диалог

Как относятся русские к немцам и немцы к русским? В распоряжении "Д" оказались два эссе, авторы которых попытались ответить на этот вечный между нашими народами вопрос.

Леонид Млечин

Германия, немцы и немецкая литература в истории одной семьи

Моя жизнь могла сложиться иначе. И сейчас я бы писал заметку "Россия глазами немца". Когда я только родился, в мою маму, юную германистку, влюбился видный прозаик из ГДР. И он страстно уговаривал ее уехать с ним в Берлин:

— Твой сын будет расти вместе с моими детьми от первого брака.

Но мама не решилась так радикально переменить свою и мою жизнь. Я вырос под крики "убей немца!" — во дворе, где дети моего поколения играли в войну, и в этих играх немцы, разумеется, терпели оглушительное поражение. И под восхищенные разговоры о новых романах Белля, Грасса, Андерша — дома, потому что моя мама посвятила жизнь изучению немецкой литературы ХХ века и у немецких писателей послевоенного поколения не было в России более восхищенной поклонницы. Эта двойственность отношения к Германии и к немцам характерна для целых поколений русских людей.

Член Политбюро при Горбачеве и главный идеолог перестройки Александр Яковлев, тяжело раненный на войне, рассказывал мне, что долго не мог заставить себя поехать в Германию, даже социалистическую, братскую: он видел в немцах только врага.

Моя мама описала в книге воспоминаний, как во время путешествия по Германии в ее купе вошел бравый пожилой господин с седыми висками и отменной выправкой. Узнав, откуда его спутница, отодвинул свой чай и сказал:

— Я взволнован, мадам. Во время войны я был в люфтваффе, в военной авиации, воевал на Восточном фронте. Я очень жалею о тех годах... Я не пытаюсь оправдать себя и свое поколение, участвовавшее в войне. И я особенно ощущаю свою вину сейчас, видя перед собой молодую москвичку, которая говорит на моем родном языке.

Он замолчал и задумался.

— Скоро моя остановка,— сказал бывший майор люфтваффе.— Поверьте, эта встреча была для меня приятнейшим сюрпризом: мы можем сидеть и разговаривать, более не питая друг к другу никаких злых чувств.

Мама, конечно, испытывала двойственность: бывший майор явно был искренне взволнован, но он воевал на Восточном фронте против России... Так ведь и Генрих Белль не скрывал, что воевал на востоке. И это делало его чувство вины еще более глубоким. То же могли сказать о себе многие из тех, чье творчество она так ценит: ее любимый автор Альфред Андерш. Правда, на Восточном фронте он не был: сдался американцам в Италии.

Советские газеты изо дня в день предупреждали о росте неонацизма и реваншизма. Мама собрала коллекцию полюбившихся ей заголовков вроде "Неофашисты бьют в барабан" или "Коричневым неймется". Но имевшие возможность читать западногерманскую литературу и прессу или побывать в ФРГ высоко оценивали сделанное западными немцами, которые нашли в себе силы осознать преступность содеянного и преодолеть его. И в отношении Западной Германии в нашей семье формировалось иное чувство — уважения.

Ohne mich! Без меня!

А я с той поры помню выражение "Ohne mich!" ("Без меня!") — лозунг западногерманской молодежи, не желавшей участвовать в том, что ей казалось немыслимым. Оказывается, можно не соучаствовать в чем-то подлом и мерзком! Не пачкаться! Не позорить себя! Это было открытием для очень молодого советского человека. И пошло на пользу.

За последние годы более чувствительные к переменам политической погоды коллеги, как стадо бизонов, сначала, поднимая облака пыли, проскакали мимо меня на один фланг, потом так же организованно поскакали на другой. А я где стоял, там и стою, не меняя ни взглядов, ни позиции. Белая ворона? Я уважаю людей в военной форме, но раз уж не повезло и ты штатский, незачем ходить строем, маршировать и петь хором. И не надо участвовать в том, что является постыдным. Ohne mich!.. Урок немецкого.

И я читал переведенные мамой отрывки из автобиографической книжки "Вишни свободы" Альфреда Андерша, который своей жизнью доказал, что дезертирство — единственно возможный выход для того, кто по моральным соображениям не в силах служить режиму.

А совсем недавно в Европейском парламенте я впервые увидел Беату Кларсфельд и рассказал ей, как школьником держал в руках номер журнала с ее фотографией и заметкой о том, как она в ноябре 1968 года подошла к канцлеру ФРГ Курту Георгу Кизингеру, презрительно сказала ему: "Нацист!" — и прилюдно дала пощечину. Такое свободное и искреннее поведение казалось немыслимым в советскую эпоху.

И, конечно же, Вилли Брандт, сменивший вынужденного уйти в отставку Кизингера, поразил чувствительные сердца! У меня в комнате висел его портрет, вырезанный из "Штерна". Невероятная улыбка нового канцлера так контрастировала с мрачными лицами вождей, стоявших на трибуне Мавзолея. Неужели руководитель страны способен так обаятельно улыбаться? И когда Брандт опустился на колени перед памятником жертвам Варшавского сговора, это было движение души. И какой души!

Я помню, как он покидал пост канцлера. И как, не скрывая слез, плакал Эгон Бар, его верный соратник, архитектор восточной политики, которая подвела черту под эпохой откровенной вражды между нашими странами.

Можем повторить?

Все меняется. Я вырос среди фронтовиков. Они не любили вспоминать войну. В майский День Победы плакали. Сейчас на наших экранах все больше фильмов о войне, в которых несколько бравых героев запросто крушат полчища немцев. Не понятно, чем четыре долгих года занималась вся остальная Красная армия?

Одно время единая Германия считалась главным партнером России в Европе. Но это время прошло. И разочарование разлито в политической атмосфере. Молодые люди на Mercedes и Volkswagen раскатывают по Москве с надписями "На Берлин!" или "Можем повторить". Возможно, им кажется, что они оседлали трофейные машины. Или что они сами победили. Не ту нацистскую Германию, которая напала на Россию, чтобы нас уничтожить, а нынешнюю, которая себе что-то позволяет.

Страшно разочароваться

Как дамский угодник, я с удовольствием наблюдаю за Ангелой Меркель. Поразился, узнав, что ей не положено ни яхты, ни дворца, что, отправляясь в отпуск, она за все платит сама. На свои деньги покупает и одежду. Живет в обычном многоквартирном доме. Берлинский коллега подвел меня к этому дому. Объяснил: когда Меркель в Берлине, стоит полицейская машина, а поскольку она в тот момент была где-то в Латинской Америке, то и полиции не видно.

Более всего меня восхищает намерение канцлера отстаивать либеральные ценности, каким бы опасным это ни было для ее политической карьеры. Особенно когда я с тоской читаю газетные материалы об успехах партии "Альтернатива для Германии". До последнего не верил, что ее депутаты пройдут в Бундестаг. Лидеры этой партии впервые после 1945 года говорят о том, что немцы имеют право гордиться подвигами солдат вермахта. И называют глупым негативное отношение к собственному прошлому:

— Вместо того чтобы воспитывать новое поколение на памяти о великих филантропах, музыкантах, изобретателях, которых в нашей истории множество — быть может, больше, чем у любого другого народа, вместо того чтобы рассказывать детям в школе о наших славных достижениях, мы превратили историю Германии в нечто постыдное.

Знакомые слова: хватит чернить прошлое! Но характерно, что в Германии такие речи произносят только ультраправые. Остальные политики считают своим долгом говорить о вине за преступления нацистского режима. Когда кто-то из руководителей Германии скажет: хватит, наизвинялись — это будет предвестьем новой катастрофы.

Но вот, что меня потрясло...

Когда-то заместитель министра культуры ГДР Клаус Хепке, который в нацистские времена был членом юнгфолька, детской нацистской организации, с изумлением рассказывал мне, что в Москве крупные советские чиновники его спрашивают:

— А правда, что у вас в политбюро есть евреи и полуевреи?

Клаус Хепке неизменно отвечал:

— После Гитлера мы не задаем такие вопросы.

И это было свидетельством того, сколь многого добились немцы даже на востоке. А уж применительно к Западной Германии антисемитизм казался преодоленным. И после объединения страны я написал о том, что советские евреи ищут убежища в Германии, и эту статью перепечатывали другие газеты. И это казалось торжеством идей, которыми живет современная Германия... Но я только что прочитал большую статью о том, как еврейских детей травят в немецких школах.

Не думаю, что я вправе читать нотации. Могу только испытывать разочарование, столь болезненное в мои годы. Но воспитанный на послевоенной немецкой литературе, я не теряю надежды. Тем более что мой сын, продолжая семейную традицию, выучил немецкий язык и защитил диссертацию о взаимоотношениях России и Германии.