Глава Профсоюза работников РАН Виктор Калинушкин делится подробностями конфликта вокруг полномочий Академии наук. Беседовала Ольга Филина

Между администрацией президента, правительством и Госдумой идет спор о судьбе Академии наук. «Огонек» выяснял подробности

Сотрудники Российской академии наук на прошлой неделе получили срочное госзадание: до четверга выработать свое отношение к новейшим поправкам в закон о РАН, предлагающим лишить академию существенного — права «согласовывать реорганизацию и ликвидацию государственных научных организаций». Задача была с честью выполнена, и уже в среду академическое сообщество ответило правительству: если закон будет принят в том виде, в котором он подошел ко второму чтению, ученые выйдут на улицу. «Мы понимаем, что это крайняя мера. И понимаем, что проводить митинги в городах, где идет первенство мира по футболу, нельзя,— пояснял "Огоньку" по горячим следам председатель Профсоюза работников РАН, завлабораторией Института общей физики РАН Виктор Калинушкин.— Но структуры РАН находятся и в тех регионах, куда футбол не добрался: мы общались с сибирскими отделениями, они готовы организовать согласованные акции. Честно говоря, не хотелось бы этого делать, но нас вынуждают».

В четверг, когда подошел «час икс» и Госдума должна была рассмотреть «внеочередные поправки», о которых ученые узнали накануне, драматической развязки все же не случилось: думский комитет по образованию и науке, как сообщил ТАСС, решил придержать законопроект для «согласований». Ученым остается догадываться, что это было: «проверка нервов», необдуманный шаг правительства или сознательная попытка провести неудобные поправки «под шумок» большого футбола?

Заметим, сам законопроект был внесен в Госдуму еще в марте (и не кем-нибудь, а президентом), тогда же прошел первое чтение и получил поддержку ученых. В его изначальной редакции документ расширял полномочия РАН, как раз закрепляя за академией право «согласовывать» дальнейшую судьбу ее научных подразделений. Все ждали легкого прохождения закона во втором и третьем чтениях, как вдруг правительство внесло свое предложение: заменить глагол «согласовывать» на «рассматривать». Отсутствие пояснений, зачем одно слово менять на другое, экстренность внесения предложения, трудная история отношений РАН и правительства — все накаляло ситуацию. На собрании профкомов московского региона Профсоюза работников РАН, которое состоялось в прошлую среду, сообщение о новой инициативе правительства вызвало гул неодобрения. Чтобы принять коллективное заявление о готовности противостоять новациям — вплоть до выхода на улицу,— ученым потребовалось меньше пяти минут. «Чувствительность этого сюжета для нас — максимальная»,— поясняли собравшиеся.

«Огонек» поговорил с главой профсоюза Виктором Калинушкиным, чтобы выяснить подробности конфликта.

— Какие-либо члены правительства в личных разговорах поясняли вам, почему потребовалась замена права академии согласовывать реорганизацию своих научных подразделений на право только «рассматривать» вопросы этой реорганизации?

— В том-то и дело, что при появлении поправки о ней ничего не было известно. Мы не только не знали, кто ее автор, мы и текста ее не видели: то ли по технической ошибке, то ли специально на сайте Госдумы отсутствовал соответствующий документ, и всю неделю мы питались слухами о грозящей беде. Уже позже, по своим каналам, удалось выяснить, что представлял депутатам поправку академик Григорий Трубников, как раз на прошлой неделе назначенный первым заместителем министра науки и высшего образования. Но это еще не значит, что он эту поправку готовил. Откуда это все? Непонятно.

— Президент РАН Александр Сергеев, ваш профсоюз выступили против поправок — на эту позицию академии последовала реакция?

— Нам стали звонить, стали увещевать: мол, что вы нервничаете, вам же все обещали, что вы волнуетесь? Развивали простую идею — давайте сейчас все примем как есть, не будем шуметь, а потом все разъясним. Но, на наш взгляд, это чрезвычайно опасная позиция: не стоит дразнить людей. Если хочется принять легитимный документ, то давайте сначала договоримся о значении содержащихся в нем понятий, причем не на словах, а на уровне опять-таки документов высокого ранга. И уже потом будем рассматривать его в Госдуме.

— Почему вопрос о реорганизации научных подразделений стоит так остро?

— Потому что над нами постоянно висит дамоклов меч разнообразных оптимизаций. В конце прошлого года еще существовавшее ФАНО провело так называемую оценку результативности научных организаций.

И президент РАН, и тогдашний глава ФАНО, а ныне министр науки и высшего образования Михаил Котюков неоднократно подчеркивали, что это пробный камень, что оценка не повлечет за собой ликвидацию «неперспективных» институтов. Между тем в число неперспективных, так называемую третью группу, попало около 120 организаций, в основном из регионов. Я не буду отдельно говорить о несовершенствах методики оценки, о них сказано достаточно, причем самим ФАНО. В агентстве работали нормальные люди, и в личном общении они всегда признавали, что не в состоянии компетентно оценить работу всех научных подразделений РАН: что вчера было неперспективно, вроде исследования арктического шельфа, завтра может стать чрезвычайно важно, а ведь те же арктические институты РАН в свое время чуть не закрыли под благовидным предлогом экономии средств. Все повторяется. Разумеется, какие-то изменения мы готовы принять, готовы о них разговаривать. Но ФАНО исчезло, неопределенность усилилась, ситуация стала грозовой, тяжелой.

— Упразднение ФАНО, как следует из ваших слов, не облегчило положение академии, а породило дополнительные сложности. Так?

— Реорганизация в правительстве оставила Российскую академию наук, прежде работавшую с ФАНО, в подвешенном состоянии: теперь необходимо выработать новые правила игры с еще неизвестным партнером (заметим, за время существования агентства чиновники с учеными успели составить порядка 20 «рабочих инструкций», обеспечивающих согласование их интересов и более или менее отлаженную работу). Начинать все с начала — дополнительный стресс. Есть и совсем простые, материальные проблемы: правительство выделяло дополнительные средства академии на выполнение майских указов президента в части повышения зарплат научным сотрудникам — порядка 24 млрд рублей. Эти деньги шли через ФАНО и распределялись поквартально. Когда ФАНО исчезло, Минфин оказался в затруднении, куда и что направлять, в результате у нас на пустом месте возникла «проблема третьего и четвертого кварталов»: у институтов РАН нет средств на выплату зарплат сотрудникам. Как говорится, по техническим причинам. Но тем более остро стоит вопрос: неужели нельзя было это продумать заранее?

— Какие подводные камни вы предвидите в работе с новым министерством?

— ФАНО занималось только академическими исследованиями, министерство же завязано еще и на вузовскую науку: от этого смешения всем может быть как хорошо, так и плохо. Поделюсь опасениями. Как известно, в новом майском указе президент поручил создать 15 научно-образовательных центров мирового уровня к 2024 году. Если подойти с бюрократической логикой к этому, выяснится, что директива дает повод для новых оптимизаций и слияний. Я недавно вернулся из командировки в Красноярск: местное академическое сообщество понимает, что в этом городе с большой вероятностью будет строиться один из таких центров. Но как строиться? Скорее всего, за счет насильственного объединения структур академии с вузами. Замечу: мы не против того, чтобы образовать с вузами некую ассоциацию, взаимодействовать на свободных началах, но мы против общего юрлица. В такой ситуации любая наша научная организация — будь она хоть семи пядей во лбу — станет придатком к вузу: просто исходя из того, что ее численность, канцелярская мощность и производительность заранее ниже. Кроме того, в структурах академии сохранилось гораздо больше самоуправления, свобод и выборности, чем в любом российском вузе.

— Но это пока опасения. Они имеют под собой серьезные основания?

— Смотря что считать серьезным: конкретного решения не принято, но обстановка, в которой у нас принимаются любые решения, не внушает доверия. Как только ты начинаешь обживаться с очередной реформой, тебя огорошивают следующей, и главное, что все инициативы — будь то о создании ФАНО, будь то о его упразднении — возникают неожиданно, исподтишка. Из личных разговоров знаю, что часто сами чиновники, как работавшие в ФАНО, так и перешедшие в новое министерство, впадают в пессимизм из-за таких «переворотов». Что уж говорить о нас: приходится готовиться ко всему, даже к самому худшему.

Беседовала Ольга Филина