мне не отец, я его ненавижу, он маму бьет и мучает,— отвечает мальчик, с хрустом откусывая яблоко.

«Тогда он еще меня не бил»

Женя и Саша проходят свидетелями по уголовному делу, возбужденному в отношении Александра Глебова по ч. 1 ст. 119 — «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, если имелись основания опасаться осуществления этой угрозы». Они в возрасте семи и пяти лет соответственно 20 января 2017 года присутствовали при попытке отца убить их мать.

— Он кричал, что сейчас раскроит мне череп топором,— вспоминает Светлана. Рассказывает она об этом как-то буднично. Но от этого становится только страшнее. Мы бросаем взгляд в сторону входной двери — не почудился ли звон пластин? Заметив это, Светлана усмехается.

— Ну что вы?! На людях Глебов ведет себя очень прилично. Он и мне поначалу показался лучшим из лучших.

Она рассказывает, как ближе к тридцати осознала, что до сих пор не встретила мужчину своей мечты. Человека, с которым хотелось бы создать семью, родить детей.

— У меня в то время был успешный бизнес, я взяла в ипотеку квартиру в центре города, платила за нее 70 тыс. в месяц, мне это было по силам. Я хорошо одевалась, у меня было много ухажеров, но ни одного серьезного романа,— вспоминая об этом времени, Светлана улыбается.— Решила знакомиться через интернет. И в тот день у меня было назначено сразу три свидания.

Первого претендента она отмела сразу же. Тот перед встречей с ней уже выпил пива, вел себя развязно. Глебов же, попытка номер два, понравился сразу.

— У него была правильная речь, он был одет со вкусом, говорил, что тоже мечтает о создании семьи и по меньшей мере о двух детях.

Словом, Глебов Светлане так понравился, что на остальные свидания она уже не пошла. На следующий день сходили в кино. Правда, почему-то «Пилу», хотя рядом шла романтическая комедия.

Очень скоро молодые люди стали жить вместе. И почти сразу Светлана забеременела. Разговоров о регистрации брака Александр избегал, Светлана обижалась. И до сих пор обижается:

— Зачем тогда все эти разговоры о мечтах завести семью?

Впрочем, признает, тогда-то и надо было задуматься — не оказалась бы сейчас в тупике.

— Тот поход в кино в самом начале оказался первым и последним семейным развлечением. Александр часто уезжал с друзьями поохотиться, у него и сейчас есть и ружье, и пистолет,— рассказывает Светлана.— Не было никаких цветов, подарков, расписались буквально за несколько дней до рождения Жени. Но я продолжала верить, что должна сделаться такой женщиной, с которой он захочет стать другим.

Спустя несколько месяцев после рождения сына Светлана потеряла свой бизнес. Говорит, его обманным путем переписала на себя подруга. Александр, напротив, был уверен, что «эта курица», то есть Светлана, подарила фирму добровольно. Стычки и ссоры между супругами участились.

— Но тогда он еще меня не бил, только замахивался,— говорит Светлана.— А когда стало совсем невыносимо, я решила подать на развод. Уехала к родителям, но там тоже жизнь медом не показалась. Они у меня старой формации, все время давили на мозг, что, раз вышла замуж, значит нужно терпеть, находить с мужем контакт.

«Глебов сказал, что мама умерла»

В общем, когда спустя почти полтора года Глебов приехал за ней в Буй Костромской области и клялся, что станет другим, Света ему поверила. Они снова стали жить вместе, снова пошли в ЗАГС — за несколько дней до рождения Александры Александровны. Потом Глебов, рассказывает Светлана, уговорил ее продать квартиру в центре (ипотека к тому времени была выплачена). Добавив к вырученным от продажи деньгам средства от материнского капитала за второго ребенка, купили эту, двухуровневую на Ленинградской. Которая теперь по закону на четверть принадлежит Глебову.

Светлана не помнит, когда муж ударил ее в первый раз, но после рождения Саши это стало случаться регулярно.

— После дочки я сильно поправилась, до 54-го размера. Глебов называл меня бегемотом, говорил, что смотреть на меня противно, не то что спать со мной. А потом я заболела — и сразу же похудела.

У Светланы обнаружили онкологию, карциному щитовидной железы.

— Я чувствовала себя никчемной, пустой, никому не нужной. Понимала, что с двумя детьми, да еще больная не смогу заработать на достойную жизнь ни им, ни себе. А Глебов только укреплял меня в этих мыслях.

Он говорил, что без него я просто ноль, что меня не возьмут работать даже в бордель и что, если я буду вести себя не так, как он говорит, он сдаст меня в психушку, там мне и место.

Разговоры о психушке шли давно. Накануне рождения дочери Александр развелся со Светланой, а потом почти в тот же день опять женился. Он объясняет это тем, что, прежде чем снова расписаться, потребовал от Светланы справку от психиатра.

— И она согласилась?

— А почему нет? — говорит Александр. — Правда, там сидел такой старенький дедушка, который, естественно, выдал справку об отсутствии у Светы какого-либо психиатрического диагноза.

Глебов рассказывает, как после рождения младшего, Игоря, у его жены начались сильные головные боли.

— Она просто ложилась и не могла шевелиться. Я даже думал, что она притворяется.

Опухоль у Светланы вырезали, а вот отношения между супругами не наладились. Глебов все чаще уезжал в свой загородный дом. Забирал с собой старшего сына. Поохотиться, как он говорит.

Из показаний несовершеннолетнего свидетеля Глебова Е. А.:

Но Светлана не умерла — через некоторое время она очнулась от крика Саши. Плакал и маленький Игорь. Вбежали люди, вызвали полицию, сделали медицинское освидетельствование.

Следственные мероприятия

К этому уголовному делу, возбужденному в начале февраля 2017 года, позже добавились еще несколько.

Одно — по статье 117, ч. 1 («истязание путем нанесения систематических побоев либо иными насильственными действиями»), присоединены еще несколько уголовных дел. Из материалов дела:

А в середине прошлого года в отношении Александра Глебова было возбуждено еще одно, уже третье, дело. С заявлением привлечь Глебова к уголовной ответственности теперь выступила адвокат Светланы Зиновьевой по гражданским делам Светлана Кузнецова.

14 июня по ходатайству Зиновьевой было вынесено решение об увеличении размера алиментов, которые платил Глебов, с 0,5 до 0,83 прожиточного минимума.

Сама Светлана в суде не присутствовала, ее представителем была Кузнецова. Глебов решением остался недоволен и стал высказывать свои претензии судье. А когда Кузнецова уже выходила, он, наклонившись к ней, сказал вполголоса: «А тебя, толстуха, я прикончу».

Адвокат Кузнецова всерьез угрозу не приняла, сделав скидку на эмоции. Но, когда она подходила к машине, на нее с криком «Урою!» замахнулся чем-то металлическим мужчина. Увернувшись от удара, Кузнецова побежала обратно в здание суда. Преследователь бежал за ней и кидался комьями грязи.

Так уголовное дело в отношении Александра Глебова стало тяжелее на ст. 296, ч. 1 — «угроза или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия или производством предварительного расследования».

На сегодняшний день уголовные дела против Глебова возбуждены по четырем статьям УК и объединены в одно производство.

Ни по одной из них свою вину Александр Глебов не признает, от дачи показаний, на основании статьи 51 Конституции РФ («Никто не обязан свидетельствовать против себя, своего супруга и близких родственников…»), отказывается.

Светлана Зиновьева не раз обращалась в полицию и прокуратуру с просьбой взять бывшего мужа под стражу до слушания дела в суде, но ей отказывают.

«Она сама провоцирует мужа»

Из обращения директора АНО «Кризисный центр для женщин» О. Ф. Тарлаковой к члену Общественной палаты РФ Осокиной Г. А.:

За последнее время Светлана Зиновьева сменила восемь мест проживания. И хотя 12 декабря 2017 года состоялся гражданский суд по определению порядка общения отца с детьми, который определил, что он имеет право только на звонки по скайпу, телефону и письма по электронной почте, Глебов продолжал искать встреч и угрожать.

Усомнившись в своей безопасности в убежище, Светлана Зиновьева вернулась в квартиру на Ленинградской, заявив, что только ценой собственной жизни сможет обезопасить детей: если Глебов ее убьет, то после этого детей наконец оградят от отца-агрессора.

В общем, и без того уже не самое семейное дело превратилось в общественное.

Сразу после новогодних каникул представители Общественной палаты Вологодской области, регионального уполномоченного по правам ребенка, органов социальной защиты, опеки и попечительства собрались на совместное заседание. Чтобы обсудить, как бороться с насилием в отдельно взятой семье.

По мнению уполномоченной по правам ребенка в Вологодской области Ольги Смирновой, «у матери нет надлежащих условий для проживания детей», и их необходимо передать отцу, у которого есть своя квартира. «Однако старший ребенок сейчас находится в постоянном нервном состоянии и стрессе. Я предлагаю Зиновьеву С. В. и детей направить в психотерапевтический центр для обследования, чтобы они успокоились и вернулись в привычное состояние»,— заявила она.

Правда, мнение уполномоченной по правам ребенка противоречит решению суда от 11 декабря 2017 года, на период рассмотрения уголовных дел в отношении Глебова запретившему отцу общаться с детьми иначе чем по телефону и мессенджерам.

По мнению и. о. ответсекретаря Комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав г. Вологды Светланы Чегодаевой, «Зиновьева С. В. провоцирует Глебова А. Н., афишируя в соцсетях информацию о своем местонахождении и подкрепляя это провокационными записями».

Светлана уверена: то, что представители общественности встали в этой ситуации на сторону бывшего мужа,— его происки.

В начале апреля Зиновьева оказалась в психиатрической больнице. Детей с согласия органов опеки и уполномоченной по правам ребенка Ольги Смирновой тут же передали отцу — при том, что у родителей Светланы была нотариально заверенная доверенность на временную опеку над детьми в случае болезни их дочери.

Выйти на свободу помогла общественность в лице возмущенных свидетелей насилия и вмешательство уполномоченного по правам человека по Вологодской области Олега Димони. Домой Светлана вернулась в синяках и ссадинах, а в медзаключении руководство лечебного учреждения указало, что Зиновьева С. В.— не их клиент.

«Ну конечно, мы — обычная скорая помощь»

На новый уровень борьба с насилием в отдельно взятой семье вышла после того, как нам удалось донести информацию о происходящей во вверенном ему городе драме до мэра Вологды Сергея Воропанова. На следующий день он собрал экстренное совещание с привлечением всех служб, причастных к ситуации в целом.

По свидетельству директора территориального центра помощи Алены Корчагиной, 2 апреля детей Светланы должны были забрать ее родители. Однако увидев перед дверью вместе с дедушкой и бабушкой толпу народа, включая полицейских, Светлана дверь не открыла.

Собравшиеся уже решили вызвать МЧС и ломать дверь, но Ольга Тарлакова уговорила Светлану открыть.

— После чего мы все зашли в квартиру. И что мы там увидели?! Сказать, что там был ужас ужасов, это ничего не сказать. На полу первого этажа валялось множество вещей, а вход на второй этаж был забаррикадирован стульями и мягкими игрушками. У детей были грязные ноги, спутанные волосы,— Алена Корчагина в подробностях запомнила условия проживания Зиновьевой, а почему вместо обычной скорой, которую вызвали родители Светланы, приехала машина психиатрической, она не знает.

Этого, впрочем, не знают и родители Светланы: «Мы с отцом вызвали Свете скорую помощь. Она стала задыхаться, вся покраснела. Когда скорая приехала, я несколько раз спросила: "Куда вы ее повезете, в эндокринологическое отделение? Это обычная скорая?" Мне санитары ответили: "Женщина, ну что вы накручиваете? Конечно же, мы — обычная скорая помощь". Светлана заподозрила неладное, стала сопротивляться. Так они ей заломили руки и на глазах у всех потащили вниз по лестнице»,— рассказывает мать Зиновьевой, Надежда Михайловна.

У волонтеров, которые пытаются бороться против насилия в семье на стороне Светланы, уже не хватает сил и ресурсов. Тем более что, вступив в войну против Глебова, они становятся его личными врагами.

Он отправляет в самые разные инстанции заявления и жалобы не только на свою бывшую жену, но и на всех, кто ей помогает.

— Они все преследуют свои интересы,— говорит на это Глебов.— Либо пиара, либо банально финансовые и материальные. Например, за проживание с детьми и родителями в социальной гостинице кризисного центра для женщин Светлана платила 11,2 тыс. рублей в месяц.

Против Ольги Тарлаковой Александр Глебов даже возбудил уголовное дело о клевете. Истец посчитал, что своими действиями она умышленно вредила его репутации. Однако суд не усмотрел в действиях Тарлаковой состава преступления, инкриминируемого ст. 128 УК РФ. И в отличие от уголовного дела самого Глебова, дата по рассмотрению которого до сих пор не назначена, довольно быстро постановил: Ольгу Федоровну Тарлакову оправдать. Глебов намеревается подавать апелляционную жалобу. Аналогичные иски поданы им в отношении адвоката Кузнецовой, родителей Светланы и некоторых других.

На совещании мэр города Сергей Воропанов спросил у присутствующих, какое наказание может грозить Глебову, если все обвинения будут доказаны. С конца длинного стола заседаний раздался чей-то робкий голос: «Как правило, за насилие в семье дают только условный срок».

— И он будет продолжать угрожать безопасности своих детей и бывшей жены? — продолжил Воропанов. В зале, где сидело множество представителей социальных служб, ответственных за защиту материнства и детства, повисло беспомощное молчание.

«Если в семье сильный поднял руку на слабого, это уже не семья»

О том, как противостоять агрессии, какая помощь нужна тем, кто страдает от насилия в семье, “Ъ” рассказывает руководитель благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская.

Согласно отчету Всемирного банка, Россия этой весной возглавила список государств, где законы хуже всего защищают женщин от насилия в семье. Выходит, мы живем в стране, где женщина, сталкивающаяся с насилием, наиболее беззащитна. У нас нет даже точной статистики по жертвам семейного насилия: поскольку хорошей системы защиты людей не сформировано, то и считать такие случаи мы особо не умеем.

Насилие? Конечно, это не только про женщин. Оно не имеет ни возраста, ни пола. Жертвой насилия может стать любой член семьи. Родители бьют детей, дети, вырастая, бьют своих престарелых родителей, женщина вполне может быть агрессором в семье. Но все же количественно больше всего ситуаций, когда женщина оказывается жертвой агрессии со стороны мужчины, с которым живет.

Происходит это в первую очередь потому, что в российском обществе очень высокий уровень принятия насилия. Достаточно глубоко в сознании многих укоренилось представление о том, что побои — это как бы разновидность отношений, такая обыденность. Выражения, которые мы знаем с детства: «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка», «Бьет — значит любит». Получается, что если не бьет, то, значит, и не любит? К сожалению, эти представления так закреплены в нашем обществе, что человек, оказывающийся в ситуации насилия, часто сталкивается с безразличием и непониманием окружающих. Многие убеждены, что это внутренние семейные отношения, в которых люди должны разобраться сами. А кто-то и вовсе может сказать, что женщина сама виновата в том, что муж ее избил, не нужно было его доводить до этого. И, пока в нашем обществе бытует такое представление о домашнем насилии, многие жертвы агрессии в семье не могут обратиться за помощью, потому что понимают: их не услышат.

Ведь в органах, куда может обратиться жертва, работают люди именно с такими установками. Если она обращается в полицию, то, как правило, относятся там к этим жалобам без энтузиазма. Для сотрудников правоохранительных органов это лишняя бумажная волокита. Большинство из них рассуждают о домашнем насилии в парадигме обычной бытовой ситуации: ничего особенного, ну подумаешь, ударил. И поэтому в том самом первом месте, где женщина должна получить максимальную поддержку, где она должна увидеть, что к ее ситуации относятся серьезно, она чаще всего сталкивается с безразличием, а то и с насмешками. Полицейский ей говорит: ага, вы поссорились, завтра помиритесь, сама потом заявление заберешь, а мне всем этим заниматься, иди лучше проспись. К сожалению, это одна из причин, почему женщины не обращаются в полицию. Отношение, с которым они там встретятся, уничижительное, а главное — никаких особо последствий у этих заявлений зачастую нет. Ну опросят ее мужа, еще иногда и при ней. А ведь этого никогда нельзя делать, это очень опасно, и потому жертва будет либо молчать, либо говорить совсем не то, что хотела сказать. Максимум — заведут дело. В результате муж отделается штрафом, который ляжет бременем на семейный бюджет, и жене потом за это еще и достанется. А могут и в клевете обвинить.

Собственно говоря, это как раз и иллюстрирует наше место в отчете Всемирного банка.

В последние несколько лет у нас стали появляться кризисные центры помощи для женщин с детьми, для одиноких женщин, пожилых людей, ставших жертвами насилия. Это очень правильная тенденция, но, к сожалению, их очень мало, обычно один-два на весь регион. Плюс у них бывают совершенно бессмысленные требования по документам, для того чтобы предоставить жертве насилия убежище: наличие прописки в регионе, направление соцзащиты, справки. К тому же обычно государственные центры предоставляют убежище не больше чем на два месяца с возможностью максимум двух продлений. Этого далеко не всегда достаточно, чтобы разрешить ситуацию, в которой человек оказался,— найти жилье, возможность защитить себя, на что-то жить.

Есть в стране и негосударственные кризисные центры. Они менее бюрократизированы, и обычно сроки там свободнее, но тех, кто работает с жертвами насилия, среди негосударственных центров единицы. Потому что обычно у них нет средств, чтобы выстроить защиту от насильника должным образом: там нет антиударных окон, надежной системы охраны. Насильник вполне может туда попасть — и чаще всего так и делает. Ведь для подтверждения своей силы и власти насильнику непременно нужна его жертва, он начинает ее разыскивать. И как правило, находит, караулит у дверей центра, угрожает. В итоге женщина, обычно с детьми, даже там не защищена.

Вообще, насилие в семье — это не то же самое, что просто насилие. Вот ты идешь по улице, и незнакомый человек вдруг тебе наносит удар,— конечно, это стрессовая ситуация. И только дома, за надежно закрытой дверью, ты успокаиваешься. Если дома есть близкие, они — твоя поддержка и опора в ситуации внешней агрессии. А что делать, если именно дома ты беззащитен?! Если самый близкий человек — это как раз тот, кого ты вынуждена бояться? Это значит, что нет никакого места безопасности и защищенности. И ты живешь в этом каждую минуту, каждый час, день за днем. А, если ты решишься бежать, он начинает тебя искать. Это ведь очень страшно, можно сойти с ума, когда, что бы ты ни делал, куда бы ни уехал, где бы ты ни спрятался, тебя все равно найдут. Как в бесконечном фильме ужасов. Но одно дело фильм, а когда это в жизни замученной, вечно убегающей, да еще с детьми, женщины?!

Насилие от близких усугубляется еще и тем, что далеко не всегда мы можем разорвать эти отношения, разменять квартиру, решить бытовые проблемы. К тому же часто женщина продолжает верить. Все эти истории, когда она забирает заявление, и они с мужем снова сходятся-расходятся,— это ее попытка не видеть в близком человеке монстра. Ей хочется надеяться: раз он говорит, что исправится, значит, так и будет. Она очень хочет верить в то, что это было временное явление, что он не монстр. К тому же у женщины, финансово зависимой от мужа, особенно когда есть дети, часто нет возможности уйти из квартиры, где продолжается насилие.

Это ловушка безысходности, когда у жертвы нет рациональных вариантов, когда ей некуда идти, кроме как на улицу.

Как должно быть?

Первое — должно полностью поменяться наше отношение к насилию внутри семьи. Это не норма. Это ужас, в котором живет человек и из которого ему чаще всего некуда вырваться. Это самая тяжелая и наиболее уязвимая ситуация.

Человек, который терроризирует домашних, бьет их,— не важно, насколько он прекрасен в другом, насколько он талантливый певец, или хороший полицейский, или старый приятель,— должен стать тотально нерукопожатным.

Мы всем обществом должны относиться к тому, что муж бьет жену или жена мужа, сын свою мать, родители — детей, с полным отрицанием привычности и нормальности этого явления. Мы не должны это принимать ни в каком виде! Подобная ситуация должна вызывать в обществе возмущение и желание защитить жертву — больше ничего. И тогда полицейский, к которому прибегает избитая мужем женщина, незамедлительно найдет способ взять ее документы из дома, обеспечит охрану и поможет найти безопасное место. Для него это тоже станет возмутительной, экстренной ситуацией, при которой он должен прежде всего помочь жертве уйти от насилия.

И конечно, никаких сомнений у нас быть не должно. Если человек обратился за помощью и говорит, что находится в опасности, задача одна — помочь ему, препроводить в безопасное место. А разбираться надо сильно потом. Самое страшное для жертвы — осознавать, что ей не поверят. Это зачастую и заставляет ее годами жить в аду, не представляя, что из него можно выбраться. Ведь нередко семьи, где существует насилие, внешне выглядят вполне благополучно. О том, что происходит внутри семьи, дома, зачастую не знают даже самые близкие друзья, родные. Потому что женщине чудовищно стыдно, ей легче сказать, что синяк у нее от того, что она ударилась о дверь, чем признаться, что ее бьет близкий человек. Который со стороны такой замечательный зять, сотрудник, товарищ, его все любят — ну просто быть не может, что он насильник.

Должна быть разветвленная система поддержки в таких случаях начиная с безопасных кризисных центров. В форс-мажорных ситуациях пострадавшую должны принять там просто потому, что она нуждается в защите. Понятно, что за эти два-три месяца ситуация кардинальным образом не изменится. Новое жилье чудесным образом не появится, муж, который бил систематически, тоже не поменяет отношения к происходящему. Решимость жертвы насилия идти дальше зависит от поддержки тех людей, которые оказались рядом с ней в трудной жизненной ситуации.

По моему мнению, быть может, слишком резкому, как только в семье сильный поднимает руку на слабого, это уже больше не семья. Потому что семья — это самое надежнее место, место вашей базовой безопасности, где можно укрыться от всего мира и чувствовать себя комфортно и хорошо. У всех свое представление о допустимом и дозволенном, но, как только нанесен первый удар кулаком, это очевидный сигнал. И говорит случившееся только о серьезнейшем неблагополучии, о дальнейших рисках.

Необходима система семейного консультирования, чтобы, если речь не идет еще о заведении уголовного дела и люди хотят быть вместе, несмотря на некоторые моменты насилия (иногда это обоюдные драки), учить их изменять стратегию поведения. Они должны решать конфликты без кулаков.

А если будет установлено, что имеют место серьезные побои, насильник должен быть сразу же заключен под стражу. Можно делать для такой категории подозреваемых в совершении преступления какие-то отдельные места изоляции. Где, как это ни странно, с ними, с насильниками, тоже должны работать психологи. Особенно если мы имеем дело не с садистом или психопатом, а с человеком, который не умеет управлять своим эмоциональным состоянием. Необходимо научить людей справляться со вспышками агрессии и контролировать себя. Жертву, в свою очередь, тоже нужно направлять на терапию, чтобы она научилась отстаивать себя, понимать, что происходит, и в случае необходимости могла уйти из этих отношений. И конечно, нужны охранные ордера. Чтобы дать время жертве насилия жить в безопасности.

Существует иллюзия, что насилие в семье связано с низкой социальной или образовательной культурой. Но это не так. Насилие вполне возможно в очень благополучной, интеллигентной семье, это связано с низкой культурой общения, коммуникации. Это очень хорошо, кстати, видно в социальных сетях — сколько агрессии, нетерпимости, неумения вести себя в диалоге демонстрируют наши сограждане, взрослые, с образованием, с красивыми идеями. Надо прежде всего учиться договариваться. Слышать друг друга. Нам всем это нужно.

И начинать, на мой взгляд, необходимо со школы, буквально с первого класса, даже совсем еще маленькие дети должны учиться договариваться, не размахивая кулаками. Школа — прекрасное место, где можно отрабатывать навыки бесконфликтной коммуникации. Много лет большую часть времени наши дети проводят там, в огромном коллективе — это идеальный плацдарм для оттачивания навыков коммуникации.

А если мы ситуацию не изменим принципиально, если не заставим общество поменять отношение к насилию как явлению сугубо ненормальному, возмутительному, форс-мажорному, если не будет усилена психологическая помощь семьям и не будут законодательно закреплены условия охранных ордеров, мгновенной защиты потенциальной жертвы, заключения под стражу насильника в серьезных случаях домашнего насилия, это будет означать только одно: и мы, и наши дети никак не ограждены от насилия. Сын или дочь любого из нас может встретить человека, который превратит их жизнь в ад, а самое безопасное место — в самое страшное место на Земле. И велика вероятность, что даже мы, самые близкие люди, не сразу про это узнаем. Ведь об этом стыдно и не принято говорить, а общество в целом не считает семейное насилие чем-то из ряда вон выходящим.

Пора начинать считать.