исследование

Фонд Конрада Аденауэра инициировал исследование новейших форм европейского популизма, уделив особое внимание России — стране, вот уже 30 лет имеющей дело с самыми разными "популизмами". О его итогах для "Д" рассказывает Ольга Филина, редактор отдела политики журнала "Огонек".

Во внешней политике ЕС и Америка (условный "Запад" в понимании России) все больше дистанцируются от курса Москвы, однако сходство внутриполитической повестки конфликтующих сторон парадоксальным образом возрастает. Речь идет прежде сего о новой волне популизма, которая угрожает европейским демократиям и при этом давно — чуть ли не раньше всех прочих стран на континенте — докатилась до России. Популистская риторика и безответственная политика, становясь общей бедой, становятся и общей повесткой, способной объединять интеллектуалов Запада и Востока в поисках выхода из новых политических тупиков.

Пример такого объединения дает работа московского офиса Фонда Конрада Аденауэра, который инициировал российско-немецкий исследовательский проект по изучению феномена популизма. В течение года фонд совместно с российской экспертной группой "Европейский диалог" провел серию дискуссий и семинаров, результатом которых стала публикация аналитического сборника "Популизм как общий вызов", впервые указавшего на политическую ситуацию в России, Европе и США как на предмет общей заботы и ответственности.

Сильнейшим поводом для беспокойства как представителей фонда, так и собранных им экспертов является расширяющаяся география "стран победившего или укрепляющегося популизма". На политику Великобритании и Голландии открыто влияют евроскептики, "Альтернатива для Германии" имеет своих представителей уже в половине ландтагов страны, откровенно популистские кандидаты на президентских выборах во Франции — Марин Ле Пен "справа" и Жан-Люк Меланшон "слева" — набрали в сумме более 40% голосов. В Италии "Движение 5 звезд" оказалось вторым по численности мест в парламенте, в Венгрии и Польше к власти пришли партии "Фидес" и "Право и справедливость" соответственно, объявив курс на радикальные конституционные контрреформы. В Греции действует "Сириза", в Испании — "Подемос", наконец, США столкнулись с популизмом в лице Дональда Трампа, занявшего Белый дом. По подсчетам социолога Рональда Инглхарта, профессора Мичиганского университета, даже оставляя за скобками последние выдающиеся успехи популистов на выборах, восходящий тренд их политики остается очевидным: с 1960 по 2016 год влияние популистских партий только в Европе выросло вдвое по голосам избирателей (с 5,1% до 13,2% в среднем) и втрое — по местам в парламентах (с 3,8% до 12,8% в среднем). Что по меньшей мере требует относиться к происходящему всерьез или, что важнее, искать общее противоядие. Опыт России, столкнувшейся только за последние 30 лет почти с десятком различных "популизмов", здесь, как ни странно, может быть очень полезным, являясь наглядным предупреждением для других и предостерегая от наивных политических ошибок.

По мнению профессора политологии Технического университета Дрездена Вернера Патцельта, соавтора сборника, главной причиной нынешнего "парада популизмов" являются "представительские разрывы": яркое ощущение части избирателей (а именно предпоследних по доходам 20% населения по доходам в постмодернистском обществе), что классические партии не выражают их интересов.

— Таким путем в Германии начала 1980-х годов образовалось движение зеленых, идейно связанное с "культурной революцией" 1968 года. Все началось после того, как социал-демократы во главе с федеральным канцлером Гельмутом Шмидтом, проводя политику укрепления безопасности и развития атомной энергетики, довели дело до разрыва в системе политического представительства,— поясняет профессор Патцельт.— А при христианско-демократическом канцлере Ангеле Меркель начиная с 2013 года сложилась аналогичная ситуация с партией "Альтернатива для Германии" на правом фланге политического спектра, где к представительскому разрыву привела политика в отношении еврозоны и в сфере иммиграции, поддерживаемая почти всеми немецкими партиями.

Когда "разрывы" образуются на правом фланге политического спектра, популизм оказывается "правым", когда на левом — "левым". Эксперт Фонда Конрада Аденауэра Карстен Грабов предлагает считать первый "эксклюзивным", а второй — "инклюзивным", подчеркивая, как правило, ксенофобскую риторику в одном случае и уравнительно-распределительную — в другом. Впрочем, по мысли большинства экспертов, сегодня все чаще популизм становится "межфланговым", знаменуя собой серьезное расхождение политической системы с действующими "на земле" силами.

— Глубинная причина взлета политиков-популистов — отсутствие убедительных проектов будущего у их оппонентов,— высказал свою точку зрения член научного совета Московского центра Карнеги Андрей Рябов.— Можно констатировать кризис социально-либеральной модели капитализма, теряющей даже свою основную базу поддержки — средний класс: разрывы между богатыми и бедными, которые принимают опасный характер повсюду в Европе, ставят само существование этого класса под вопрос.

Для слома популистского тренда эксперты, собранные фондом, предложили вспомнить идеи одного из основателей западногерманской политологии, Эрнста Френкеля, считавшего прямой обязанностью политиков "облагораживать эмпирически выявленную волю народа". Всякая воля, даже неполиткорректная и неуместная в текущих условиях, должна встречать политическое участие и видеть некий легальный коридор своей корректировки для осуществления задуманного. Впрочем, в ближайшей перспективе "работать" на снижение поддержки популистов может даже такой простой ход, как поиск новых лиц и новой риторики в рамках существующих партий. К числу "новых лиц", эффективно оттягивающих аудитории популистов, участники семинаров фонда отнесли, в частности, победившего во Франции Эмманюэля Макрона, премьер-министра Канады Жюстена Трюдо, канцлера Австрии Себастьяна Курца.

Российские эксперты в итоговых докладах предостерегли своих европейских коллег от уверенности в принципиальной недолговечности популистских режимов. Мысль, что популизм не способен выполнить обещания, данные гражданам, и потому, даже взяв власть, в перспективе одного избирательного цикла сойдет со сцены, на поверку оказывается наивной: "редакции" популизма могут быть разными, и некоторые из них весьма устойчивы. Профессор НИУ ВШЭ Николай Петров подчеркнул, что с середины 1980-х годов СССР, а потом Россия столкнулись с целой плеядой различных "популизмов", а потому "могут служить полигоном для изучения его разновидностей". Важнейшая особенность российского популизма — устойчивость, порожденная изменчивостью и приспособляемостью. Имея большой рынок сбыта в сложно организованной, многонациональной стране, популисты способны продавать свои идеи различным группам российских граждан, переключаясь с одних на другие и избегая инфляционных настроений. Во многом их успех, начавшийся еще с призывов Бориса Ельцина "голосовать сердцем", был обеспечен крахом системы представительства, однако за последующие годы политики-популисты смогли выработать и собственные ноу-хау. В частности, эксперты отметили "антинегативную риторику" российского популизма: через имеющиеся в их распоряжении СМИ политики-популисты создают общественное напряжение вокруг какой-либо проблемы, а потом, когда она отступает (чаще всего — в силу естественных причин), приписывают достижение себе. Таким образом, серия "информационных" побед эффективно компенсирует их реальные проигрыши.

— В режимах ограниченного плюрализма, к которым относится Россия, власть способна нейтрализовать и корректировать крайние проявления популизма,— полагает правовед профессор Андрей Медушевский.— При этом популизм "умеренный" становится содержанием реальной политики. В результате если на Западе популизм воспринимается как инструмент прихода к власти (смены элит), в России он стал инструментом ее сохранения (удержания власти действующей элитой).

Реальная опасность "устойчивых" штаммов популизма для Европы видится в их паразитировании на демократических идеях — готовности включать в разговор широкие народные массы, разочаровавшиеся в партийных системах. Многие движения и собрания, возникающие снизу на фоне неудовлетворенности имеющимися партиями, способны стать жертвами "умеренной" популистской риторики. При этом "низовая активность" граждан, возникающая помимо воли респектабельных политиков, сама по себе является новым вызовом сложившимся институтам.

В частности, исследовательский институт "Диалог цивилизаций", тоже занимающийся современными популизмами, констатирует наступление эпохи "нового варварства" — прихода "масс" в политику.

— Термин "варварство" здесь не имеет однозначно негативного значения: мы лишь хотели подчеркнуть, что нашу цивилизацию лихорадит и она порождает новые формы политического участия,— поясняет соавтор доклада для института "Диалог цивилизаций" профессор политологии Юлий Нисневич.— В ХХ веке о варварстве писал Ортега-и-Гассет, указывая на требования массового человека поставить его вровень с элитами и обеспечить доступом ко всем новым благам. В XXI веке массовый человек снова выходит на сцену: на этот раз он недоволен существующими партиями, демократиями и правительствами, потому что они стали слишком глобальными, слишком расширили его мир и не дают "укрыться". Популисты просто эксплуатируют эти страхи современного массового человека. И вместо того чтобы осуждать их действия, стоит подумать, как действительно излечить гражданские фобии.