Режиссер фильма ужасов «Русалка. Озеро мертвых» Святослав Подгаевский — о судьбе российского хоррора

12 июля в прокат выходит фильм ужасов «Русалка. Озеро мертвых» Святослава Подгаевского (киностудия КИТ и QS Films). Режиссер рассказал «Огоньку» о судьбе российского хоррора, технологиях производства и борьбе с нелогичностью сюжета

Для Святослава Подгаевского «Русалка» — уже четвертая работа в жанре хоррора. Он стал первым режиссером отечественных фильмов ужасов, которые окупились в российском прокате. Как вывести на рынок русский ужас, выяснил «Огонек».

— Вам на своих съемках страшно?

— Нет, там мы хохочем очень часто, шутим. На «Русалке» постоянно прикалывались над песней Наташи Королевой «Дельфин и русалка». Например, идет герой по душевой, сзади крадется русалка. И мы с Ваней (Иван Капитонов, продюсер фильма — «Огонёк») придумываем: он оборачивается, а там, допустим, Игорь Николаев протягивает ему рюмку и говорит: «Выпьем за любовь». Я не знаю, как делают комедии, там вряд ли смеются, там, наверное, тишина и сосредоточенность. А вот на фильмах ужасов все просто лежат от хохота. Это еще и разрядка такая, потому что все-таки не очень комфортно психологически.

— «Русалка» — ваш четвертый фильм в жанре хоррора. Что самое сложное при съемках таких фильмов?

— В «Русалке» технологически сложные съемки, связанные с водой: затопление машины, затопление дома, дно озера… Мы привлекли отечественных специалистов по подводным съемкам, команду оператора Григория Яблочникова. Снимали в сентябре, было холодно, вода градусов 5–7, актеры и съемочная группа постоянно по колено в воде, все стали простужаться. Мы построили бочки 200-литровые, вмонтировали туда кипятильники — это к вопросу о российской смекалке! — дешево и сердито. Кипятильники нагревали воду, получались такие большие батареи в палатках — актеры между дублями туда забегали и грелись. Правда, потом очень сложно было их оттуда выгнать. Конечно, все были в гидрокостюмах под одеждой, но это спасало ненадолго.

А актриса, которая играла монстра,— на нее ведь гидрокостюм не надеть, она так в голом виде под водой и торчала. Зато была такая синенькая, что стала похожа на настоящего монстра.

Потом еще оказалось, что не все актеры способны выдержать глубину 2 метра: вода давит на барабанные перепонки и голова начинает дико болеть…

— А требовалось больше 2 метров?

— Да, чтобы было удобно снимать, надо опуститься метра на три, и актеры прошли курс подводного плавания, узнали, что нельзя резко всплывать, как потом выдыхать,— в общем много важных деталей. В этих подводных съемках самая важная составляющая — доверие. У каждого актера был страхующий водолаз, но его сквозь толщу мутной воды не видно, хотя он рядом, а когда потребуется, даст загубник подышать воздухом. Нужно это понимать и быть спокойным, а если начать волноваться, метаться, всплывать, можно захлебнуться. В общем, это все было сложно и волнующе.

— Эти сложные технологии повлияли на бюджет фильма?

— Ох, бюджет — это всегда гонка между «хочется» и «возможно». Была сцена с затоплением машины, когда она изнутри заполняется водой, а не снаружи, как обычно. Сцену эту мне очень хотелось сделать, но она сложная сама по себе. Оказалось, машины так сконструированы, что они готовы только внешнее давление выдерживать, а не внутреннее. Пришлось дорабатывать, укреплять. Все окна и двери мы заварили, срезали крышу, чтобы актерам было комфортно там находиться, потому что в замкнутом пространстве, наполненном водой, конечно, никому быть не хочется. Вышла очень дорогая сцена. Уже на съемках все пошло не так: машину стало разрывать, не хватало воды, но это один из примеров, когда мы все-таки смогли уложиться в наш бюджет. Это моя любимая сцена в фильме, хотя она идет секунд 40, а делали ее весь съемочный день.

— Применение всех этих технологий помогает зрителей пугать как-то покачественней, да?

— Вы знаете, в фильме много бу-эффектов, но это поверхностный слой, стандартный. Есть моменты, где будете вздрагивать. Но страшнее всего не то, что сейчас что-то выскочит, а именно потеря близкого человека и страх перед водой. Вот два глубоких, укорененных страха.

Есть в «Русалке» серьезная мелодраматическая линия. Это во многом кино про любовные отношения между мужчиной и женщиной, любовный треугольник. Мелодраматический хоррор даже больше фантазийная история про двух людей, в отношения которых вмешивается третий, пусть даже монстр.

Вообще, в мифе о русалке я увидел историю о человеке с разбитым сердцем. По русским преданиям девушка, которую бросал жених перед свадьбой, шла и топилась и превращалась в монстра. И этот монстр заманивал мужчин в образе красивой девушки, мучил их и утаскивал на дно. Но это еще и история о прощении: стоит ли вообще бороться за человека, который тебя предал? Героине приходится столкнуться с таким выбором — сначала она вообще не хочет помогать жениху. Но потом приходит на помощь, потому что верит ему.

— Русские хорроры часто ругают за нелогичность... И небезосновательно.

— Логика в кино — относительная штука. Сам по себе жанр допускает условную реальность. Мастерство в том, чтобы заложить логику повествования в самом начале истории и четко следовать за ней. Вот демон научился летать — предпосылки этой трансформации должны быть в самом начале, тогда у зрителя не возникает диссонанса. Но это, к сожалению, не всегда удается. Критики говорят: вы что, не видите, это нелогично, я бы сделал все по-другому. Но это сложно отследить, когда находишься внутри истории, она же очень долго формируется. Пока дойдет до производства, поменяются двадцать вариантов сценария. Мозг так устроен, что сам ищет логику, когда он уже внутри процесса, восполняет пропущенные звенья. Мы теперь делаем хитрее: каждый раз подключаем редактора, который нам дает обратную связь. Но парадокс в том, что даже редактор может контролировать логику сценария только первые два раза, а потом он включается в процесс и тоже не замечает нестыковок. Мы стремимся выработать технологию. Думаю, с каждым годом российские хорроры будут становиться все более логичными. Зритель у нас, конечно, придирчивый, но это даже и хорошо.

— А что это за зритель, кто ходит на ваши фильмы?

— Постоянная аудитория фильмов ужасов не такая уж многочисленная, хотя это благодарные зрители, они болеют за русские хорроры, горячо их встречают и адекватно оценивают наши возможности. Также подключается та часть зрителей, которую зацепил некий high concept фильма, наша задача — привлечь как можно больше таких. Это в основном женщины, которые приводят в кино мужчин, есть в этом некая тактильность и романтика — пугаться вместе, держаться друг за друга. Я иногда покупаю билет на свой фильм, чтобы посмотреть, кого он заинтересовал, ну и отследить качество проекции.

— Когда вам было в последний раз страшно в кино?

— Каждый раз. Я хоть и понимаю в технологиях и производстве, являюсь очень обычным зрителем: боюсь, если страшно, смеюсь, когда смешно. Например, «Тихое место» Красински — я жутко волновался. А перед съемками «Русалки» мы ходили на «Проклятие Аннабель» Леонетти, и, хотя все уже были с головой в производстве, мы там просто орали, потому что она была жуткая совершенно. Я тогда увидел, что в «Аннабель» героиня становилась в середине фильма монстром, который всех убивает. У меня такой замысел был в «Невесте», но меня отговорили: как же так, героиня станет убийцей. И я очень пожалел, что отказался от этой идеи, когда увидел смелость голливудских сценаристов,— вот нестандартный ход, и фильм получил очень хороший прокат.

— Что сегодня происходит с русским хоррором? Почему рейтинги и сборы наших фильмов ужасов гораздо ниже, чем иностранных?

— У нас не так давно существует крепкий развлекательный жанр, наверное, только с середины 2000-х годов. Прокат в новой системе координат появился тогда же. То есть времени прошло совсем ничего, и мы, конечно, отстаем достаточно сильно. В плане опыта, и технологий, конечно, и финансов. Но это все дело наживное. Проблема в другом. Вот, к примеру, отечественный автомобиль стоит дешевле, чем иностранные модели. Следовательно, те, кто его покупает, осознают, что качество будет похуже, но и цена ниже. А билеты на кино отечественное и иностранное стоят одинаково. То есть мы конкурируем с большими картинами серьезных американских студий. Понятно, что мы проигрываем. Преимущество у нас лишь одно, которое одновременно и недостаток. Мы делаем кино про себя, про свою страну и свой менталитет. Зрителю это иногда интересно посмотреть, и за счет этого мы можем выиграть.

Жанр подразумевает некий свод правил, узловые элементы, формы, рамки. Их, в общем, не рекомендуется нарушать. Заходит герой в комнату, там тишина, мы ждем — прыгнет на него сейчас нечто ужасное или не прыгнет. Герой оборачивается, а там — р-раз! — какая-то напасть. Ну и так далее. Если опять же сравнивать это с производством автомобилей, все начинается с кузова. Он должен быть рабочий, проверенный, покупатель ожидает увидеть его именно таким, каким представлял,— определенной конфигурации, прямоугольный, а не какой-нибудь... круглый. А если заглянуть глубже, в содержание, то появляются свои истории, характеры, вступает в силу тот самый «менталитет», привычки. И мы можем попытаться найти баланс между законами жанра и его оригинальным наполнением.

— Именно отечественное наполнение, содержание и заставляют в итоге зрителя покупать билет, к примеру, на фильм ужасов «Русалка», вы это хотите сказать?..

— Да, именно то, что это история о нас. В «Русалке» обычные русские парень и девушка сталкиваются с некоей древней силой, которая также родом из нашей мифологии. Да, в этом есть интригующий элемент, потому что мы больше хотим слышать и видеть о самих себе, о том, что нас окружает, а, скажем, не о Джоне или Сэме. Конечно, иностранные хорроры гораздо сильнее проработаны и имеют прочную техническую платформу. Но если мы сможем обеспечить подобное качество наших историй, их тоже будут смотреть.

С другой стороны, мы пытаемся делать собственные фильмы ужасов более интернациональными, потому что для их окупаемости одного российского проката не хватает. И мы сами вынуждены нацеливаться на зарубежные рынки. Например, «Русалка» должна окупить себя за счет одного зарубежного проката, отечественный прокат должен закрыть только бюджет маркетинга. В таких условиях можно существовать плюс еще фонд кино какие-то средства нам дает. Такими вот скачками мы и развиваемся: заработав денег, вкладываем в следующий фильм и так далее.

— А в таком случае, чего ждет от нашего хоррора европейский, к примеру, зритель?

— Нужно понимать, что они нас воспринимают как очень закрытую страну, зачастую ничего не знают про наш быт. В случае с «Невестой» (2017 год, режиссер Святослав Подгаевский.— «О») иностранцам, я думаю, было интересно узнать про наши свадебные традиции и обряды. В «Русалке» сработал другой фактор. Вот все привыкли к «Русалочке» Андерсена, мультику Диснея. А в России, как выясняется, русалка — какой-то злобный монстр, никто этого не ожидал. Наш фольклор в Европе совершенно не знаком, и, если его подать в понятной форме, он воспринимается прекрасно. Гораздо лучше иной раз, чем дома.

— Получается, что наш зритель сложнее, чем европейский? По-прежнему приходится преодолевать существующее предубеждение против отечественного кино?

— Мне кажется, это касается не только кино. В обществе сильно предубеждение против отечественного продукта. Разве что военная техника пользуется уважением. И это как раз потому, что у нас очень большой опыт в ее разработке. Может быть, и жанровое кино через много лет станет таким же уважаемым, как сегодня боеголовки.

— Может быть, все проще. В России люди не так охотно идут на фильмы ужасов, потому их жизнь и так полна неожиданностей?..

— А может быть, наоборот. Людям хочется, чтобы в кино было страшнее, чем в жизни… Я не особенно верю во все эти теории. Кино уводит тебя от реальности в другой, особый, мир. Там может быть веселее или, наоборот, более жутко, но это в любом случае как сон. Жанровое кино мы делаем лет 15, а в Голливуде — лет 100. У нас нет достаточного опыта, понимания, кругозора. Но я уверен, что, делая эти попытки, анализируя свою историю, свою мифологию, перерабатывая ее, кинематографисты и зрители постепенно научатся делать и воспринимать такое кино правильно.

В любом случае, отношение к кино в России сегодня меняется, появляются фильмы-события, на которые ходят люди. Кино стало бизнесом. Лет 15 назад продюсер хотел получить деньги от государства, чтобы потратить их на дачу, а фильм снять за три копейки и положить на полку, где его никто не увидит. А сейчас продюсеры думают, как сделать кино поинтереснее, как заработать на нем, чтобы вырученные средства вложить, в свою очередь, в другой фильм.

— Насколько я знаю, упомянутый вами Фонд кино долгое время как раз не давал денег на фильмы ужасов. Это правда?

— Да, так было до 2015 года, до выхода нашего фильма ужасов «Пиковая дама», который собрал хорошую кассу. До него никто не верил в жанр. Когда этот фильм мы представили в Фонде кино, нам действительно не дали денег. Там очень простая бизнес-аналитика: ты предлагаешь проект, у которого должен быть кассовый потенциал не менее 150 млн рублей. Задача фонда — добиться того, чтобы наш кинематограф вышел на уверенную самоокупаемость. Когда российские фильмы ужасов стали собирать деньги, все изменилось.

— Но вы уже с головой в съемках следующего фильма ужасов — «Яга. Кошмар Темного леса». Расскажите про него немного.

— Мы исследовали русские свадебные обряды в «Невесте», детские страшилки в «Пиковой даме», у нас был славянский монстр «Русалка», и мы подумали: а что следующее? Наверное, Баба-яга.

— Это как-то несерьезно.

— Абсолютно несерьезно, все засмеялись: какая Баба-яга, ты шутишь, что ли? Стали разрабатывать, что это за история, кто такая Баба-яга, баба ли это вообще. И осознали, что у нас сейчас такая культура нянь началась. Можно спокойно нанять няню, которая будет заниматься твоим ребенком, доверить ей самое дорогое и ценное. А что если няня — это приспешница Бабы-яги? И древнее зло может забрать ребенка, войдя в доверие, проникнув в дом. Так мы собрали костяк своей истории: мальчика воспитывают папа и мачеха (тут конфликт отцов и детей), у них родилась дочка. И ее украла няня. Самое страшное, что, когда Баба-яга забирает из семьи детей, взрослые больше не помнят, что у них вообще были дети. И мальчик с помощниками бросается на поиски сестры. Мне там жутко нравятся характеры, отношения между детьми, архетипы тинейджеров. Это больше фэнтези с хоррорными элементами, приключенческое кино. Мы еще не делали таких больших проектов, но очень верим в его успех.

Беседовала Мария Лащева