Как рушатся надежды инвесторов

Мировая финансовая общественность вновь увлечена инвестиционными фондами. Их история, где чередуются этапы энтузиазма и разочарования, изобилует причудливыми событиями. В частности, она завораживает цифрами — суммами, которыми инвестфонды оперируют, и размерами убытков.

СЕРГЕЙ МИНАЕВ

Волшебный Сон

$100 млрд — таким капиталом располагает Vision Fund, грандиозный инвестиционный фонд, который создал Масаёси Сон, основатель японской телекоммуникационной компании SoftBank. Стратегия фонда — покупка акций перспективных высокотехнологичных предприятий.

В 2016 году саудовский наследный принц Мухаммед бен Сальман дал Сону $45 млрд, чтобы с помощью инвестфонда диверсифицировать экономику Саудовской Аравии и избавить страну от нефтяной зависимости. Сон предложил вкладываться не в какие-то престижные проекты и объекты вроде «Формулы-1» и футбольных клубов, а в новаторские технологии.

Столь значительный начальный капитал привлек в Vision Fund множество других инвесторов — от фонда национального благосостояния Абу-Даби до Apple. Та же Apple и другие корпорации вложили в Vision Fund $5 млрд. Еще $25 млрд принес выпуск акций SoftBank, $7 млрд — доля частных лиц, пожелавших остаться неизвестными. Набежало $100 млрд; для сравнения: все остальные инвестиционные фонды мира, работающие с венчурным капиталом, в 2016 году привлекли $64 млрд. Как определил менеджер одного из венчурных фондов, Vision Fund сейчас главный мировой инвестор.

Критики Масаёси Сона замечают, что он лично принимает все инвестиционные решения в фонде и чрезмерно увлекается акциями новых высокотехнологичных фирм, которые за последние годы чрезвычайно подорожали, а значит, могут и подешеветь. Фонд уже потратил на них $30 млрд. А так как половина капитала Vision Fund оформлена как кредиты, ему приходится отдавать большие деньги в качестве процентов.

Критики также напоминают, что

Масаёси Сон со своей SoftBank невиданно нажился в 2000 году на буме акций компаний, связанных с интернетом, даже в какой-то момент стал богаче Билла Гейтса. А потом, когда этот пузырь лопнул, потерял 99% своего состояния.

Наконец, аналитики указывают, что крупные инвестиции в молодые высокотехнологичные предприятия лишают рынок стабильности. Получив сразу сотни миллионов долларов, менеджеры компании в срочном порядке принимаются тратить их на рекламу и маркетинг. И не менее юные конкуренты вынуждены накачивать ту же статью расходов, чтобы не потерять клиентов. В итоге цена выхода на рынок для них резко повышается, и их бизнес может просто не состояться.

В любом случае размах инвестиций Vision Fund впечатляет. Он вложил $500 млн в Improbable — британскую фирму, занимающуюся виртуальной реальностью. Речь идет о проекте целого мира, где миллионы людей могут жить в тесном контакте с думающими роботами, но пока на горизонте у Improbable не появился Vision Fund, эта новая реальность привлекла только $35 млн.

$565 млн получил Auto1 — немецкий автодилер, работающий через интернет. Эта самая масштабная инвестиция в сфере торговли автомобилями за последние несколько лет.

В ближайшие пять лет фонд Масаёси Сона намерен осчастливить крупными суммами 70 недавно открывшихся высокотехнологичных компаний — потенциальная капитализация каждой из них оценивается в $1 млрд.

Ударники десятилетки

В 1960-е годы инвестиционные фонды, аккумулирующие деньги компаний и населения и вкладывающие их в акции, были объектами особого внимания на американском финансовом рынке. Так, 1961 год считался самым успешным для него за всю историю на тот момент. Потому что новых акций и облигаций было выпущено на $12 млрд, и большинство из них скупили институциональные инвесторы, прежде всего фонды, всосавшие сбережения тысяч граждан.

Наибольшим спросом у этих фондов пользовались акции табачных компаний — сигареты в итоге подорожали на 55%.

1967 год покорил новые высоты — оборот акций превысил все предыдущие показатели (за исключением того, что был зафиксирован в «черный вторник» 29 октября 1929 года). Спрос на ценные бумаги стимулировался увеличением денежного предложения — Минфин покупал у банков гособлигации. В итоге больше других выиграли инвестфонды, работающие с простыми гражданами: у фондов накопилось денег на 9% больше среднего показателя, и только за один квартал года они приобрели акций на $800 млн.

Примерно в то же время произошла смычка инвестиционных фондов и новых технологий. Американский изобретатель Джон Ламберт придумал для инвестфондов компьютер, предсказывавший движения котировок акций. Из пяти миллионов предсказаний сбылись три миллиона, в одном миллионе случаев компьютер ошибся и еще в одном миллионе не смог сказать ничего определенного.

В 1969 году страховые компании в США стали испытывать затруднения — спрос на страхование жизни резко снизился в связи с ускорявшейся инфляцией. Подводя итоги 20 лет, американские страховщики обнаружили, что их активы выросли всего-то на 250%, тогда как инвестфонды, ориентированные на население, прибавили 1500%. И тогда страховые компании принялись создавать инвестиционные фонды сами.

Первые шаги

Считается, что первый инвестиционный фонд придумал голландец Адриан Ван Кетвич в 1774 году — его вдохновила идея, что люди могут объединять свои небольшие капиталы для диверсификации вложений и это сделает инвестиционную деятельность более привлекательной. В 1822 году в пользу инвестфондов высказался король Нидерландов Виллем I.

Все это вполне логично. В стране традиционно процветала спекуляция акциями и облигациями, причем в ней участвовали и иностранные банки. Обычные люди выдавали друг другу кредиты под залог акций и облигаций — тем самым сбережения превращались в инвестиции.

Никакому госрегулированию такие операции не подлежали, и никаких пошлин и сборов платить было не нужно. Так что голландцев можно считать прирожденными инвесторами, восприимчивыми к любым новым формам подобной активности. А король был лично заинтересован в создании системы фондов, поскольку полагал, что она поможет разместить на рынке непопулярные кредиты. Получается, что возникновение инвестфондов можно объяснить государственными интересами. Дальше, в 1849 году первый фонд открылся в Швейцарии, а в 1880-е — в Шотландии.

В начале XX века в Британии появилось то, что потом назвали инвестиционными группами. Дело было так. В лондонском Сити торговые дома балансировали между обычной коммерцией и финансовыми операциями. Но в целом отдавали предпочтение коммерции — в 1911 году в ней были заняты 49% работников Сити, и только 17% — в банковской сфере (остальные занимались страхованием, бухгалтерским делом и предоставлением юридических услуг).

С развитием телекоммуникаций высвободилось большое количество посредников между экспортерами и импортерами, поэтому торговые дома решили попробовать свои силы на поле зарубежных вложений. К тому же стали склоняться торговые банки. Они объединяли капиталы — и капиталы не маленькие, в среднем по миллиону фунтов. То есть получался своеобразный фонд в форме инвестиционной группы, куда входили торговцы и банкиры. Наиболее крупные инвестгруппы располагали средствами в размере £4 млн. Сити преобразился: инвестиционные группы принимали вклады, выдавали кредиты и брали на себя все прямые инвестиции за рубежом и размещения на мировых фондовых рынках.

От миллиардов к триллионам

Инвестиционный фонд для обычных граждан (паевой) в его обычном для наших дней виде появился в Филадельфии в 1907 году — Alexander Fund, он позволял участникам забирать свои вклады. К 1924 году в США концепция паевого инвестфонда окончательно сформировалась. В 1928-м паевой Wellington Fund включил в свой портфель не только акции, но и облигации и таким образом покончил с практикой, когда средства направлялись только в бизнес. К 1929 году действовали уже 19 паевых фондов для мелких вкладчиков — они вполне благополучно пережили и биржевой крах, и Великую депрессию.

В 1934 году в США приняли закон, защищающий права инвесторов и требующий от фондов предоставлять инвесторам исчерпывающую бухгалтерскую информацию. В 1950-е инвестфондов в США было уже около сотни.

В 1960-е годы открылось еще около 100 фондов, совокупные вложения в которые (и вложения которых) составляли уже десятки миллиардов долларов. Именно поэтому финансовый рынок стал уделять инвестиционным фондам особое внимание.

В 1980-е и 1990-е годы в связи с постоянным ростом акций началась настоящая инвестиционная лихорадка, и имена руководителей инвестфондов (Майкла Прайса, к примеру) стали известны всем американцам.

Бывший глава ФРС Алан Гринспен рассказывает: «Быстрое развитие информационных технологий дало финансовым институтам возможность выяснять, где можно получить так называемую нишевую прибыль — то есть прибыль выше нормальной. В инвестиционные фонды хлынул поток высококвалифицированных кадров. Полвека назад финансы находились в дремлющем состоянии, а сейчас обычные инвестфонды и хедж-фонды, осуществляющие инвестиции от лица миллионеров, представляются будущим финансов. Можно вспомнить, что в 1990-е многие младшие партнеры инвестиционных банков открывали, так сказать, бутики хедж-фондов».

Большую известность получила история с хедж-фондом LTCM (Long-Term Capital Management). В 1990-е он был лидером в игре на повышение котировок акций. И, можно сказать, это повышение и обеспечивал. LTCM предоставлял клиентам превосходный доход. При этом фонд использовал в своей деятельности самые передовые математические модели (прямо как изобретатель компьютера для фондов Ламберт). Однако LTCM вкладывал в акции не столько деньги клиентов, сколько заемные средства — и направил $1 трлн в весьма загадочные проекты. При этом кредиторы настолько доверяли фонду, что даже не требовали залога.

Нишевую прибыль получать было все труднее, поскольку у LTCM появилось множество конкурентов. В 1998 году кредиторы потребовали расплатиться. Фонд отказался, сообщив, что денег нет. Кредиторы отступились, а LTCM просто закрылся, вернув акционерам лишь часть средств. История наделала большого шуму, финансовый рынок понял, что фонды могут лопаться. Показательно, что, когда в 2006 году другой фонд — Amaranth — закрылся, потеряв $6 млрд, рынок это взволновало мало.

Сейчас с ситуация инвестиционными фондами такая. Акционеры хедж-фондов, будучи миллионерами, считают, что смогут проконтролировать инвестиционные решения их руководителей. Банки в свою очередь полагают, что смогут сделать это еще лучше. Потому что в отличие от властей знают в деталях про операции, которые в бухгалтерских документах не отражены. А также знают, что фонды могут прибегнуть к различным уловкам, к каким прибегают и сами банки, пока компетентные органы их не разоблачают.

Что касается обычных инвестфондов, граждане в них было разочаровались после ряда скандалов в 2003 году, связанных с мошенничеством и некомпетентностью руководителей, потом начался мировой финансовый кризис, и всем стало не до фондов. Но теперь в рядах вкладчиков вновь наблюдается воодушевление — в одних только США действуют 10 тыс. паевых инвестфондов, которые накопили акций на несколько триллионов долларов.