В МВФ оценили влияние автоматизации на рынок труда

Автоматизация хороша для роста экономики и плоха для равенства, говорится в рабочем докладе Международного валютного фонда (МВФ). Повышение производительности за счет роботов в краткосрочной перспективе приводит к падению зарплат и росту доходности капитала — как обычного, так и роботизированных активов. Дальнейшее накопление капитала повышает спрос на труд и приводит к долгосрочному росту реальных доходов, но этот процесс может растянуться более чем на полвека, и мирного сосуществования роботов и людей ждать не стоит, предупреждают в МВФ.

В МВФ решили проанализировать краткосрочное и долгосрочное влияние роботизации на рост производства и распределение доходов. Авторы исследования Эндрю Берг, Эдвард Баффи и Луис Фелипе Занна считают роботов особой разновидностью капитала, отличающегося от традиционного взаимозаменяемостью с человеческим трудом. В отличие от неоклассической модели, при которой накопление традиционного капитала способствует повышению спроса на рабочую силу, в автоматизированной экономике этот процесс приводит к инвестициям в роботов.

В МВФ рассматривают четыре возможных сценария. В рамках базовой модели роботы конкурируют с людьми во всех операциях, во второй — лишь в части из них, в третьей — вытесняют низкоквалифицированную рабочую силу, но повышают спрос на специалистов, в четвертой — используются лишь в одной отрасли, тогда как во всех остальных производство остается производной традиционных труда и капитала.

Во всех сценариях рост производительности за счет автоматизации приводил в долгосрочной перспективе к росту реальных доходов на душу населения на 30–240% даже без радикальных технологических прорывов. Инвестиции в более совершенных роботов добавляли к ВВП всего 6–16%, остальной прирост приходился на позитивный взаимный эффект от накопления традиционного и «роботизированного» капитала. В базовой модели реальные доходы падали в краткосрочной перспективе и росли с течением времени, когда рост традиционного капитала приводил к увеличению спроса на труд и реальных зарплат. Длительность переходной фазы в зависимости от условий могла составлять от 12 до 50+ лет, то есть охватывать несколько поколений. Чем выше эластичность замещения роботов и людей, тем сильнее краткосрочное падение доходов и выше их долгосрочный прирост. Но при полной замещаемости долгосрочная фаза так и не наступала — экономика входила в состояние сингулярности, при которой повышение продуктивности роботов запускало эндогенный рост: накопление обеих форм капитала продолжалось бесконечно, зарплаты падали и оставались на низком уровне, а доля труда в распределении доходов стремилась к нулю. Возможно, что это следствие несовершенства модели авторов.

Все остальные сценарии в модели также увеличивали неравенство, и чем сильнее рос ВВП, тем неравномернее распределялись доходы. Если роботы замещали только низкоквалифицированных рабочих, неравенство росло сильнее, но зарплаты «синих воротничков» оказывались ниже, чем в базовой модели (потери 26–56%), а перспективы их долгосрочного роста — более туманными, доля рабочих в национальном доходе падала с 31% до 8–18%. Эти эффекты были менее выражены, если роботы замещали людей лишь частично, но и рост экономики в этом случае оказывался ниже. Прогнозы же технооптимистов о мирном сосуществовании роботов и людей не выдерживают критики, считают в МВФ. Отметим, во всех подобных работах допущения моделей всегда мешают прогнозам на длительный период (более десяти лет), а саму по себе текущую волну роботизации между тем экономисты предсказать были не в силах.

Надежда Краснушкина