— Тебе не было еще и 30, когда ты был приглашен учредителями «Гаража» Романом Абрамовичем и Дарьей Жуковой возглавить институцию, которая уже тогда была одним из самых модных мест на карте Москвы. Ты, кстати, в тот момент был не самым известным человеком в сообществе — я помню, как меня Ольга Cвиблова спросила: «Кто такой Антон Белов?» Как вообще тебе удалось совершить этот невероятный карьерный вираж?

— Наше собственное видение себя часто отличается от того, как видит тебя общество. Мы часто либо недооцениваем либо переоцениваем людей, которых мы на самом деле не знаем, приписывая им несвойственные качества или, наоборот, не замечая очевидных плюсов. Знаю, что до сих пор многие не понимают, что конкретно я делаю и в чем заключается моя компетенция. И это максимально комфортная среда для меня. Как я познакомился с основателями «Гаража»? Мне позвонила художница Айдан Салахова и сказала, что некие люди хотели бы со мной пообщаться. С Дашей мы сразу стали друг другу симпатичны — оказалось что мы с ней сходимся во взглядах на искусство и на то, куда должен двигаться «Гараж». С Романом Аркадьевичем все оказалось чуть сложнее, потому что я показался ему чересчур молодым, наглым и амбициозным. Но в целом мои знания, опыт и видение развития российского искусства оказались им интересны. Через полгода после этой встречи мне поступило предложение представить свое видение развития «Гаража».

— Но что конкретно ты им сказал на этой первой встрече?

— Что мне не нравится «Гараж» как институция и не нравится, как вкладываются в него деньги. Мне казалось очевидным: «Гараж» должен быть не просто выставочной площадкой для привозных проектов, а стать постоянно действующим культурным центром. Далее я сразу честно сказал Даше и Роману, что нам нечего представлять за границей. Первый вопрос, который задают люди, которые только что пришли в сферу современного искусства: «А можем мы сейчас собрать такую выставку, чтобы бабахнуть в мире и всем показать, какие мы крутые?» Ответ: нет. Чтобы когда-нибудь «бабахнуть», нужно не собирать некие работы, а выращивать новое поколение художников, развивать сообщество коллекционеров, создавать среду. Чтобы русское искусство стало востребовано вовне, оно прежде всего должно стать интересным внутри страны.

— Что такое сегодня быть директором музея? Что такое директор музея как функция? Поясню. Сегодня внутреннее содержание многих профессий меняется, появляются новые (например, в музейной сфере такими новыми профессиями стала деятельность, связанная с развитием и маркетингом). Если в XX веке идеального директора музея скорее представляли как ученого, который имеет управленческие способности (и эту модель персонифицирует директор Эрмитажа Михаил Пиотровский), то сегодняшняя практика показывает: для того чтобы институция успешно развивалась, вовсе не нужно защищать диссертацию. Но хотелось бы узнать, что нужно.

— Хороший директор постоянно думает о будущем, о том, как его институция будет функционировать, как ее менять и реформировать. При этом музей чаще всего инертен и сопротивляется всему новому. Это, с одной стороны, спасает его от ненужных изменений и потрясений, но, с другой, не дает ему вовремя сделать шаг вперед. Эффективность директора заключается в том, чтобы вовремя провести все нужные реформы и внедрить новые технологии. В-третьих, директору нужно уметь заниматься GR — взаимодействовать с государством на всех уровнях: от коммунального до законодательного. Чистота дорожек в парке, изменение законов, прокладка новых коммуникаций и размещение на уличных указателях музея — все это не происходит без его участия. Государству надо уметь объяснить, что, поддерживая такие институции, как музеи, оно получает кучу выгоды и для себя, и для города, и для общества в целом, а это не так-то просто. И, конечно же, директор должен любить то, чем занимается его институция — без этого он не сможет быть эффективным и бороться за музей. Ну и последнее: директор музея должен разбираться в отраслях знаний, которыми нужно заниматься в музее, чтобы он развивался. Коммуникации, новые стратегии в кураторстве, проблемы экспонирования и так далее. Очень важно, чтобы музей перестал быть статичным и застывшим и начал двигаться. И директору очень важно сделать так, чтобы все его коллеги по музею поняли, что у каждого сотрудника есть своя миссия, но миссия есть и у музея, и именно она превалирует над персональными планами. И самая большая миссия музея сегодня — просвещение.

— Выставка Мураками была грандиозной. Мне, кстати, больше всего нравятся даже не сами его произведения, а то, что в рамках проекта вы показали, как живет и работает современный художник, воспроизведя в Москве фрагмент его мастерской, к которой больше подходит определение «фабрика». Но вы не боитесь, что очень сильно задрали планку прежде всего для самих себя и теперь эта выставка станет мерой для всей вашей последующей деятельности: все будут сравнивать ваши следующие проекты с Мураками? В Москве любят бренды — за Мураками теперь, наверное, должен Кунс открыться.

— Мне все равно. Этот успех не изменил мои внутренние ориентиры. Проект с Мураками был ознаменован не только большим успехом у публики, но и большим стрессом для институции: мы работали на пределе возможностей и, честно говоря, не ожидали такого ажиотажа. Да, шоу такого уровня, как Мураками, могут разбаловать публику. Но у нас другие приоритеты. Кстати, исследовательские проекты могут быть не менее зрелищными. Осенью у нас откроется выставка бельгийского концептуалиста Марселя Бротарса. Естественно, к нему будет совсем другой интерес, чем к творчеству Такаси Мураками, но для определенной части аудитории это станет очень значимым проектом. Мы ищем баланс в том, чтобы сочетать знаковые фигуры в современном арт-мире с проектами, которые расширяют горизонты искусства для посетителей.

— Я согласна: музей может менять город и городскую среду, но для меня важнее, как «Гараж» на наших глазах начал менять среду социальную. Например, само словосочетание «инклюзивная программа» я услышала впервые у вас. Вы первые начали говорить об особых потребностях людей с инвалидностью, о том, что музей должен быть открыт для них, как открыт и приспособлен для разных категорий зрителей: от самых маленьких до самых взрослых, и каждым из них нужно что-то свое. Причем опыт «Гаража» тут же подхватили и начали развивать другие институции. Мне кажется, что сегодня именно музеи являются лабораториями социального преобразования. Как так вообще получилось?

— Я всю свою жизнь в социальном плане был гиперактивным человеком: принимал участие в создании ТСЖ в месте, где родился, защищал от сноса свой родной поселок 1956 года постройки и так далее. И музей для меня стал социальной лабораторией, потому что в нашем обществе, давайте признаем, пока нет других инструментов эффективного построения и распространения многих нужных социальных нововведений. Музеи и университеты сегодня успешнее других социальных институтов в создании новой среды просто потому, что являются автономными учреждениями в идеологическом плане и имеют возможность быстро внедрять нововведения.

— Что нового «Гараж» сделает в этом плане в новом году?

— Сейчас мы заняты разработкой экологического стандарта музея. Мы отказались от одноразовой посуды, упаковки, но прежде всего от общих мусорных корзин в пользу раздельного сбора мусора. На крыше «Гаража» монтируются солнечные батареи последнего поколения, наши специалисты вырабатывают новые стандарты энергопотребления, сбора и переработки вторичного сырья. Мы проводим тренинги с сотрудниками для того, чтобы современные экологические стандарты стали нормой не только в рабочей, но и в их личной жизни.

— Мне всегда хотелось поговорить с тобой о политике музея. С одной стороны, «Гараж» ассоциируется у многих с выставками-блокбастерами зачастую очень успешных в коммерческом плане художников, шикарными вечеринками, с другой, параллельно с Мураками, буквально за стенкой, заседают левые, которые читают «Анти-Дюринг» Фридриха Энгельса. Меня всегда удивляла эта двойственность «Гаража», объединяющего разные спектры интеллектуального пространства и смыслов.

— «Гараж» — платформа с открытым кодом. Я воспринимаю наш музей как поле коммуникации и взаимодействия, где возможны очень разные опыты, и искренне уверен, что у нас одновременно возможно в одном помещении прохождение кружка марксизма и заседание клуба коллекционеров. В этом и заключается миссия современной культурной институции — быть площадкой, которая принимает разные форматы.

— Современные музеи проводят очень экспансивную политику. Все самые громкие стройки Москвы сегодня связаны именно с ними. Зачем музею столько зданий и территорий? Я буквально вчера слышала: дескать, сейчас-то все строятся, а вот когда построятся, что показывать будут, чем займутся? Креатива-то хватит или будут площади под офисы сдавать?

— Я не вижу тут проблемы. Стройка способствует тому, чтобы музей переосмыслил то, что он уже имеет, и перестроил свою выставочную и музейную деятельность. Вопрос площадей второстепенен: их найдут чем заполнить, тем более что в фондах российских музеев хранится масса всего, что никогда не видел зритель. Скорее важно говорить об осмысленности деятельности, и стройка дает время для того, чтобы внимательно пересмотреть свой опыт и понять, что с ним делать в будущем. Проблемой в нашем случае является не строительство новых музейных зданий, а их последующее содержание, вопрос в том, как сделать так, чтобы у каждой из растущих институций появилась своя команда поддержки и финансовая подушка. Но я верю, что Москва станет музейной столицей мира.

— Как ты считаешь, является ли русское современное искусство удачным предметом для инвестиций?

— Ответ утвердительный. Количество сделок растет, что видно по торгам. Рынок перестает быть локальным, к тому же мы видим, как формируется институциональная поддержка художественных процессов: проходят важные ретроспективы, выпускаются каталоги, подтягиваются регионы, количество игроков увеличивается, и формируется механизм поддержки рынка. Поэтому инвестировать в рынок русского искусства можно и нужно.

Беседовала Мария Кравцова, «Артгид»