Глава Wintershall Марио Мерен о политике США в Европе и давлении на «Северный поток-2»

Газопровод «Северный поток-2» входит в стадию строительства, хотя пока и не имеет разрешений от Швеции и Дании. Как европейские партнеры «Газпрома» видят проект в свете давления со стороны США и соседних стран, например Польши, “Ъ” рассказал председатель правления Wintershall Марио Мерен.

— Польский антимонопольный регулятор начал расследование в отношении компаний, участвующих в финансировании Nord Stream 2, в том числе в отношении Wintershall. Как это может повлиять на вас и на проект?

— Да, мы получили уведомление, что польский регулятор выдвигает обвинения и начинает расследование, и сейчас пытаемся разобраться в том, что нам прислали. Анализируем, какие правовые основания для этих действий они приводят. Я не понимаю, как та структура финансирования, которую мы используем для Nord Stream 2, может нарушать какое-либо существующее в мире антимонопольное законодательство.

— Могут ли эти претензии повлиять на привлечение внешнего финансирования для Nord Stream 2?

— Нет, не думаю. Внешнее финансирование будет привлекать Nord Stream 2 AG. Сейчас, насколько я знаю, интерес к этому проекту очень большой. И я не думаю, что вопрос, связанный с претензиями польского регулятора, может создать какие-то сложности для проекта. Я имею в виду, что польские власти и госкомпании постоянно судятся с нами, предпринимают различные юридические действия, но пока без какого-либо успеха.

— Когда вы должны предоставить следующий транш финансирования для Nord Stream 2?

— Мы должны получить обновленный финансовый план, в котором будут указаны сроки следующего транша, и осуществим его, как только Nord Stream 2 запросит средства. Насколько я помню, последний раз мы перечисляли деньги в феврале.

— Nord Stream 2 нужно получить разрешения на прокладку газопровода в Дании и Швеции, и, что касается последней, по данным “Ъ”, вопрос может быть отложен до парламентских выборов в сентябре. Какая у вас информация на этот счет?

— Прежде всего всем процессом получения разрешений занимается Nord Stream 2 AG, и мы не вовлечены в это активно. Насколько мы знаем, процесс получения разрешений в Швеции и Дании до сих пор шел очень гладко, и на все вопросы, которые возникали у властей этих стран, были даны ответы, а также предоставлена вся документация. Так что, скажем так, с технической точки зрения разрешения могут быть получены в ближайшее время. Но, думаю, мы должны принимать во внимание тот факт, что в предвыборный период могут быть задержки. У меня нет дополнительной информации на этот счет. Я ожидаю, что, если все будет происходить в соответствии с правилами, мы получим разрешения скорее раньше, чем позже, и я не вижу причин, по которым мы могли бы вообще не получить разрешения.

— Если задержка возможна, по-прежнему ли вы рассчитываете ввести газопровод в эксплуатацию в конце 2019 года?

— На данный момент проектная компания работает полностью по графику. Подготовительные работы на берегу в Германии уже начались, тендеры проведены, и та информация, которую мы получаем от Nord Stream 2 AG, свидетельствует о том, что нет причины менять дату запуска.

— Считаете ли вы, что ход переговоров о будущем транзита газа через Украину оказывает или может оказать влияние на процесс выдачи разрешений для Nord Stream 2?

— Нет, я не думаю, потому что в Европе есть четкие правила выдачи таких разрешений, и этот процесс должен быть полностью независим от любых переговоров с Украиной. Если мы говорим об Украине, то речь идет скорее о политических настроениях, которые могут улучшиться, если удастся достичь договоренности. Но, на мой взгляд, то, что обсуждали канцлер Ангела Меркель и президент Владимир Путин (в контексте переговоров по украинскому транзиту.— “Ъ”),— в этом нет ничего нового. Еще год назад я слышал заявление президента Путина о том, что, конечно, украинские транзитные мощности потребуются в будущем, то же говорили Алексей Миллер (глава «Газпрома».— “Ъ”) и Александр Медведев (зампред правления «Газпрома».— “Ъ”), как и то, что продолжение транзита через Украину возможно при наличии разумных условий. Потому что в конечном итоге именно мы, европейские потребители, платим за это.

— Совет ЕС рассматривает поправки к газовой директиве, которые вводят новое регулирование для морских газопроводов. Как вы оцениваете законопроект?

— С моей точки зрения, это просто катастрофа для защиты инвестиций в Европе. Я имею в виду, что существование какой-либо юридической лакуны относительно случая Nord Stream 2 — это миф. У нас есть кристально ясное регулирование для газопроводов на суше, а также для газопроводов, которые соединяют ЕС со странами, не входящими в союз, и по этим правилам были реализованы многие проекты.

Так что я не знаю, зачем нужен весь этот процесс, поскольку он является абсолютно дискриминационным — сначала вы вводите норму, а затем даете исключения из нее для всех проектов, кроме Nord Stream 2. Я удивлен… хотя нет, скорее, я не удивлен, что этот процесс продолжается. Сначала юридическая служба Совета ЕС заявила, что Nord Stream 2 не подпадает под Третий энергопакет, и, разумеется, Еврокомиссии это не понравилось. Теперь юридическая служба говорит, что намерение Еврокомиссии распространить европейское регулирование на морскую акваторию противоречит Конвенции ООН по морскому праву.

Когда я говорю, что это катастрофа, я именно это и имею в виду, потому что Европа — это не банановая республика, где мы принимаем законы только для того, чтобы препятствовать частным инвестициям, цель которых в укреплении энергетической безопасности ЕС. Это просто стыдно.

— Последние действия США — не только противодействие Nord Stream 2, но и попытки поместить американский СПГ на европейский рынок — как они выглядят с точки зрения европейского бизнеса?

— Я могу говорить только о своей точке зрения. США начали очень агрессивную торговую войну в различных сферах. Думаю, для глобальной экономики торговые войны никогда не являются благом. Я совершенно не разделяю точку зрения, что торговые войны — это хорошо и что в них легко победить. И еще хуже, если страна пытается продвинуть на рынок свой продукт, используя санкции в качестве инструмента. Думаю, довольно очевидно, что США пытаются продать свой СПГ на европейский рынок, но они также понимают, что не могут конкурировать по цене с трубопроводным газом. Так что они должны каким-то образом ограничить возможности Европы получать трубопроводный газ. Я лично считаю, что в связи с этим мы должны защищать российско-европейские энергетические связи, потому что это означает защиту конкурентоспособности европейской промышленности.

Посмотрите на рынок СПГ. В этом году была очень холодная погода в феврале—марте, и никакого СПГ в Европу не пришло. Американский СПГ остался в США, где тоже было холодно, или отправился в Азию, где цены были выше, чем в Европе.

Если речь идет о европейской энергетической безопасности, действительно ли мы должны основывать ее на партнерстве со страной, которая считает, что торговые войны — это хорошо и в них легко победить?

И что тогда случится завтра, когда они скажут — теперь давайте поговорим не об алюминии, а о газе?

Нам нужно всерьез защищать наши интересы, интересы Европы, и это значит, что нам нужен максимально возможный доступ к источникам сырья и максимально надежная инфраструктура по его доставке. И если однажды американский СПГ сможет конкурировать по цене с трубопроводным газом, я буду очень рад, потому что мы занимаемся бизнесом. И мы не боимся такой конкуренции, но это должна быть честная игра без использования тарифов или санкций в попытке продвинуть свой товар на рынок.

— Глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер говорил 17 мая, что увеличение закупок американского СПГ может быть частью сделки по отмене введенных США тарифов на алюминий.

— Хочу подчеркнуть: Европа не имеет ничего против того, чтобы закупать американский СПГ, но если вы хотите продать товар, вам нужен покупатель, который захочет его приобрести. И основной вопрос — цена. Если вы хотите продать товар, на которого нет покупателя, значит, кто-то должен будет переплатить.

И кто же будет платить эти дополнительные деньги — Еврокомиссия, которая скажет, что ей больше нравятся американские молекулы газа, чем российские или норвежские? Или это в итоге будут потребители, что приведет к уменьшению конкурентоспособности европейской промышленности, что, конечно, станет большим праздником для промышленности США и Китая? Эта идея по увеличению закупок СПГ из США напоминает мне инициативу, которую когда-то предлагал еврокомиссар Гюнтер Эттингер,— о том, что Еврокомиссия должна вести переговоры по всем газовым контрактам. Я думал, что у нас в Европе, к счастью, есть четкое разделение между бизнесом и политикой… Так что мне сложно согласиться с таким подходом.

— В рамках будущего слияния с DEA ваш газотранспортный бизнес был исключен из оценки. Означает ли это, что он не войдет в сделку и, возможно, будет продан?

— Думаю, тут возникло недопонимание, потому что мы выбрали довольно сложную схему. Газотранспортный бизнес будет полностью включен в сделку. Идея в том, чтобы полностью слить Wintershall «как есть», с нашим добычным и газотранспортным бизнесом, с DEA. Единственное — первоначально распределение долей в объединенной компании будет основано только на оценке добычного бизнеса: так мы пришли к структуре, где 67% будет у BASF и 33% у LetterOne. Через какое-то время — самое позднее, когда мы сделаем IPO объединенной компании — газотранспортный бизнес будет внесен в объединенную компанию, и в результате доля BASF увеличится. Такая схема принята, чтобы снизить сложности при проведении оценки активов, поскольку оценка добычного бизнеса и газотранспортных активов проводится по-разному.

— То есть вы не собираетесь продавать газотранспортный бизнес?

— Нет, абсолютно нет. Хочу подчеркнуть и сказать абсолютно ясно, что наши газотранспортные активы являются сейчас и будут в будущем одной из ключевых составляющих нашего бизнеса, поскольку они обеспечивают связь с нашими добычными активами в Западной Сибири.

— Когда мы беседовали пару лет назад, вы говорили, что Wintershall как средняя по меркам отрасли компания не будет заниматься такими капиталоемкими проектами, как производство СПГ или глубоководная добыча. Но сейчас вы заходите на шельф Бразилии, в том числе на глубоководные блоки. Точка зрения изменилась?

— Что ж, в Бразилии есть несколько видов перспективных участков, как на мелководье, так и глубоководных. И мы, возможно, займемся там и глубоководной добычей, хотя мы и не собираемся активно расти как оператор глубоководных месторождений. Дело в том, что если вы посмотрите на ситуацию в Бразилии, то там сейчас есть даже глубоководные проекты, которые добились очень неплохих показателей с точки зрения себестоимости добычи. И если так на это посмотреть, то такие проекты не такие уж дорогие и могут быть очень интересными и для Wintershall, хотя, конечно, мы не можем одновременно вложиться в пять, шесть или семь таких проектов. Что касается производства СПГ или нефтяных песков, то моя позиция в отношении таких проектов не изменилась.

— Даже после слияния с DEA?

— Давайте будем реалистами: даже после слияния мы будем по-прежнему средних размеров компанией. Более крупной, чем раньше, но не мейджором. И, что касается СПГ, сейчас так много проектов и столько компаний этим занимается, и мне не кажется, что у Wintershall это получится лучше, чем у них. Это не та область, где у нас есть технологический опыт и преимущества.

В Бразилии мы сможем во многом применить наш норвежский опыт — там речь идет о подводном освоении, которое мы хорошо знаем и можем действительно стать ценным участником для любого консорциума, который может быть создан для освоения того или иного участка. Сейчас у нас в Бразилии семь добычных лицензий, в четырех из которых мы выступаем оператором. Мы собираемся наращивать портфель в Бразилии, так как считаем, что это очень многообещающий регион с точки зрения запасов, есть неплохие возможности для M&A и хорошая структура лицензионных раундов.

— Ожидаете ли вы, что продолжите руководить объединенной компанией после слияния с DEA?

— Конечно, это будет зависеть от решения акционеров. Но я вполне уверен, что знаю, кто будет возглавлять компанию. (Улыбается.)

— О российских активах. Вы по-прежнему рассчитываете запустить добычу на 4-м и 5-м блоках ачимовских залежей Уренгойского месторождения в 2020 году?

— Да, это наша цель, она непростая, так как вы, наверное, знаете, у нас есть некоторые задержки. К счастью, сибирская зима нам помогает, так как все еще довольно холодно в районе Нового Уренгоя, и в результате мы можем завозить оборудование и вести ряд подготовительных работ, строить дороги и т. д.

— Как я понимаю, «Газпром» отложил ввод Новоуренгойского ГХК, а также сдвинул сроки ввода установки деэтанизации конденсата. Ожидаете ли вы, что в результате вам придется сократить добычу конденсата в 2020 году по сравнению с планом?

— Давайте посмотрим, какие объемы добычи конденсата в реальности будут с этих блоков. Да, есть определенные узкие места, связанные с тем, что строительство газоперерабатывающего комплекса было отложено, и поэтому «Газпром» начал работу над установкой деэтанизации. Насколько мне известно, там неплохой прогресс, я был там последний раз в марте. Так что я уверен, что ход работ над установкой деэтанизации и наши планы по добыче совпадут по времени, может быть, будет месяц или около того задержки, но в принципе мы ожидаем, что сроки будут гармонизированы.

— Каков ваш план по выходу на «полку» по этим блокам?

— Речь идет о 2023 годе, плюс-минус. Судя по опыту «Ачимгаза» (СП с «Газпромом», работает на блоке 1 ачимовских отложений.— “Ъ”), где мы собираемся выйти на «полку» в конце следующего года или, возможно, в начале 2020 года, а разработку мы начали в 2011 году, думаю, что планы по блокам 4 и 5 по выходу на «полку» реалистичны.

— Изменились ли ваши планы по капзатратам?

— В целом нет, акционеры 4-го и 5-го блоков одобрили план по инвестициям, которые составляют примерно 140–150 млрд рублей на первую фазу проекта, то есть до 2020–2021 годов. Потом, конечно, будет вторая фаза. Думаю, опыт «Ачимгаза» поможет нам контролировать затраты.

— Зампред правления «Газпрома» Андрей Круглов говорил, что вы можете привлечь внешнее финансирование для разработки 4-го и 5-го блоков. Какую долю затрат оно может покрыть?

— Мы рассматриваем разные опции для финансирования этого проекта. Как вы знаете, у нас был очень успешный опыт по «Севернефтегазпрому», который разрабатывает Южно-Русское месторождение. С другой стороны, в «Ачимгазе» мы не использовали проектное финансирование. Думаю, проект по 4-му и 5-му блокам очень привлекателен для банков, но вопрос в том, насколько условия банков будут привлекательны для нас в сравнении с акционерным финансированием. Думаю, к концу 2018 — началу 2019 года нам нужно будет принять решение.

— Собираетесь ли вы продавать конденсат, сдавая его в нефтепроводы «Транснефти», или вы хотите продавать его отдельно, отгружая по железной дороге?

— Это аспект, решение по которому пока не принято. Конечно, конденсат продается с премией к нефти, которую мы потеряем, если просто сдадим его в нефтепровод, но транспортировка конденсата по железной дороге обходится весьма дорого, так что нужно все посчитать.

— Правительство РФ решило снизить НДПИ для «Ачимгаза». Каков будет положительный экономический эффект для проекта от этого решения?

— Я бы ответил на этот вопрос иначе. Из-за неожиданных изменений законодательства в части ставки НДПИ налоговая нагрузка на все наши СП с «Газпромом» существенно выросла. Потому что правительство решило взять часть прибыли «Газпрома» не в форме дивидендов, а в виде роста налогов.

Проблема в том, что Wintershall не принадлежит российскому правительству. Мы, как и наш акционер BASF, вели диалог с правительством, объясняя, что в итоге мы, как инвестор, в определенном смысле были дискриминированы просто потому, что являемся хорошим партнером «Газпрома». И правительство пошло нам навстречу в случае ачимовских отложений и понизило налоговую ставку. Но, честно говоря, текущий уровень нагрузки, хотя он и меньше, чем после повышения, все равно больше, чем был изначально.

Так что, конечно, есть позитивный эффект от решения правительства, но в данном случае «позитивный» означает «менее негативный, чем раньше».

В ходе дискуссии с правительством мы обращали внимание на то, что уровень НДПИ изменился очень сильно за короткий промежуток времени. И нам, как инвесторам, которые вкладывают деньги на 20–30 лет, хотелось бы большей налоговой стабильности. В то же время я хотел бы отметить, что у нас был очень хороший, открытый экспертный диалог с министерствами по поводу снижения НДПИ для ачима, что позволило получить хорошее решение для всех сторон.

— Иными словами, вы потеряли деньги в результате изменения НДПИ. Какую сумму?

— Сложно сказать точно, потому что текущая формула НДПИ зависит в том числе от уровня цен на нефть. Но я могу сказать, это была действительно большая сумма, болезненная для нас.

— Смотрите ли вы на новые проекты в России?

— Постоянно. На самом деле, как я уже говорил, Россия занимает очень значительную часть нашего портфеля, почти половину нашей добычи, и поэтому нам нужно балансировать портфель. С другой стороны, мы существенно увеличиваем добычу в Норвегии и теперь планируем активно работать в Бразилии, так что тут могут возникнуть новые возможности. Особенно, если произойдет слияние с DEA, а у DEA вообще нет никаких активов в России, так что доля российских проектов в нашем портфеле снизится, и тогда я буду стремиться снова ее увеличить, поскольку текущая доля российских проектов в нашем портфеле мне очень нравится.

— Правильно ли я понимаю, что новые проекты в России могут появиться только после завершения инвестиционной фазы по блокам 4 и 5?

— Нет, на самом деле мы постоянно смотрим на возможности, причем как на варианты с разработкой новых месторождений, так и на уже работающие проекты. Но пока нет никакой конкретики. Мы успешно работаем в России с нашими партнерами 25 лет, приобрели опыт и знания о том, как работать в добывающей отрасли в России, о геологии, и, конечно, мы будем идиотами, если не попытаемся использовать все это в новых проектах. Но мы будем действовать постепенно — нам нужен хороший проект, а не просто понимание, что инвестиционная фаза подходит к концу. Важно найти и выбрать проект, а не просто взять его из-за того, что он попадает в цикл (роста цен.— “Ъ”), потому что вы никогда не знаете на самом деле, в каком вы цикле.

— Тогда вопрос про цикл. Цены на газ растут. Ожидаете ли вы, что это окажет негативное влияние на спрос в Европе?

— В первую очередь так как мы производим газ, то мы очень рады, что цены выросли, особенно по сравнению с 2016 годом, который был, я бы сказал, тяжелым. В целом, на мой взгляд, нынешний уровень цен остается весьма благоприятным, вы можете видеть это по росту потребления. Много говорилось об избыточном предложении на рынке газа, о переизбытке СПГ, в том числе в Европе, но в итоге этого переизбытка не произошло.

Потребление газа в Китае и других странах Юго-Восточной Азии резко выросло и находится на рекордных уровнях, потому что правительства этих стран понимают, что самый простой способ снизить выбросы СО2 — это заменить уголь газом. Именно это происходит в Азии, это также происходит в некоторых странах Европы, например в Великобритании, и я надеюсь, что однажды даже немцы поймут, что для достижения целей по выбросам нужно увеличивать потребление газа. Да, в генерации всегда есть эта игра с ценой переключения между углем и газом, но цены на уголь росли последние пару месяцев, в Германии сейчас вводятся новые газовые электростанции, так что в целом я настроен оптимистично.

— Какова, на ваш взгляд, примерная цена переключения с газа на уголь для электростанций в Германии?

— Это сильно зависит также от цен на уголь, потому что в последнее время мы видим довольно странные флуктуации цены в зависимости от действий Китая. Думаю, те цены на газ, которые мы видим сейчас, точно позволяют наиболее эффективным газовым ТЭС зарабатывать. И это при том, что мы пока еще не повысили цену на выбросы СО2.

— В последнее время цена газа на немецком хабе NCG регулярно оказывается ниже, чем на нидерландском TTF, а ликвидность растет. Не считаете ли вы, что проблемы на Гронингене могут привести к падению ликвидности на TTF, тогда как NCG после завершения строительства Nord Stream 2 может стать основным хабом в континентальной Европе?

— Такое может произойти, потому что до сих пор Нидерланды были основным центром газовой торговли, в том числе из-за высокой добычи на Гронингене. Теперь Нидерланды вынуждены импортировать газ, и это, безусловно, может привести к смене бенчмарка. Сложно сказать, как «Брексит» может повлиять на этот процесс, потому что британский NBP тоже является очень важным хабом, но, наверное, нам бы хотелось иметь собственный бенчмарк в пределах ЕС. В целом да, на мой взгляд, можно ожидать подобных перемен на рынке в будущем.

Интервью взял Юрий Барсуков