Благодаря и вопреки чему 70 лет назад на Ближнем Востоке утопия стала реальной страной. Владимир Бейдер — из Иерусалима

Свое 70-летие страна Израиль уже отметила — по еврейскому календарю. По общепринятому, григорианскому, юбилейная дата — 14 мая. Но этой страны вполне могло и не быть. То, что она возникла 70 лет назад, вопреки объективным условиям,— результат обстоятельств почти случайных. О том, какие торги предшествовали рождению Государства Израиль, как США его чуть не погубили, а СССР помог создать,— публикация "Огонька"

Австрийский журналист и драматург Теодор Герцль так впечатлился картиной гражданской казни французского офицера-еврея Альфреда Дрейфуса (по ложному обвинению в измене в пользу Германии), что стал основоположником сионизма. Этот амбициозный еврей, страдавший от многих комплексов и неприличной болезни, как Ленин, был тем еще мечтателем — куда там кремлевскому. Собрав в 1897-м в Базеле первый сионистский конгресс, он заявил, что создал еврейское государство.

Недовоплощенная фантазия

Правда, сионистскую организацию, причем всемирную, он-таки создал. И она приняла в качестве программы идеи книги Герцля "Еврейское государство". Впрочем, что значит книги? Брошюрка в 63 страницы — утопия о том, что было бы, если бы у евреев было то, чего у них нет,— своя земля, своя страна, где они составляли бы национальное большинство и сами собой управляли. Социальная сказка, фантазия, бред сумасшедшего.

Но ему попался точно такой же, как сам он, народ. Евреи (прежде всего из Российской империи — им было хуже всего) поехали в Палестину строить свои хозяйства и даже города. Страной, однако, это не было и быть не могло. Потому что с другой задачей, которую ставил Герцль (ее он и считал главной — основой политического сионизма), отец-основатель не справился.

А заключалась задача в том, чтобы убедить правителей мировых держав (прежде всего султана Османской империи, которой тогда принадлежала Палестина, императоров России, Германии и Австро-Венгрии) способствовать созданию еврейского государства, то есть разрешить его. И в этом основоположник политического сионизма не продвинулся ни на шаг до своей смерти в 44 года. Мало преуспели и его последователи.

В общем, когда после Второй мировой войны палестинский вопрос стал рассматриваться в ООН, у еврейского населения Палестины имелись почти все признаки государства: собственное хозяйство, язык, культура, структура и органы управления, полуподпольная армия. Не было юридического статуса и международного признания. Но без этой формальности остальное не стоило ничего.

Кроме Библии у евреев был лишь один документ, подтверждающий их право на эту землю,— Декларация Бальфура.

Речь о датированном ноябрем 1917-го письме министра иностранных дел Великобритании лорда Бальфура главе британской еврейской общины лорду Ротшильду о том, что правительство ее величества одобряет основание "еврейского национального дома" в Палестине. Эту записку в несколько строчек (67 слов на английском) с туманной формулировкой сочли британским обязательством создания еврейского государства не только евреи. Под нее и с этим условием Британия получила мандат на управление Палестиной при дележе Османской империи. Она его нарушила уже в 1922-м, создав на 4/5 территории Палестины арабское государство (сначала под своим управлением) — Трансиорданию. А на оставшейся части вводила все более строгие нормы ограничения еврейской иммиграции — чтобы не гневить арабов.

Эти нормы не были пересмотрены, и когда над евреями Европы нависла смертельная угроза. Первоначально Гитлер не собирался их уничтожать. Он планировал их ограбить и выгнать. Но им некуда было бежать: никто не хотел принимать нищих изгоев. Включая Британию, владевшую Палестиной. Если бы там уже существовало еврейское государство или еврейское самоуправление с правом принимать беженцев, судьба евреев Европы была бы иной.

Великобритания в феврале 1947-го объявила о сложении с себя мандата на управление этой склочной территорией через год. Решение о переустройстве передали ООН, создав Спецкомитет по Палестине (UNSCOP). Рассматривалось три варианта послемандатного статуса: международный протекторат под эгидой ООН; единое арабо-еврейское государство; раздел территории между двумя государствами — еврейским и арабским.

Первый отметали и те, и другие. Второй устраивал арабов, но евреев никак: они были в меньшинстве, вся сионистская идея пошла бы насмарку. Им годился лишь третий вариант, но арабы его отвергали. Какой из трех вариантов будет вынесен на голосование Генассамблеи ООН, зависело от стран-победительниц. Среди них Великобритания обладала самым слабым голосом. Она была лишенной доверия держательницей мандата, с которым не справилась, и сама от него отказалась. Решающее слово принадлежало США и СССР.

Сионист Громыко

Про СССР было практически все известно. Советский Союз поддерживал справедливую борьбу арабского народа с колониалистами, а сионизм считал враждебной полуфашистской идеологией, само это движение — оплотом империализма, главным образом британского. Со своими сионистами в стране социализма расправились еще в 1920-е, кого расстреляв, кого посадив, кого отправив в эмиграцию, и даже иврит был под запретом как язык реакционный, в отличие от пролетарского идиша.

Госдеп, Пентагон, ЦРУ давали однозначную оценку: Москва поддержит вариант единого государства с арабским большинством, чем заслужит признательность арабов, так что и США не стоит портить с ними отношения. Сионистские лидеры тоже не ждали ничего хорошего от сталинской империи. Когда 14 мая 1947-го (ровно за год до провозглашения Израиля) советский представитель Андрей Громыко поднялся на трибуну ООН, обсуждавшей судьбу Палестины, еврейские представители на местах для гостей готовились услышать то же, что слышали раньше в конфиденциальных беседах. Но то, что он сказал, повергло их в шок.

Громыко заговорил об ужасных страданиях, которые перенес еврейский народ во время войны. О том, что мучения этих людей не кончились: "Сотни тысяч евреев бродят по разным странам Европы", что долг ООН помочь им. Он потребовал признать тот "тяжелый факт", что ни одно государство Западной Европы не оказало евреям должной поддержки во время войны. Именно этим, подчеркнул Громыко, объясняется стремление еврейского народа к созданию своего государства, и не поддержать такое естественное стремление так пострадавшего народа было бы несправедливо.

Громыко заявил, что СССР был бы заинтересован в основании единого арабо-еврейского государства с равными правами для двух народов, но если комитет ООН по Палестине решит, что конфликт между ними неразрешим, то создание на этой земле двух государств — еврейского и арабского — альтернатива оправданная и приемлемая.

Никто не ждал такого разворота от представителя СССР. Он говорил так, будто речь ему писал сионист или сам он был сионистом. И это была не единственная просионистская речь Громыко. В сентябре UNSCOP решил выставить на Генассамблею именно резолюцию о разделе Палестины. За три дня до голосования, 26 ноября 1947 года, Громыко в ответ на арабские упреки в том, что раздел Палестины является исторической несправедливостью, заявил о долгой связи еврейского народа с этой землей. И опять подчеркнул, что такой раздел справедлив, он соответствует "законным требованиям еврейского народа, сотни тысяч представителей которого являются бездомными...". Слово "бездомные" стоит запомнить — для понимания дальнейшего.

Сталинский гамбит

Само собой, Громыко "стал сионистом" не сам и не вдруг. Он выполнял решение, принятое не им: было кому решать в тогдашней Москве. Что же заставило Иосифа Сталина совершить столь резкий разворот и "пойти на поводу у сионистов" тогда? Только не чувство справедливости, о котором постоянно говорил Громыко в своих речах, сделавших его "героем Израиля" с тех пор и навсегда. Только не сочувствие еврейскому народу, претерпевшему "невиданные бедствия" во время войны. Евреи для Сталина были россыпью пешек, которыми он собирался разыграть свой ближневосточный гамбит.

Война кончилась, а с нею и вынужденный союз с империалистами. О переделе послевоенного мира договорились еще во времена союзничества — на саммитах в Тегеране в 1943-м, в Ялте и Потсдаме в 1945-м. Но передел касался в основном Европы. Палестина — вопрос второстепенный — оставалась за рамками. Престарелый советский вождь, не желая замечать изменившихся тенденций, продолжал считать Англию основным игроком на Ближнем Востоке и хотел ее оттуда выгнать. Палестина представлялась ему удобным местом, где он мог вставить старушке Британии шило в задницу.

Арабов Сталин, к слову, считал пособниками англичан. По его представлениям, Британия в послевоенном мире продолжит контролировать Ближний Восток через подчиненные ей Ирак и Трансиорданию, а также зависимый от нее Египет. А еврейское государство в центре региона не станет сторонником Британии, с которой сейчас евреи борются, в том числе силой оружия, зато вполне может стать оплотом СССР. Это как бросить головешку в муравейник. Основания для такого сценария были, и дали их советскому руководству сами сионисты.

Обмен Лондона на Москву

Хаим Вейцман, председатель Всемирной сионистской организации и будущий первый президент Израиля, был вхож в самые высокие круги лондонского истеблишмента. Не благодаря своим должностям в сионистском движении. Этот еврей из-под Пинска был профессором химии в Манчестере, и во время Первой мировой изобрел промышленный способ производства ацетона, который помог британскому флоту избавиться от острого дефицита бездымного пороха. Признательность тогдашнего морского министра Уинстона Черчилля не знала границ. Даже когда Черчилль стал премьером, Вейцман по старой дружбе был одним из немногих, кто мог входить к нему без доклада. Считается, что и Декларация Бальфура появилась во многом благодаря тому, что британское правительство не могло отказать человеку, внесшему бесценный вклад в оборону империи в критический момент войны с немецкими субмаринами.

Но химия, ацетон и порох были побочными занятиями профессора Вейцмана. Главным делом жизни был для него сионизм. Это Вейцман, вовремя предвидя падение Османской империи в Первой мировой, настоял на переориентации с нее на Великобританию. Вейцмана считали в сионистском движении англофилом, и когда империя в канун и в начале Второй мировой повела себя так вероломно по отношению к евреям, он чувствовал себя виноватым. И сделал новый прогноз, теперь уже по поводу Британии. Она выйдет из этой войны ослабленной, ее положение на Ближнем Востоке не будет прежним. Вакуум заполнит скорее всего СССР. Профессор стал искать выходы на советское руководство. Ближайшим доступным контактом мог для него стать только посол СССР в Лондоне Иван Майский.

Они встретились в феврале 1941-го. И очень понравились друг другу. Говорили по-русски. Майский услышал от немолодого, безупречно одетого профессора массу неожиданных и приятных вещей. Тот сказал, что сионисты разочарованы англичанами: они не любят евреев, предпочитают им арабов и вряд ли пойдут на размещение в Палестине 4-5 млн еврейских беженцев из оккупированных немцами стран Европы. Так что даже победа Британии в войне с Гитлером не сулит евреям ничего хорошего, сионисты готовы порвать с ней ради более надежного партнера.

Все это стало еще более актуальным совсем скоро — когда и СССР вступил в войну с Гитлером. Вейцман завел переписку с Майским. Объяснял, что это великое заблуждение, будто сионизм враждебен социализму и СССР. Другие сионистские лидеры при всякой возможности отстаивали тот же тезис. "Палестина,— доказывали они,— это очаг единственного организованного рабочего движения на Ближнем Востоке и ядро социалистического содружества". Убеждали, что еврейское государство, когда оно будет создано, станет нейтральным, в то время как арабы — либо британские агенты, либо работают на Германию.

Тут не требовалось строить догадки. В то время как сионисты обхаживали советских представителей за рубежом, а в самой еврейской Палестине развернулось массовое движение в поддержку Красной армии (собирали деньги, одежду, посылали медикаменты, перегоняли за 2 тысячи километров по пустыням и горным дорогам в СССР санитарные машины с оборудованием, готовы были отправить медицинские бригады на фронт), "отец палестинской нации", верховный муфтий Иерусалима Амин аль-Хусейни встречался с Гитлером, клялся ему в верности, формировал мусульманский легион СС в Боснии и диверсионные группы в Палестине, организовал прогитлеровский военный мятеж в Иране, а штаб муфтия располагался в Берлине.

Нескромное предложение

Вторая встреча Майского с Вейцманом состоялась в сентябре 1943-го. На ней советский посол перевел разговор в практическую плоскость. Его интересовало, действительно ли Палестина может вместить большое количество евреев из Европы.

В том же месяце посол сам оказался в Палестине. Его вызвали в Москву, а во время войны самый короткий путь туда из Лондона был через Ближний Восток. Один из ведущих израильских специалистов по истории евреев России и Польши, директор Института исследований сионизма и Израиля при Тель-Авивском университете, скончавшийся в прошлом году профессор Мататьягу Минц писал, что командировка Майского была связана с его предстоящим назначением заместителем наркома иностранных дел. Очевидно, для срочного вызова в метрополию имелся, по крайней мере, еще один повод. Именно в это время, в сентябре 1943-го, при Наркоминделе начала работу созданная решением политбюро правительственная Комиссия по вопросам мирных переговоров и послевоенного устройства.

Для руководства ею был отозван в Москву другой посол — из США — Максим Литвинов, бывший нарком, смещенный перед заключением пакта Молотова — Риббентропа. В рамках задач этой комиссии шла выработка позиции СССР, в том числе по послевоенной судьбе Палестины и евреев — еще отдельно. Волею обстоятельств (контакты с сионистами, о которых посол, естественно, докладывал в Москву) и по должности (Палестина была фактически протекторатом Великобритании) Майский оказался среди высокопоставленных советских дипломатов наиболее компетентным в обоих этих вопросах. Очевидно, он и предложил связать их вместе.

На обратном пути в Лондон Майский снова оказался в Палестине (2 октября — указывает профессор Минц точную дату) и на сей раз не просто сделал пересадку здесь, а пожелал остановиться на несколько дней. Принимали его как почетного гостя британские власти подмандатной территории. Но, к их неудовольствию, он настоял на встрече с руководством еврейского анклава. Его повезли в два кибуца неподалеку от Иерусалима, где он был обласкан со всей страстью коммунистического братства. (Во время войны культ Сталина и СССР в еврейской Палестине достиг пика, а в некоторых кибуцах он продержался даже после разоблачений Хрущева на ХХ съезде КПСС.)

И тут пришел черед советского посла ошарашить сионистских лидеров, как раньше они удивили его. С одним из них, Давидом Бен-Гурионом, Майский сам завел беседу, о которой тот рассказал только ближайшим соратникам по партии, предупредив о неразглашении. Посол спросил у Бен-Гуриона:

— Вы в состоянии разместить у себя после войны европейских евреев? Есть ли у вас готовый план на этот счет?

— Конечно, есть,— ответил глава Сохнута и будущий премьер, привычно блефуя.— Примем, хоть миллион!

— Миллиона мало,— наставительно произнес посол.— Вы должны быть готовы принять, по крайней мере 2,5 млн.

Бен-Гурион обалдел и от предложения, и от цифры. В самых смелых мечтах сионисты-социалисты (а они были завзятые фантазеры!) не предполагали такого размаха. Англичане ограничили квоту на пять лет 75 тысячами, и на этом предписывали прекратить еврейскую иммиграцию.

То есть речь шла однозначно не только об отмене британского мандата после войны, но и о создании здесь еврейского государства. Москва была готова, более того, подстегивала к этому.

Как и в случае с Громыко, все это не было самодеятельностью, цифру Майский взял не с потолка. Советское руководство знало масштабы уничтожения еврейского населения Европы. Ни в Польше, ни в других оккупированных странах такого количества евреев уже не было. По мнению профессора Минца, речь могла идти только о том, что переселение в будущее еврейское государство предстояло и советским евреям.

Квартирный вопрос

Надо отдать должное предусмотрительности сталинской верхушки. Коренной перелом в войне произошел только что. Большая часть европейской территории СССР была под немцами, только разворачивалась битва за Днепр, которая унесет полмиллиона жизней, а в Москве уже взялись за планы послевоенного обустройства, доходя до самых периферийных подробностей.

В рамках комиссии Литвинова было создано 28 подкомиссий по разным темам в порядке приоритетности. Последней, 28-й, стояла там подкомиссия по еврейскому вопросу, а 26-й — по палестинскому. Резюме по еврейскому вопросу должен был представить Шахно Эпштейн, редактор газеты "Эйникайт" — органа Еврейского антифашистского комитета. Но не успел: заболел и умер в 1945-м, спасшись таким образом от жуткой участи других деятелей ЕАК, тем более что он был среди авторов обращения в правительство с предложением о создании еврейской республики в Крыму (одном из ключевых пунктов обвинения).

На последнем заседании комиссии, в июне 1945-го, Литвинов, отметив, что из-за болезни Эпштейна резюме по еврейскому вопросу получить не удалось, сказал, что это не беда, так как все, что собирались там изложить, уже содержится в резолюции по палестинскому вопросу. То есть будущее евреев в СССР и будущем советском блоке увязывали с Палестиной и будущим еврейским государством.

Резюме подкомиссии по Палестине как раз было. "Привязанность евреев к Палестине, стране их отцов,— сказано там,— существует уже много поколений. Даже ожидание Мессии связано с Палестиной". Это звучит совершенно по-сионистски. И примерно в той же формулировке прозвучало в "сионистской" речи Громыко на Генассамблее ООН. Понятно, откуда это взялось. Ничего не было случайным.

Какой был в том резон? Кроме политического чисто практический, бытовой. Одна из главных проблем послевоенного восстановления была жилищная. Одна из главных проблем, с которой сталкивались евреи, возвращавшиеся из концлагерей и эвакуации, была в том, что им некуда было возвращаться физически: часть домов разрушена, часть уцелевших, где евреи жили до войны, занята другими жильцами, которым не было нужды бежать. И они не хотели возвращать свои дома и квартиры внезапно вернувшимся евреям. На этой почве возникали конфликты, приобретавшие национальный характер: "Отсиделись в Ташкенте, а теперь гонят нас на улицу!"

Очень точно и откровенно сформулировал проблему Никита Хрущев, который возглавлял Совет министров и ЦК Компартии Украины после войны. На одном из заседаний Совмина республики он прямо сказал: "Евреям Украины, которые спаслись от попыток уничтожить их, лучше всего оставаться там, где сейчас живут. Они тут нам не нужны. И так забот хватает. Возвращаются из эвакуации, начинаются сражения за квартиры, где живут уже другие люди, за отнятые вещи. Все это усложняет обстановку и без того сложную. Я не хочу, чтобы украинский народ воспринимал победу Красной армии и возвращение советской власти как возвращение евреев..."

На том этапе еврейское государство представлялось наиболее радикальным и удобным способом ослабления послевоенного жилищного кризиса. Речь шла об огромных массах. Только польских евреев было в СССР больше четверти миллиона. По расчетам израильского историка Семена Швейбиша, в эвакуации находилось 1,2-1,4 млн советских евреев. Возвращаясь в разрушенные войной города, они усугубят там дефицит жилья. Надо дать им свою страну — пусть едут туда, нам легче будет.

Во всем советском блоке существовала та же проблема той же остроты. Власти СССР позаботились о своих сателлитах и предоставили после войны свободу эмиграции для бывших польских граждан: они могли уезжать куда угодно, лишь бы не возвращались домой. А кто возвращался — сам виноват. Профессор Минц считал, что и еврейские погромы в послевоенной Польше (за два года в них погибло около тысячи человек) были инспирированы властями по советской указке, чтобы стимулировать эмиграцию. Обстановку там и тогда он знал хорошо и испытал на себе. После создания государства его — как одного из руководителей молодежного сионистского движения "Шомер а-цаир" — послали в родную Польшу восстанавливать там еврейскую жизнь. Ему пришлось бежать менее чем через год. Из Польши евреев выдавливали вместе с их организациями. Впоследствии, уже став профессором, Минц утверждал, что и для советских евреев предусматривался тот же метод.

Квартирный вопрос, который согласно Булгакову так испортил москвичей, сильно улучшил отношение московского руководства к созданию еврейского государства. Оно оказалось выгодным по многим параметрам. Нельзя сказать, что жилищный аспект был основным, но в дополнение к естественным геополитическим и стратегическим — существенным. Все это вместе повлияло на выбор СССР, а точнее, Сталина в пользу сионистов (много позже, в 1970-е, Молотов утверждал, что в Политбюро только он и вождь занимали такую позицию). И 29 ноября 1947 года, когда на Генассамблею ООН был все-таки вынесен — благодаря советской позиции — вопрос о разделе Палестины и важен был каждый голос, СССР (а вместе с ним Украина, Белоруссия и Чехословакия) проголосовал "за".

Владимир Бейдер, Иерусалим