Как Россия стала лидером в области суррогатного материнства

Несколько американских штатов, Украина, Грузия, Чехия и Россия — вот практически и весь список стран, где еще разрешено коммерческое суррогатное материнство. Россия по объему рынка «маток в аренду» делит первое место с США.

ЕКАТЕРИНА ДРАНКИНА

В 1984 году, когда первому в мире «человеку из пробирки» — Луизе Браун — было уже шесть лет, но споры о том, стоит ли таким образом делать детей или нет, становились только жарче, соотечественники Луизы собрались в Лондоне, чтобы обнародовать важнейший в истории биоэтики документ. В комитет, подготовивший доклад «О человеческом оплодотворении и эмбриологии», входили биологи, репродуктологи, социологи и врачи различных специализаций, а возглавляла его женщина, получившая образование в области классической литературы и философии. Это была одна из самых влиятельных людей своего поколения — баронесса Мэри Варнок.

Большинство вопросов, с которыми имел дело комитет Варнок, возникали перед исследователями впервые. На тот момент было неясно в принципе, будет ли ЭКО законной процедурой или его следует запретить. А если разрешать — то кому? Составлялись даже приблизительные опросники: считаете ли вы, что процедуры ЭКО следует запретить людям с судимостью, алкоголикам, наркоманам…

Как бы ни было сложно ответить на эти вопросы, доклад был составлен — и практически все его положения вошли в состав соответствующего закона от 1986 года. В числе прочего этот закон запретил на территории Великобритании суррогатное материнство, поскольку, как было сказано в докладе, «выгоды для биологических родителей не перекрываются рисками, которые понесут дети и суррогатные матери», а также недопустимость того, чтобы ребенок и женщина, его вынашивающая, становились сommodities — товаром, объектом рыночных отношений.

Два года назад баронесса Мэри Варнок, которой на тот момент уже исполнилось 92 года (при этом она, между прочим, все еще была действующим членом британского парламента), в одном из интервью высказала сожаление по поводу собственной тогдашней позиции по вопросу суррогатного материнства. Леди Варнок сообщила, что ей стыдно за то, что она воспрепятствовала распространению этого явления, поскольку многие этические проблемы, которые заставляли ее быть против суррогатного материнства, более недействительны. Главным образом «потому, что отношение общества к неортодоксальным формам семьи изменилось и теперь они не воспринимаются как угроза».

Впрочем, ко времени того интервью суррогатное материнство в Великобритании уже разрешили — правда, только на некоммерческой основе. Оплата «сверх необходимых расходов», посреднические услуги и реклама суррогатного материнства на всей территории Великобритании запрещены до сих пор.

Что же касается коммерческого сурмата, позиция леди Варнок осталась непоколебимой: оно «вызывает вопросы» и требует создания специального уголовного законодательства, чтобы предупредить коммерческую эксплуатацию женщин.

Доклад комитета Варнок оказался одним из самых влиятельных документов в истории права. Вслед за принятием закона, запрещающего коммерческое суррогатное материнство на территории Великобритании, аналогичные законы стали принимать другие страны. Коммерческое суррогатное материнство запретили большинство европейских стран, большинство штатов США, Канада, Австралия. Франция, Германия, Австрия, Норвегия и Швеция запретили суррогатное материнство полностью, даже для родственников.

Чем больше стран запрещали коммерческое суррогатное материнство, тем больший спрос возникал там, куда влияние Мэри Варнок еще не проникло.

В 2016 году британские исследователи Карен Ротаби и Николь Бромфилд в своей работе «От межгосударственного усыновления до глобального суррогатного материнства: история прав человека и новая карта его репродукции» отметили, что этот рынок стал активно меняться после подписания в рамках Гаагской конвенции (HCIA) в 2014 году документа, усложнившего процедуры усыновления. В какой-то момент крупным центром этого рынка стала Индия.

И как раз в 2016-м запрет на коммерческое суррогатное материнство ввели Индия и Таиланд. Новости о том, что полиция обнаружила хижину, в которой прячутся десять или двадцать беременных женщин, вынашивающих детей для иностранцев, приходят из стран Юго-Восточной Азии до сих пор, но законопослушные граждане стали искать другие, легальные рынки суррогатного материнства. Один из этих рынков — и, похоже, самый крупный — наша страна.

Суррогатное материнство в российском законодательстве появилось аж в 1994 году, с тех пор рынок каждый год удваивался, а последние два года рост, похоже, усилился еще больше. Главным образом потому, что в отличие от конкурирующего рынка Украины на нашем рынке нет практически никаких ограничений.

Биопапа

Михаилу 38 лет, он юрист, живет в Санкт-Петербурге. Личная жизнь у него не заладилась: несколько лет назад развелся, попытки завести серьезные отношения после развода успехом не увенчались. И он решил стать отцом-одиночкой. Погуглил тему, выяснил, что это можно сделать в Америке, но там только на юридическое сопровождение потребуется $100 тыс. плюс медицинские расходы. В России цены на услуги суррогатных матерей начинались от 300 тыс. руб. Но это если напрямую, без посредников, а интернет полон историями про то, как женщины, не от хорошей жизни готовые работать сурмамами, вымогают деньги до, после и вместо беременности. Поэтому Михаил решил подстраховаться и действовать через посредников.

Компания «Росюрконсалтинг» обещала, что вся программа обойдется не более чем в 2,5 млн руб. В эту сумму входили и поиск донора яйцеклетки, и поиск суррогатной матери, и ее гонорар, и расходы на ведение беременности, и — что важно в случае Михаила — юридическое сопровождение.

Дело в том, что в России суррогатное материнство разрешено, но регламентируется весьма противоречиво, и юридическая помощь в некоторых случаях просто необходима. Если, скажем, биологических родителей двое и они состоят в браке, все довольно просто: они приходят в ЗАГС с пакетом документов, включающим договор с клиникой о проведении процедуры ЭКО, подтверждение того, что они являются биологическими родителями ребенка, информированное согласие на запись их родителями со стороны сурмамы — и они получают свидетельство о рождении ребенка.

Но если родитель один или если весь биологический материал (и сперматозоид, и яйцеклетка) получены от доноров, все сложнее.

Существует, например, приказ Минздрава №107н, в котором сообщается, что суррогатное материнство является программой по лечению бесплодия, лечение проводится по показаниям, а все перечисленные в приказе показания — женские. Семейный кодекс тоже содержит понятие суррогатного материнства, но родителями, согласно кодексу, могут быть записаны вообще только лица, состоящие в браке.

Впрочем, есть еще спасительная для многих 55-я статья закона об основах охраны здоровья граждан, и вот там на применение вспомогательных репродуктивных технологий (в том числе суррогатного материнства) имеют право как супружеские пары, так и отдельные женщины и мужчины.

— Поскольку я сам юрист, я знал, что у нас уже сложилась практика, когда одинокие отцы идут с пакетом документов в ЗАГС, там им отказывают в регистрации свидетельства о рождении с прочерком в графе «мать», дальше они идут в суд, и суд на основании 55-й статьи закона об охране здоровья обычно принимает решение в их пользу. Так произошло и в моем случае,— рассказывает Михаил.

На первых порах все шло гладко. Михаил думал, что долго не сможет решиться на выбор донора яйцеклетки: агентство предложило базу, в которой было подробно написано про каждого донора. Но решился он на удивление быстро: на фотографии была девушка с голубыми глазами и светлыми волосами, с приятным, судя по описанию, характером — вылитая бывшая жена. Без высшего образования, правда, но это, решил Михаил, признак не генетический.

Суррогатная мать тоже нашлась быстро — Михаил остановился на кандидатуре женщины из Белоруссии, у которой было двое своих детей. Ему рассказывали, что успешной процедуры ЭКО можно ждать не один месяц, но снова повезло — женщина забеременела с первой попытки.

Процедура проводилась в московской клинике, там Михаил не присутствовал, а на время беременности агентство предлагало несколько вариантов: снять для сурмамы квартиру в своем городе, в другом городе, поселить ее вместе с другими сурмамами для экономии и чтобы не скучала — во всех этих случаях будет гарантировано питание и прогулки по часам, отсутствие половых контактов и даже видеонаблюдение. Либо можно разрешить ей жить у себя дома, в Белоруссии.

Михаил разрешил сурмаме жить дома.

— Я вообще доверяю людям,— говорит он,— а все эти варианты со съемными квартирами все-таки отдавали ограничением свободы. У меня вообще были такие романтические представления обо всем этом деле: мне казалось, что мы можем подружиться с сурмамой, общаться, может быть, даже после рождения ребенка. Но оказалось, что мы совсем разные люди. Мы всего три раза встречались за время беременности: один раз я ездил в Белоруссию, два раза встречались в Питере, когда она уже жила на съемной квартире на последних месяцах, и нам, в общем-то, и поговорить было не о чем.

Рожать было решено в Санкт-Петербурге, в 17-м роддоме.

— Там я впервые понял, что отношение к моей ситуации у людей может быть и не вполне позитивным. Как только стало известно, что речь идет о суррогатном материнстве, возникла куча препятствий.

Стали требовать документы, справки, часть из которых вообще было невозможно достать, например, паспорт биомамы. Консультации, которые по прейскуранту стоили 3 тыс. руб., для нас вдруг начинали стоить 9 тыс.

На последних месяцах возникли проблемы: у малышки (уже было известно, что это девочка) выявили порок развития. Решено было рожать в другом роддоме, поближе к больнице, в которой сразу после родов предстояла операция. Суррогатная мама родила ребенка, получила гонорар и уехала, девочка на месяц переехала в больницу.

— Это были, конечно, худшие дни в моей жизни,— вспоминает Михаил.— Мне сначала вообще сказали не покупать кроватку, вещи — могут не понадобиться. Но врачи — я им так благодарен! Караваева Светлана Александровна, Плявкина Нина Юрьевна, Новопольцева Ольга Николаевна… Они чудо совершили. Когда мне сказали, что Яну переводят в обычную палату, я был на седьмом небе просто.

Мать и сестра Михаила предлагали лечь в больницу с девочкой, но он всем сказал, что об этом не может быть и речи — он единственный родитель, лежать будет сам.

— Была определенная сложность в том, чтобы одновременно пройти все юридические процедуры по получению свидетельства о рождении — без него мне бы не выдали дочь из больницы. Но все сделали очень быстро, и в течение месяца свидетельство было готово, а нас как раз выписывали.

Сейчас Яне полгода. Михаил взял на работе декретный отпуск и сидит с ней безвылазно сам, без нянь и помощников.

— Я почему согласился на интервью,— застенчиво объясняет Михаил, размешивая смесь в бутылочке.— Я просто хочу донести мысль, что счастье родительства — оно никому не закрыто. Пусть люди знают, что это все можно устроить, это не сложно и не так уж дорого.

Рассказывать или не рассказывать Яне все как есть, когда она вырастет,— этот вопрос остается открытым. Михаил все-таки надеется жениться, и если это случится в ближайшие годы, правду можно будет не открывать. А если нет, то придется, наверное, рассказать, но не вдруг, а постепенно.

— В любом случае я верю, что Яна будет жить уже совсем в другом обществе,— говорит Михаил.— В более толерантном. И там людям будет все равно, как ты появился на свет, потому что вариаций будет много и история будет у каждого своя, непохожая на другие.

Библейские споры

В конце мая этого года детский омбудсмен по Санкт-Петербургу Светлана Агапитова собрала совещание, посвященное суррогатному материнству. Там она назвала цифры: в 2017 году в Санкт-Петербурге зарегистрированы 162 ребенка, рожденных с использованием суррогатного материнства. В этом году, очевидно, их будет больше, поскольку уже сегодня цифра приближается к прошлогодней, а количество одиноких отцов в общей массе сейчас в два раза превосходит количество одиноких матерей: за 2018-й восьмерых детей зарегистрировали одинокие отцы, четверых — одинокие матери.

О детях, рожденных по заказу одиноких родителей, омбудсмен как раз и переживала. Не всем родителям удается пройти через юридические ловушки с той же легкостью, что и Михаилу, особенно в последнее время, и дети в результате оказываются в интернатах либо у суррогатных матерей, в планы которых это совсем не входило.

— После одного случая, когда была инициирована прокурорская проверка по факту передачи ребенка без свидетельства о рождении, с апреля 2018 года медучреждения нашего города передают малышей, появившихся от сурматерей, только родителям, вписанным в свидетельство о рождении,— рассказывает Светлана Агапитова.

50-летняя женщина, которая использовала только донорский материал, не смогла в суде доказать, что это ее ребенок. При помощи омбудсмена женщине все-таки удалось получить ребенка под предварительную опеку, но чтобы стать его законной матерью, предстоит пройти все процедуры усыновления.

После общения с экспертами у омбудсмена сложилось впечатление, что нужно навести какой-то порядок в законодательстве: программы со 100-процентным донорским материалом нужно либо запрещать, либо разрешать ЗАГСам регистрировать одиноких родителей из этих программ.

По мнению участника совещания профессора Владислава Корсака, президента Российской ассоциации репродукции человека (РАРЧ), позиция омбудсмена — это лучший образец того, как к проблеме относятся представители власти. Как правило же, все намного жестче и сумбурнее: например, сенаторы Антон Беляков и Елена Мизулина который год продвигают законопроект о полном запрете коммерческого суррогатного материнства.

— Тема благодатная с точки зрения пиара,— сердится Корсак.— Суррогатное материнство — это всего-то полтора процента на рынке ЭКО, но шума вокруг него столько, что волосы дыбом. Но это еще, между прочим, несколько тысяч новых российских граждан — на фоне демографического спада, роста бесплодия. Это счастье для людей, которые смысла в жизни не видят. Что за нелюди его запретить хотят?

Помимо самого запрета возмущает Корсака и уровень заданной дискуссии: «Приехал я как-то на одно совещание у Мизулиной, а там больше половины экспертов — священники в рясах! Почему-то только православные. И вот несколько часов подряд они кричат про торговлю людьми, про то, что суррогатные матери детей на органы вынашивают, про какие-то подвалы, где сурмам как рабов держат и чуть не к батареям приковывают. Кликушествуют, в общем. А я потом им говорю:

слушайте, ну разве в Библии не про то же самое написано? Аврам, и жена его Сара, и служанка их Агарь, которая выносила для них ребенка,— разве они не первую программу суррогатного материнства провели?

Ведь Авраам об этом с Богом напрямую разговаривал — нет разве? И вы знаете, что они мне ответили? “Слушайте,— говорит мне один из них,— ну вы с кем сравниваете? Он же скотовод, этот Авраам!” Нормально?»

Владислав Корсак относится к немногочисленной группе врачей, которые закон и приказ Минздрава воспринимают буквально и обходных путей не ищут: «Согласно приказу, мужское одиночество не является показанием для применения процедуры». В Международном центре репродуктивной медицины, которым он руководит, соответственно, одиноким отцам никаких услуг не оказывают. Но он прекрасно осведомлен, что в других клиниках с этим нет проблем: «Я был на выставке в Китае и там увидел рекламу одной из наших питерских клиник — прямо три пары этих… гомосексуалистов… с младенцами… Ну зачем это? И так у нас тема суррогатного материнства у слуг народа самая популярная для запрета… зачем они?.. только гомофобию будить…»

Рожденные неучтенные

Сколько детей рождается от суррогатных матерей в России, сколько из них имеют прочерк в графе «мать» и какое место наша страна занимает на мировом рынке суррогатного материнства, точно никто не знает. Сенатор Антон Беляков, требуя запретить суррогатное материнство, утверждает, что Россия уже стала крупнейшим в мире рынком и что гей-пары составляют весомый кусок этого рынка.

Но никаких данных у Минздрава по этому поводу нет (на запрос “Ъ” по поводу суррогатного материнства Минздрав тоже не ответил), и сенатор оперирует данными Российской ассоциации организаторов медицинского туризма.

Ассоциация была создана в 2015 году выпускником Академии ФСБ и тренером психологических курсов для женщин Константином Онищенко, и некоторое время он действительно заявлял, что располагает некими шокирующими данными на этот счет. Однако последние полгода ассоциация признаков жизни не подает, а Онищенко на вопрос “Ъ” ответил, что этой темой она никогда и не занималась (сам он, судя по всему, вернулся к тренингам). Глава ассоциации с похожим названием — Российская ассоциация медицинского туризма — Игорь Платонов также ответственно заявил нам, что никакой статистики по медицинскому туризму в России на данный момент не ведется.

Собирает нужные данные РАРЧ. Согласно этим данным, рынок суррогатного материнства, хоть и вырос за последние 10 лет в 4,5 раза, все еще очень невелик: в 2014 году родилось лишь 359 детей по программам суррогатного материнства, а всего за 10 лет — чуть менее 2 тыс. Если сравнивать российскую официальную статистику с американской, получится, что американский рынок как минимум в шесть раз больше: в 2015 году в США родилось около 2500–3000 «суррогатных» детей.

Впрочем, статистика РАРЧ едва ли отражает реальную картину, поскольку медицинские центры предоставляют ассоциации данные на добровольных началах, а число центров, имеющих лицензии на услуги ВРТ, сейчас уже перевалило за 200.

Более релевантными сведениями, скорее всего, располагают юридические компании, являющиеся крупными игроками этого рынка.

Один из таких игроков — Европейский центр суррогатного материнства, имеющий отделения в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве и Праге.

— Какие две тысячи, да еще и за десять лет, что вы! — всплескивает руками владелец компании Владислав Мельников.— Только с нашей помощью в прошлом году родилось пять с половиной тысяч детей! Причем в основном в России — на Украине и в Чехии у нас совсем небольшой бизнес. А мы занимаем от силы четверть российского рынка.

По данным Европейского центра суррогатного материнства, в России в год рождается как минимум 22 тыс. детей от суррогатных матерей, около 5% рынка приходится на иностранцев, а ежегодный рост составляет не менее 20%.

В США, по данным центра, рождается тоже гораздо больше детей, чем отражено статистикой — там она тоже добровольная и не полная. Мельников считает, что Россия является вторым по величине рынком суррогатного материнства в мире — после США. На третьем месте, очевидно, находится Украина, на четвертом — Грузия, затем идут некоторые страны Латинской Америки.

После закрытия рынков Индии, Таиланда и Камбоджи в 2016 году рынки действительно испытывают большое давление спроса. В азиатских странах цены на суррогатное материнство начинались от $10 тыс., в США — от $100 тыс., соответственно, дешевый сегмент должен был куда-то переместиться. Грузия, по словам Владислава Мельникова, почему-то стала предпочтительным рынком для Израиля и Японии, российский Дальний Восток — для Китая, европейцы едут в европейскую часть России и на Украину.

Казалось бы, Украина должна быть для иностранцев предпочтительней. Во-первых, для большинства из них не нужна виза для въезда, во-вторых, цены несколько ниже, чем в России, в-третьих, отсутствуют некоторые юридические риски (например, от сурматери не требуется информированное согласие, биородителей записывают в свидетельство о рождении просто на основании договора с клиникой). Но там нет вообще никаких законодательных лазеек для одиноких родителей, а в России, как мы знаем, есть.

Про рынок суррогатного материнства Владислав рассказывает абсолютно бестрепетно, описывая, например, как меняются предпочтения — вместо «свежих» эмбрионов все чаще используют замороженные, сурмам лучше селить в городе, а не на дачах, и лучше по двое, чем по пять человек...

Владислав Мельников — успешный бизнесмен: его компания работает с двумя десятками лучших российских клиник, специализирующихся на ЭКО, каждый контракт с ним стоит 2,5 млн руб., если умножить хотя бы на названное им количество рожденных детей (а средний показатель успешности процедур ЭКО — 30%, и неуспешные процедуры тоже стоят денег), получится оборот приличной розничной сети. Выпускник Бауманки, в юности он занимался туристическим бизнесом, и с некоторыми сторонами медицинского туризма познакомился еще тогда. В 2003 году основал Европейский центр, чуть позже получил заочное юридическое образование. Долю иностранцев в своей практике он оценивает не выше 10%, долю одиноких отцов — около 5%, но каждый год эти категории численно увеличиваются, впрочем, как и весь рынок.

— Пока не существует юридических запретов, мы готовы вести любые случаи. Единственное — в России невозможно, во-первых, осуществлять программы традиционного суррогатного материнства — это когда суррогатная мать является также донором яйцеклетки, нельзя зарегистрировать двух отцов у одного ребенка или двух матерей. Такие программы разрешены в США, но не у нас. К нам недавно обращалась гей-пара из Бельгии — мы предложили им вариант, когда отцом будет записан один из них, или детей будет двое, по одному на каждого. Они отказались, поехали в Калифорнию.

Для сенатора Антона Белякова, ратующего за запрет суррогатного материнства, информация о геях-заказчиках — как красная тряпка для быка.

— Я точно знаю, что не все клиники беспрекословно следуют положениям приказа Минздрава,— говорит сенатор.— Мы пытались исследовать этот вопрос, провести собственные проверки соблюдения законодательства, но, как вы можете догадаться, в этой сфере произвести «контрольную закупку» не так-то просто. Все клиники остерегаются огласки. Ведь некоторые из них на самом деле «торгуют» яйцеклетками. С помощью суррогатного материнства отдельные люди фактически приобретают детей, не являясь их биологическими родителями. Поскольку ни один орган судьбу таких малышей не отслеживает, то как мы можем быть совершенно уверены в том, что этих детей, рожденных по чьему-то заказу, впоследствии не продадут на органы? Я не говорю, что это непременно происходит во всех случаях. Но, безусловно, контроль в этой сфере просто необходим. Нельзя забывать, что, по сути, суррогатное материнство — это один из способов обхода так называемого закона Димы Яковлева.

Сенатор Беляков подготовил законопроект о запрете коммерческого суррогатного материнства в середине 2017 года, его рассмотрение несколько раз откладывалось, но разработчик надеется, что итоговое рассмотрение состоится в ближайшее время.

Сам Антон Беляков (он известен законопроектами в области семейного права, например, предлагал узаконить сожительство наравне с браком) впечатления серьезного специалиста по теме суррогатного материнства не производит. Ссылается на несуществующую статистику несуществующей ассоциации, утверждает, что коммерческое суррогатное материнство разрешено только «в странах третьего мира» (информация о том, что оно разрешено в нескольких штатах США, вызвала у сенатора удивление), путается в терминах, дает некорректные ссылки. Но в одном с ним можно, безусловно, согласиться.

—У нас сейчас уровень дискуссии о суррогатном материнстве очень низкий,— сетовал Антон Беляков в интервью “Ъ”.— Есть люди, которые на нем зарабатывают, есть люди, которые получают долгожданных детей благодаря данной репродуктивной технологии, а помимо того в этой дискуссии участвуют обычные граждане, и далеко не все из них обладают специальными знаниями. Необходимо, чтобы дальнейшую судьбу данного института все-таки определяли профессионалы.