Как Иоанн Кронштадтский ломал стереотипы

Иоанну Кронштадтскому очень трудно дать простую и понятную характеристику. То есть дать-то легко, но только этих характеристик окажется очень много, и они будут противоречить друг другу. Не так уж много найдется людей, которых с полным основанием можно назвать и радикальными реформаторами, и жесткими консерваторами. Никак не получается вписать его в какие бы то ни было понятные определения. Мы умеем рассказывать о жизни приходских священников, канонизированных святых, политических деятелей разного толка, но совершенно не умеем совмещать в одном тексте житие, политический памфлет и рассказ о медийной персоне.

АЛЕКСАНДР КРАВЕЦКИЙ

Социальный лифт

Рассказывать о первых годах его жизни проще всего. Это будет история про социальный лифт, позволивший сыну священника из далекого села Архангельской губернии стать студентом столичной духовной академии. Поначалу получение высшего образования в планы Иоанна Ильича Сергиева не входило. Однако в тот момент, когда он оканчивал семинарию, от Синода пришла разнарядка отправить одного выпускника за государственный счет учиться в Санкт-Петербургскую духовную академию. По успеваемости он был на первом месте, потому-то и оказался в столице.

В академии Иоанн Сергиев думал принять монашество и в качестве миссионера отправиться куда-нибудь в Китай или Японию. Но, присмотревшись к жизни столицы, студент решил, что Санкт-Петербург и его окрестности являются куда более правильным местом для просветительской деятельности и социальной работы.

В дореволюционной России на приходах в основном служили женатые священники, а не монахи. Поэтому, решив стать приходским священником, Иоанн Сергиев — человек монашеского склада — должен был жениться. Однако отказываться от своих идеалов он не собирался и уже после венчания сообщил своей жене, что он дал обет девственности и они будут жить как брат с сестрой. Для молодой женщины это было полной неожиданностью. Она даже пробовала обращаться с жалобой к Санкт-Петербургскому митрополиту. Однако никакие средства не действовали, и ее супруг оставался непреклонным.

Для биографии Иоанна Кронштадтского эта история очень характерна. Собственно говоря, вся его жизнь была попыткой буквально воспроизвести образцы, почерпнутые из Библии, житийной литературы и монашеских сочинений. Воспроизвести честно, не играя и не превращая свою жизнь в спектакль и стилизацию. Следуя древним образцам, он остается собой, то есть человеком рубежа веков. И получается так, что история семейной жизни Иоанна Сергиева ассоциируется не только с житием константинопольского святого Андрея Юродивого, оставившего невесту после обручения, но и с семейными экспериментами его современников-декадентов.

Милостыня и технологии

Когда студент столичной академии Иоанн Сергиев решил стать приходским священником, а не миссионером в Китае, он мечтал служить обездоленным. И Кронштадт идеально подходил для этого. Крепость, прикрывавшая вход в Неву, была не только крупнейшей базой российского флота, но и местом, куда высылали столичных бродяг и нищих. Иоанн Сергиев исходил из того, что социально незащищенные жители Кронштадта находятся в сфере его ответственности, и по первому зову отправлялся в любые трущобы, где не только служил молебны, исповедовал, причащал, соборовал, но и решал бытовые проблемы. Он искал и оплачивал врачей, покупал одежду, еду.

Информация о священнике, дающем деньги всем нуждающимся, мгновенно разлетелась по городу. Уже вскоре его стали везде встречать толпы нищих, которые просили, а то и требовали помощи. Следуя своему принципу буквально исполнять требования Евангелий, то есть делиться с неимущими, он быстро раздавал все, что имел при себе.

В итоге Елизавета Константиновна Сергиева обратилась в епархию с просьбой не выдавать священническое жалованье мужу на руки, поскольку он сразу же все раздавал в качестве милостыни.

Благотворители, поддерживающие отца Иоанна, появились практически сразу, что позволяло подумать о создании серьезной благотворительной организации. Желая буквально следовать евангельскому призыву помощи ближним, Иоанн Сергиев обращался к опыту не только житийной литературы, но и западных благотворительных обществ. В духе самых современных филантропических идей он считал, что социальная помощь — это не только решение сиюминутной проблемы, но и регулярная работа по социализации обитателей кронштадтского дна. Радикальным способом решения этой задачи молодой священник считал создание «Дома трудолюбия», где было бы можно не только оказывать помощь неимущим, но и давать им возможность самостоятельно зарабатывать.

Первую попытку продвинуть проект Дома трудолюбия Иоанн Сергиев предпринял в 1868 году, но тогда городская Дума оставила это предложение без ответа. Спустя четыре года он через газету «Кронштадтский вестник» обратился к жителям города с призывом построить дом, где бедняки могли бы жить и работать, обеспечивая себя. Сам он обязывался ежегодно вносить в кассу этого предприятия 70 руб.

Идея создания общественных мастерских для помощи бедным больше напоминает идеи революционеров-шестидесятников, чем рассказы патериков. Люди, которые помогали Иоанну Кронштадтскому организовать Дом трудолюбия, были знакомы с деятельностью Армии спасения и европейских филантропических организаций. Сначала удалось создать производство по обработке пеньки (пеньковые веревки не боятся морской соли, поэтому по соседству с базой военного флота такое производство всегда востребовано), потом мастерскую, где изготавливались конверты, коробки и прочая картонная упаковка.

За трудовой день здесь можно было заработать примерно 19 копеек, в то время как в столовой при Доме трудолюбия порция щей стоила копейку, каши — две копейки. За копейку здесь же было можно купить плитку чая или три куска сахара (кипяток давали бесплатно). А место в ночлежном приюте стоило три копейки. То есть человек получал возможность сам заработать себе на жизнь.

Создаваемая Иоанном Сергиевым благотворительная инфраструктура стремительно росла. В 1888 году был построен трехэтажный ночлежный дом, в 1891-м — четырехэтажный ночлежный приют. Понятно, что подобные социальные проекты не могли существовать без больших денежных вливаний. И здесь Иоанн Кронштадтский вполне в духе времени разработал фандрайзинговую программу, в которую входили и личные обращения к членам царствующего дома, и сбор пожертвований от частных лиц, и получение средств от монастырей, и специальные сборы во время поездок по стране. Ему удавалось ежегодно собирать по 40 тыс. руб., необходимых для того, чтобы проект функционировал. По тем временам — гигантская сумма.

Дом трудолюбия практически сразу превратился в своеобразный городской представительский центр, который посещали все делегации и депутации. Государство поспешило подхватить удачный опыт социальной работы. По поручению министра внутренних дел один из активных участников создания Дома трудолюбия, барон Отто Буксгевден, отправился в гастрольную поездку, убеждая губернаторов открывать подобные заведения у себя.

Газеты, фандрайзинговые программы, общенациональные сборы средств — все это скорее реалии Нового времени, чем схемы, заимствованные из житийной литературы. Но в том и заключался стиль Иоанна Кронштадтского: буквально воспринимая евангельский призыв накормить голодного, он искал средства для решения этой задачи не в прошлом, а в настоящем. Он всегда был остро современен. И его Дом трудолюбия естественно соотносить со всевозможными проектами народнических коммун вроде придуманных Чернышевским мастерских Веры Павловны. Хотя понятно, что к революционному движению он отношения не имел и всех бунтарей считал врагами России. Но тенденции времени он чувствовал очень хорошо и претворял в жизнь то, о чем преобразователи общества и мечтать не смели.

Евхаристическое возрождение

И все-таки всероссийская слава пришла к Иоанну Кронштадтскому не как к благотворителю, а как к священнику. Тысячи паломников устремлялись в Кронштадт для того, чтобы участвовать в его службах. Уже сразу после рукоположения священник Иоанн Сергиев пытался ежедневно совершать литургию и причащаться. Желание служить ежедневно было одной из причин отказа от супружеской жизни: ведь накануне литургии священник должен воздерживаться от супружеских отношений. Соответственно, если священник служит каждое утро, то ни о какой семейной жизни речи быть не может.

Стремление как можно чаще служить литургию и причащаться было для России того времени чем-то необычным. А Иоанн Сергиев сразу же после рукоположения старался служить каждый день. Чтобы не остаться без литургии, молодой священник мог зайти в любой петербургский храм и попросить, чтобы ему разрешили сослужить и причаститься. Такое поведение многим казалось экстравагантным, и иногда его просто прогоняли. Не легче было и после того, как он перебрался в Кронштадт. Настоятель Кронштадтского собора иногда забирал домой антиминс, без которого служение невозможно, чтобы новый священник не вздумал в одиночку, в пустом храме служить литургию. Однако со временем Иоанну Сергиеву удалось переломить общее сопротивление. Все привыкли к его поведению и перестали видеть в нем что-то странное.

В XIX веке среди христиан Европы возникло течение, которое впоследствии получило название «Литургическое движение», или же «Евхаристическое возрождение». Это движение не было организационно оформлено. Просто в разных местах — и на православном Афоне, и в католической Италии — появлялись священники, которые, ссылаясь на практику первых веков христианства, призывали своих прихожан причащаться как можно чаще. Эти идеи находили как горячих сторонников, так и непримиримых противников. Мы не знаем, в какой степени кронштадтский священник был информирован об этом движении. В своей богослужебной практике он, конечно же, не следовал конкретным образцам. Но тенденции времени чувствовал.

Всем, кто присутствовал на его службах, бросалась в глаза эмоциональность и темпераментность его служения. Обычно священники произносят молитвы подчеркнуто нейтральным голосом, без эмоций и экзальтации. Служение Иоанна Кронштадтского было совершенно иным. Ни о каком монотонном чтении здесь не было и речи. Он мог произносить в храме импровизированные молитвы, отсутствовавшие в богослужебных книгах, надолго замолкать, погружаясь во внутреннюю молитву. Его проповеди, казалось, были обращены к каждому присутствующему. На молящихся все это производило огромное впечатление, хотя, конечно же, обвинения в актерстве тоже звучали.

Поскольку Иоанн Кронштадтский был сторонником частого причащения, на каждой совершаемой им литургии было очень много причащающихся. В связи с этим возникала еще одна проблема. В русской церкви перед причастием необходима исповедь. Иоанн Сергиев исповедовал по многу часов, но, когда число причастников стало измеряться тысячами, индивидуально говорить с каждым стало невозможно. Тогда он обратился в Синод за разрешением проводить общую исповедь. И ему в порядке исключения это разрешили.

По разным оценкам, на общих исповедях собиралось от 5 тыс. до 10 тыс. человек, хотя Андреевский собор Кронштадта, где все это происходило, был рассчитан на 1,5–2 тыс. человек.

Сохранилось огромное множество воспоминаний о таких исповедях. Вот одно из них. «В храме,— вспоминал митрополит Вениамин (Федченков),— поднялся всеобщий вопль покаяния: каждый вслух кричал о своих грехах; никто не думал о своем соседе; все смотрели только на батюшку и в свою душу… И плакали, и кричали, и рыдали… Так продолжалось не одну минуту… Затем отец Иоанн дал рукою знак, чтобы верующие стихли. Довольно скоро шум утих».

Медийный святой

Обычно информация о ярких священниках распространяется при помощи сарафанного радио. Но с наступлением эпохи массовых коммуникаций к устной молве добавились средства массовой информации. В декабре 1883 года в газете «Новое время» появилось коллективное письмо в редакцию: «Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим нравственным долгом засвидетельствовать искреннюю душевную благодарность протоиерею Андреевского собора, что в городе Кронштадте, отцу Иоанну Ильичу Сергиеву за оказанное нам исцеление от многообразных и тяжелых болезней, которыми мы страдали и от которых ранее не могла нас избавить медицинская помощь».

Для России того времени подобная газетная заметка была чем-то из ряда вон выходящим. Дело в том, что официальная российская церковность была довольно рациональной. К чудесным исцелениям церковные власти относились прохладно, и писать о чудесах не рекомендовалось. Обер-прокурор Синода Константин Победоносцев был крайне недоволен этой заметкой «Нового времени» и потребовал провести расследование. Кронштадтскому протоиерею грозили серьезные неприятности, но совершенно неожиданно все обошлось. Вызванный на беседу к Победоносцеву Иоанн Сергиев смог доказать, что он не знал о готовящейся публикации и все произошло помимо его воли.

Поскольку никто из причастных к статье в «Новом времени» не пострадал, сразу же появились и другие желающие писать об Иоанне Сергиеве. Газетные публикации теперь следовали одна за другой. Кронштадтский священник быстро превратился в медийную персону. Светские СМИ охотно помещали репортажи из Кронштадта. Кто-то видел в нем святого, кто-то — актера, кто-то — благотворителя, кто-то — шарлатана. Про него писали и восторженные статьи, и памфлеты, и фельетоны и даже пьесы. Это была новая, невиданная прежде ситуация.

Всероссийская известность открывала перед протоиереем Иоанном Сергиевым огромные возможности. Только фонду, который занимался строительством школ и храмов для сибирских переселенцев, он пожертвовал более 25 тыс. руб. Дом трудолюбия и храм, где он служил, превратились почти что в градообразующие предприятия: ежедневно сюда приезжали тысячи паломников, ищущих помощи, и просто любопытных, которых нужно было поселить и накормить. Обслуживание приезжающих давало рабочие места. В городе появились посредники, которые обещали приезжим организовать встречу со знаменитым священником. Эти посредники, наживавшиеся на приезжающих в Кронштадт паломниках, вызывали много толков, в том числе и в прессе. При этом сам протоиерей Иоанн Сергиев относился к этому довольно спокойно и считал неизбежным злом. А на вопросы, почему он не разгонит эту мафию, отвечал, что если разогнать этих, то на смену им придут другие, и все равно ничего не изменится.

«Иоанну Ильичу Сергиеву, в Троице славимому…»

Всероссийское почитание Иоанна Кронштадтского привело к появлению своеобразного фан-клуба, который вскоре стал приобретать черты полусектантского объединения. Иоанниты (так называли слишком уж активных почитателей Иоанна Кронштадтского) считали, что протоиерей Иоанн Сергиев — это Иисус Христос, пришедший на Землю вторично, чтобы судить мир. По поручению Синода Иоанн Кронштадтский несколько раз ездил вразумлять своих не в меру активных почитателей и доказывать им, что он не Бог.

Так, весной 1902 года деревенский священник прислал костромскому епископу акафист «Великочудному сподвижнику Иоанну Ильичу Сергиеву, в Троице славимому», составленный крестьянином И. А. Пономаревым. Сам священник не мог для себя решить, кем является Пономарев — сознательным обманщиком, сектантом или психически больным человеком. Костромской епископ переслал акафист в Кронштадт. Реакция отца Иоанна была очень резкой. «От преосвященного Костромского Виссариона,— писал он И. А. Пономареву,— я получил 21 мая письмо, в котором он препроводил ко мне твой несмысленный, безумный, святотатственный акафист моему недостоинству.

Кто тебе, невежде, внушил этот акафист? Полагаю, что сатана. Как ты, глупейший, осмелился во зло употреблять мое имя, и мне, грешному человеку, хотя и священнику, составить акафист, подобающий только святым?»

Однако на Пономарева этот отзыв особого впечатления не произвел. Вскоре вокруг его дома возникла сплоченная иоаннитская община. На своих собраниях члены этой общины пели стихи, в которых еще здравствующий протоиерей Иоанн Сергиев назывался святым, а Пономарев продолжал утверждать, что «отец Иоанн есть безгрешный Бог».

В конце концов Иоанн Кронштадтский сам поехал в общину Пономарева, где произнес гневную проповедь. «Вот и среди нас,— говорил он,— появился подобный же еретик, который выдумал новую, никогда не бывалую веру, который,— о Господи! до чего я дожил! — который меня, какого-то Иоанна Кронштадтского, грешного человека, хоть и священника, называет Троицею и Судиею всея вселенныя».

После этой проповеди Пономарев публично отрекся от своего учения, однако после отъезда кронштадтского пастыря заявил, что отец Иоанн осудил его для народа, а на самом деле поддержал его и утешил.

Церковные власти были в большом затруднении, не понимая, что делать с иоаннитами. Ведь борьба с ними косвенным образом била и по самому Иоанну Кронштадтскому. Однако закрывать глаза на вероучение, адепты которого объявляли популярного священника Иисусом Христом, тоже было нельзя.

Обличитель современности

В житиях святых довольно часто рассказывается о том, как подвижники прошлого участвовали в политической жизни. Рассказы об этом обычно носят абстрактный характер, их авторы всегда избегают конкретных деталей. Но в случае с Иоанном Кронштадтским деталей и конкретики оказывается очень много, причем некоторые его отклики на события современности вызывают неприятие и оторопь. Одна из больных тем — последовательная поддержка протоиереем Иоанном Сергиевым деятельности крайне правых партий. Тех партий, которые мы обычно называем черносотенными. Известно, что, когда в 1906 году Санкт-Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) отказался освящать хоругви «Союза русского народа», назвав черносотенцев террористами, те обратились к Иоанну Кронштадтскому, который охотно откликнулся на их призыв.

Поддержка правых партий, впрочем, по-своему была вполне логична. Протоиерей Иоанн Сергиев мог вводить различные новшества в церковную службу и благотворительность, но в общественной жизни он оставался последовательным консерватором, резко отрицательно относившимся не только к многопартийности, но и к институту парламентаризма. Государственную думу он считал органом, враждебным самодержавию, а значит, и России. Поэтому не следует удивляться, что деятельность правых организаций, ставящих своей целью защиту церкви и самодержавия от революционеров-террористов, вызывала у него всяческую поддержку.

Для Иоанна Кронштадтского черносотенцы и другие правые партии — это низовое народное движение, противостоящее террору левых партий. К террору — против кого бы он ни был направлен — протоиерей Иоанн Сергиев относился резко отрицательно. Поддерживая правых как силу, сдерживающую революционное движение, он жестко осуждал любые акты насилия. Здесь следует вспомнить строки из его известного послания по поводу кишиневского погрома 1903 года: «Прочел я в одной из газет прискорбное известие о насилии христиан кишиневских над евреями, побоях и убийствах, разгроме их домов и лавок, и не мог надивиться этому из ряда вон выходящему событию… Вместо праздника христианского (погром произошел в праздник Пасхи.— А. К.) они устроили скверноубийственный праздник сатане,— землю превратили как бы в ад. Тому ли научились христиане от Христа, своего небесного Учителя, кроткого и смиренного сердцем!»

Превращение священника в медийную фигуру, газеты, тиражирующие его мнение по различным вопросам современности,— все это разрушало барьер между церковью и культурой, который еще совсем недавно казался непреодолимым. В свое время Николай Бердяев указывал, что в начале XIX века «величайший русский гений — Пушкин и величайший русский святой — Серафим Саровский… жили в разных мирах, не знали друг друга, никогда ни в чем не соприкасались». Судьба Иоанна Кронштадтского наглядно демонстрирует, что к концу XIX века русская культура была уже куда более единой.

Правда, в случае с Иоанном Кронштадтским это единство не всегда кажется благом. Защищая православие от тех, кого он считал врагами, он мог произносить крайне резкие и безапелляционные суждения. В его дневниках содержатся такие вот жутковатые записи-молитвы: «Возьми его (Льва Толстого.— А. К.) с земли — этот труп зловонный, гордостью своею посмердивший всю землю». Или же: «Запечатлей уста и иссуши руку у Василия Розанова».

Слишком сложный святой

После кончины Иоанна Кронштадтского все понимали, что его причисление к лику святых должно произойти относительно скоро. В его квартире сразу же возник мемориальный музей. Выходило два специализированных журнала — «Кронштадтский пастырь» и «Кронштадтский маяк», целиком посвященных наследию протоиерея Иоанна Сергиева. Точной даты канонизации никто не называл, но многие считали, что это должно произойти в 1918 году, через 10 лет после его смерти. Однако в результате революционных событий о близкой канонизации пришлось забыть. Лишь в 1964 году он был канонизирован зарубежной церковью, а в 1989-м — Московской патриархией. При этом память об Иоанне Кронштадтском в церковной среде была жива и до официальной канонизации. Когда в конце 70-х годов я стал интересоваться православием, продвинутые друзья подарили мне самиздатовский сборничек мыслей Иоанна Кронштадтского и его фотографию. По правде сказать, книга тогда не произвела на меня особого впечатления, а вот фотография долго висела над письменным столом.

Сейчас имя Иоанна Кронштадтского, наверное, слышали все. О нем выходит масса книг. Изданы 19 томов его дневников. В истории Русской церкви это единственный святой, жизнь которого задокументирована настолько подробно. И это создает массу трудностей. Люди привыкли к тому, что литература, посвященная канонизированным святым, проста, понятна и поучительна. И им очень трудно представить себе, что святой мог допускать ошибки и иметь мелкие слабости. Поэтому дневники Иоанна Кронштадтского у многих вызывают смущение.

Ведь в этих тетрадях он подробно изо дня в день фиксировал свои промахи, греховные мысли и дела. «Я завистник,— писал он в дневнике,— ибо завидую своей братии, видя воздаваемые им почести и умноженное внешнее благосостояние, то есть богатство, умноженное и сохраненное чрез сбережение и не подаяние бедным». В другом месте он жалуется на священника, который работает меньше, а получает больше, чем он, а нищим не подает ничего. Все это вполне естественные человеческие мысли, но мы не привыкли к тому, что канонизированного святого может мучить мелкая зависть.

Из дневников мы узнаем, что Иоанн Кронштадтский курил (в XIX веке это считалось допустимым для священника): «Ночь с 12 на 13 июня после бытия в гостях у Михаила Леопардова, курения сигары и питья крепкого чаю, спал хорошо…

От курительного табаку омрачается и грубеет сердце, темнеет и грубеет кровь, приливы и ломоты делаются».

С этой своей привычкой Иоанн Кронштадтский боролся всю жизнь. Этой борьбой объясняются резкие высказывания против курения, нередко встречающиеся в его проповедях. Опираясь на эти высказывания, иоанниты (фанатичные почитатели Иоанна Кронштадтского) когда-то объявили курение смертным грехом.

В интернете можно найти подборки таких цитат из дневников отца Иоанна. Авторы этих подборок полагают, что подобные записи являются компроматом на него. Но на мой взгляд, это не компромат, а поразительный документ, демонстрирующий, как человек годами сражается с недостойными мыслями и чувствами. Впрочем, число смущающихся невелико, поскольку читатели, готовые продираться через 19-томный лонгрид, встречаются нечасто. А в слащавых кратких биографиях противоречиям и внутренней борьбе места не находится.