Как наши держались, додержались и как проиграли

7 июля российская сборная проиграла в четвертьфинале чемпионата мира по футболу сборной Хорватии. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников на стадионе переживал, но так и не пережил это поражение вместе со всеми — с министром культуры Владимиром Мединским, министром иностранных дел Сергеем Лавровым, мэром Сочи Анатолием Пахомовым и многими другими. О том, как накануне плакали бразильцы, и почему гол — дура, и как потом стало тоскливо жить, и у кого остались силы на танцы в Сочи до утра, и что это были за танцы,— спецкор “Ъ” со стадиона «Фишт» и из города.

В самолете Boeing 777 помещается, как известно, примерно пятьсот человек. В 7:35 7 июля он был заполнен болельщиками до отказа. Это был как будто футбольный чартер. Но это был не он. Это был все же регулярный рейс.

Люди, между прочим, были спокойные, притихшие даже, может просто спать хотели, а может, и не поэтому.

А ведь обстановка перед игрой была, как известно, нервной. Много прогнозов. Один человек в Facebook со сдержанным удовлетворением рассказал, как только что вернулся из 7 июля, где побывал на игре в Сочи и за 1 минуту 40 секунд до конца матча увидел на табло счет 2:1 в пользу России. Дольше остаться на игре он не смог по причинам, до конца непонятным ему самому.

Потом, за день до игры, на город обрушился ливень, и все в нем вроде утонули. Случайным потоп этот никак нельзя было назвать. Тут был какой-то план. Но какой? И куда мы должны были приземлиться? Не на воду ли?

И вот странная вещь: трезвые, и в самолете никто не пил. Я заметил на этом чемпионате: почти все ходят трезвые — что по полю, что по улице. Пьянеют только от действий Акинфеева и Дзюбы.

Судьба Артема Дзюбы, надо сказать, беспокоила меня. Выпустит ли его на матч с хорватами тренер Черчесов? Даст ли доиграть? Этому человеку было плохо в «Зените» из-за итальянского тренера Роберто Манчини, который не полюбил Артема. Может, он даже начал его ненавидеть. Не ставил на матчи. И тогда к нему присмотрелся тульский «Арсенал». Идея была тренера «Арсенала», но одному ему такое дело поднять было нельзя. Действовали с президентом клуба, а главное, с губернатором области Алексеем Дюминым. В конце концов договорились, только руководство «Зенита» на таком же уровне, как и Алексей Дюмин, в то есть в «Газпроме», потребовало записать в контракте, что Артем Дзюба имеет право играть против «Зенита» только за штраф €120 тыс. То есть выставило, что называется, заградительную пошлину. И в конце прошлого сезона «Зенит» играл решающий для себя матч с тульским «Арсеналом». Да, он был решающим, потому что в нем решалось, будет ли «Зенит» играть в Лиге чемпионов. Ему надо было выигрывать этот матч.

И вот тут на поле вышел Артем Дзюба. Да, Тульская область собралась с силами и заплатила за его участие в игре €120 тыс. Завелся губернатор, чего уж говорить. И, как известно, сыграли 3:3, и последний гол на последних минутах забил Артем Дзюба. «Зенит» потерял шансы сыграть в Лиге чемпионов, а Роберто Манчини уволили из «Зенита», и проклятье Артема Дзюбы витает теперь над ним.

Впрочем, в сборную Станислав Черчесов тоже Артема Дзюбу брать не хотел. И тут дело в том, что однажды неугомонный Артем Дзюба куда не надо пририсовал чьи-то характерные усы в одной из социальных сетей. И Алексей Дюмин вместе с генеральным директором команды ездил к Станиславу Черчесову мирить его с Артемом Дзюбой. И даже помирил. И вот теперь Артем Дзюба мерцающе блистал на чемпионате мира вместе со своей сборной и, не побоюсь этого слова, со Станиславом Черчесовым.

Обо всем этом я думал в самолете, который летел над территорией Украины и поэтому до Сочи долетел всего за два часа. И тут болельщиков, надо сказать, прорвало. Выходя, они начали — нет, не петь, а скандировать «Катюшу». И это было чуть не со всем салоном. Это плюс пятьсот человек на стадионе, подумал я. Пятьсот боевых единиц вылилось на улицы Адлера.

Тут, между прочим, было сухо. Более того, никаких следов потопа. И чисто. Таксист потом рассказывал, что поливальные машины ходили по маршруту Адлер—Сочи всю ночь и утро и чистили дорогу от грязи. А потоп — да, был. Мой знакомый стоял в пробке больше четырех часов.

То, что происходило на улицах города, нельзя было сравнить даже с Олимпиадой. Тогда оживление было прежде всего на стадионах, ну и в Олимпийском парке. А сейчас всюду в городе людей, казалось, пожирала страсть. Это была страсть к футболу. К мечте о полуфинале, от которой, без преувеличения, стыла кровь в жилах и было не очень-то понятно, как дышать. Потому что за полуфиналом — финал. Чемпионата мира по футболу.

И сотни, тысячи людей выплескивали страсть на улицы города. Город, наверное, не очень привык к этому. Летом, в высокий курортный сезон, здесь бушуют другие страсти.

Трудно было найти место, где присесть. Мы нашли его в «Кофемании», которая открылась на месте ресторана «Чайка». Тут тоже все люди за столиками были цветов нашей сборной.

Сегодня она играла в красном, выбрав цвет как хозяйка игры. Ах, ну почему же не в белом… Ну нельзя же так… Ну ведь глобальная часть футбола — это суеверия. И мы ж там были все в белом… Как можно было пренебречь этим важнейшим обстоятельством?!

Хорватов тут не было. И я даже удивился, когда вошли четверо. Они долго бродили меж столиков в поисках места себе и не находили себе места, и я не без удовлетворения констатировал: ушли побежденными. Вот с такими низко склоненными головами я хотел бы видеть их и после игры на «Фиште».

К началу матча Швеция—Англия фан-зона была забита людьми. Некоторым удавалось сидеть и даже лежать. А несколько девушек, у меня появилось такое впечатление, вообще пришли сюда, чтобы позагорать, причем так, чтобы не было потом этих невыносимых белых полосок на теле от лямочек купальников...

— Скоро начнется! — говорил диджей-ведущий, перед тем как поставить очередную песню.

И он не имел в виду Швецию с Англией. И действительно, в партере фан-зоны уже давно и надежно стояли люди, укутанные в российские флаги.

— Так что давайте обнимемся и постоим…— продолжал диджей.— Все друг с другом обнимемся и постоим. Неважно, знакомы вы или нет… Просто обнимемся!

И обнимались. И стояли. И кто скажет, что это все было уже похоже не на фан-зону, а на что-то другое, тоже более или менее массовое, будет иметь дело с этими людьми.

В глубине «Кофемании» я наконец увидел столик, за которым сидели восемь или десять хорватов. Их деликатно скрыли от глаз людей. Мне показалось, что я тут разглядел даже президента Хорватии Колинду Грабар-Китарович. Причем в майке национальной сборной.

— Нет, не она,— покачал головой подошедший ко мне топ-менеджер Сбербанка России.— Хотя и правда похожа. Та сейчас по городу с мэром Сочи ходит. А мы тут с этими… хорватами…

Он перешел на шепот:

— Как сказать? Они, конечно, сильнее… Может быть… Но что есть у нас?!

Тут его шепот кончился, а голос зазвенел:

— У нас есть наша земля, понимаете вы или нет?!

Я понимал, и, возможно, лучше, чем многие на этой земле. Или, вернее, Земле.

Тут англичане забили гол шведам, и «Кофемания», а вместе с ней и «Ласточка», нависшая прямо над фан-зоной, застонали: «Рос-си-я!» И лично у меня никакого недоумения это не вызывало.

— Ох, а что вчера было…— вздохнула официантка в «Ласточке».— Весь ресторан бразильцы заняли. А потом они проиграли. Сначала молчали, потом плакали, а потом за столиком, который я обслуживала, вытряхнули лед из ведерка, вылили туда виски, потом бутылку рома, поболтали…

— Между собой? — переспросил я.— О чем?

— Да нет,— с легкой досадой сказала она,— ведерко поболтали… И стали пить эту коричневую бурду, жижу эту, передавая ведерко по кругу. И даже не пьянели, по-моему. Но потом-то сразу все опьянели…

К шведам, которые, слава богу, проигрывали свой матч, тут, в рафинированной «Ласточке», было не лучшее отношение. За пару дней до этого группа шведов очень неплохо посидела здесь за матчем Швеция—Швейцария, а потом встала и пошла к выходу. Попытка попросить заплатить провалилась: они сказали, что платить не будут ни в коем случае и пошли к выходу. Два охранника не могли помешать восьмерым воодушевленным шведам. Но ниже, у входа в фан-зону, их уже ждала группа омоновцев, к тому же — о ужас — в шлемах-сферах. Омоновцы просто попросили их предъявить документы. Шведы так же быстро, как шли из «Ласточки», вернулись в нее и заплатили за все сполна. Потом оказалось, что у них все очень хорошо, без омоновцев, прошло накануне в Адлере: ушли с гордо поднятыми головами, не заплатив.

Камера в фан-зоне тем временем уже в перерыве матча выхватывала парочки молодых людей, юношей и девушек и не только, и по сложившимся здесь правилам им надо было целоваться между собой в знак добрых намерений. Они делали это, по-моему, с удовольствием, к неутолимому восторгу остальных болельщиков.

Знаете,— призналась мне тем временем другая официантка,— я, наверное, вечером, когда наши будут играть, обслуживать не смогу…Не знаю, что делать…

— А что такое? — забеспокоился я.

— Да руки будут трястись…— призналась она.

А нам тем временем надо было ехать как раз на игру.

Первым, кого я увидел под трибунами в ВИП-зоне, был пианист Денис Мацуев, который перед матчем с испанцами говорил мне: «Вытащим… Мы вытащим!..» И вытащили. И не из сетки.

И теперь он повторял:

— Мы прорвемся. Обязательно прорвемся! А там — Англия! Ну, это будет дело чести…

— Ой, я, наверное, никогда в жизни так не переживал…— говорил через несколько минут еще один молодой человек из мира большой моды (но все-таки российской).— Ах, я даже, может быть, водки выпью после игры… Нет, до игры выпью водки!..

Так он и спорил с собой еще несколько минут и удалился, когда спор был еще в разгаре.

Я увидел мэра Сочи Анатолия Пахомова и спросил у него, что это был, по его мнению, за потоп.

— Облако с горой столкнулось и пролилось в районе «Голубых далей», около санатория «Известия»,— стал объяснять он.— Но ничего страшного. Преувеличили, как всегда! С водой грязь сошла, водозаборники забило. Я людей заставил ботинки снять и босиком по горам бегать, эти водозаборники искать. Потом из пожарных кранов мы их прочищали… Нет, не так уж все страшно было…

Он сказал, что и высокое руководство страны было озабочено и, когда прилетело в Сочи (высшее руководство на матч опять не приехало, и его тут снова не с чем поздравить — даже если проиграли, то хотя бы оно было бы в этот тяжкий день со своей страной), он, Анатолий Пахомов, доложил, что последствия затопления полностью ликвидированы.

— А говорят, в день игры тоже дождь будет? — спросил Дмитрий Медведев.

Анатолий Пахомов заверил его, что по всем приметам не будет.

— Да как же не будет…— пожал плечами Дмитрий Медведев.— Вот самый достоверный канадский погодный сайт, видите — дождь!..

Сайт, впрочем, ошибся.

Был здесь, в ВИП-зоне, и министр культуры Владимир Мединский, который очень сожалел, что ему не досталось билетика на матч Россия—Испания. (Да, как-то это странно звучало.) Но теперь он намерен был наверстать.

К нему подошел болельщик, который, смущаясь, показал в своем телефоне растиражированную служебную записку Владимира Мединского Дмитрию Медведеву с просьбой отпустить его на один день в счет отпуска на святую гору Афон, чтобы помолиться вместе со старцами за сборную России. Таким образом он мгновенно стал героем многосоттысячного мема.

Болельщик хотел сфотографироваться с героем и сделал это, а я спросил у Владимира Мединского, правда ли это. В конце концов на матче-то его и правда не было.

— Да не ездил я на Афон! — воскликнул он.— Не было меня там!

Казалось, он готов был побожиться.

— При нынешнем уровне технологий подделать такое — пара пустяков,— продолжил Владимир Мединский.— А вот кому это понадобилось, не пойму…

На днях министр культуры играл в футбол с другими звездами футбола на Красной площади, и я поинтересовался, как ему это далось.

— Задохнулся быстро,— признался министр.— Раньше, когда играл, такого не было…

— А когда вы играли? — переспросил я.

— Да вот студентом был и играл,— вспомнил он.

Он еще рассказал, что его сын до 12 лет играл в футбол в хорошей команде и хотел даже продолжить эту карьеру, но что отец отсоветовал.

— В спорте не надо быть профессионалом,— убежденно сказал мне Владимир Мединский.

Интересно, а в культуре тогда, видимо, тоже?

Все тут, между прочим, твердо верили, что сборная России пойдет дальше. Все соглашались, что это будет сложно. Но никто и мысли не допускал, что невозможно.

Между тем стадион уже во всю свою мощь пел слова гимна, тем более что они шли субтитрами на двух больших экранах на стадионе. Наверху, в правительственной ложе, где хорошо виднелась президент Хорватии (это нельзя было не заметить), не пели российский гимн только она да министр спорта Павел Колобков. Да и Дмитрий Медведев деликатно промолчал.

Я, кстати, обратил внимание, что Колинда Грабар-Китарович не спустилась, как обещала, к болельщикам, среди которых обещала смотреть игру. Ее демократизм, о котором так много говорят (Анатолий Пахомов перед матчем показывал ей город и музей в Олимпийском парке и тоже потом восторгался тем, как легко и свободно она фотографируется со всеми, кто ее об этом просит, прямо на улице; ему самому такое же, видимо, дается не так легко), что-то дал трещину на этом матче, и она стояла рядом с российским премьер-министром за пуленепробиваемым стеклом, временами просто захлебываясь, по-моему, от разбиравшего ее отчего-то смеха.

Болели на трибунах страстно. За моей спиной сидела девушка, из тех, кто футбол смотрит изредка, точнее, один раз в жизни, но, может, от этого так самозабвенно.

Стадион взревел, когда хорваты приблизились к нашим воротам, и она озабоченно спросила своего спутника:

— Милый, забили гол?

— Нет,— остудил он ее,— пока не забили.

И вот это «пока» мне очень не понравилось. Что значит «пока»?! С другой стороны, оно могло означать, что он как человек, который хорошо знает эту девушку, просто успокаивал ее: как только забьют, имелось в виду, он ей об этом обязательно скажет. Она узнает от него об этом первой.

Артем Дзюба, которого Станислав Черчесов выпустил в стартовом составе, что-то, мне казалось, между тем еле ходил по полю. В какой-то момент я стал смотреть только за ним. Вот он не рвется за мячом, который в двух метрах от него, вот не спешит подключаться к атаке, совсем не спешит, вот он вместе со всеми не отходит назад, не делает и шага, да и вообще стоит на месте… Он мне казался бесконечно к этой игре уставшим человеком. Его товарищи бегали вокруг него, как официанты в «Ласточке», а он выглядел еще и недовольным тем, как его тут обслуживают. Это было очень тревожно. Слишком много тут зависело от каждого и особенно — от него. Он и мяч-то в итоге, конечно, почти не получал, а главное, повторяю, и не гонялся за ним.

— Что ты все снимаешь! — не выдерживал тот же мужской голос за моей спиной.— Не снимала бы сейчас — и мы бы забили!

Человеку нужно было выговориться, и ближе он здесь, конечно, никого не нашел.

Девушка опустила, видимо, телефон, потому что вдруг забил Денис Черышев. Мне со своего места казалось, что это был блестящий гол. И так оно и было. А наши игроки вдруг перестали стесняться хорватов, заиграли увереннее, чем в начале, и уже кто-то даже бил через себя…

Хорваты тоже забили, причем наши вели себя в стиле лучших сборных, которые были у нас до них: несколько защитников словно расступаются перед хорватом, когда он принимает мяч и бьет… И попадает.

Я даже со своего места, по-моему, слышал, как вскрикнула президент Хорватии. Тем более что на стадионе воцарилась замогильная тишина. С другой стороны, от хорватского президента группа хорваток (видимо, ее протокол) уже танцевала с плюшевым Забивакой в руках.

В перерыве я увидел министра иностранных дел Сергея Лаврова, который напряженно смотрел по телевизору повтор голов (на стадионных экранах их, как и опасные моменты, почему-то почти не повторяли.

— Надо же, случайный гол у Черышева…— качал головой Сергей Лавров.— А нет, не случайный… Какой красавец… Какой!.. А вот мы пропустили нелепый… Да, все эти ошибки нам придется учесть к игре с Англией…

Последняя фраза на фоне предыдущих даже не сразу дошла до меня.

— Нам бы ночь простоять…— вздыхал Сергей Лавров.— Да пеналей дождаться…

Да, пенальти тут ждали все с какой-то магической надеждой. Впрочем, ясно почему: был же только что опыт...

— В Сочи, Сергей Викторович, они не могут проиграть! — повторял ему господин Пахомов.— Не могут!

По его тону казалось, что он жаждет, чтобы Россия победила, только для того, чтобы не расстроился Сергей Лавров.

Тут с министром иностранных дел попросился сфотографироваться персонал стадиона, и Сергей Лавров не стал отказываться и ушел к нему.

А матч продолжался, уже в дополнительное время, Черчесов выпустил Смолова, убрав Дзюбу (и я, увы, вздохнул с облегчением), и я не понял, зачем наш тренер что-то энергично нашептывает Смолову на ухо, хотя ясно, что никому, тем более хорватам, не дано его услышать в таком аду, и у меня появлялась надежда, что если он так заботится о том, чтобы его слова оставались в таком секрете, что, может, там есть такое, что развернет всю историю в нашу наконец пользу, и оно как рванет, и стадион перестанет терять сознание от одного за другим их моментов у наших ворот, ведь один раз мяч не попал в эти ворота, мне казалось, от штанги против всех законов физики, и хорваты уже вскочили в своем хорватском счастье, но сидевший рядом наш болельщик в буквальном смысле слова осадил их:

— Пока садитесь!

Они поняли.

Потом мяч попал. Не в те, я уверен, ворота. Боль была адская. Я понял, что нам больше не подняться после этого. Я это так отчетливо понял… Это было очень страшно.

После третьего тайма я увидел главу «Росатома» Алексея Лихачева.

— Да,— сказал он,— мы не выигрываем.

Стоявшая рядом директор «Сириуса» Елена Шмелева горько улыбнулась: вообще-то, мы проигрывали.

— А ведь плотненько стоят,— пожал плечами председатель оргкомитета чемпионата мира Алексей Сорокин.— Лучше, чем в первом тайме… Хотя они индивидуально, конечно, получше… До пенальти надо дойти. Знаете, как говорит Александр Розенбаум, бабу надо до гитары довести…

На лестнице со второго на третий этаж ВИП-зала я встретил Сергея Лаврова.

— Гол-то дура! — воскликнул он

А штык — молодец, почему-то подумалось мне.

— Но 15 минут-то у нас еще есть,— предположил я.

Пятнадцать великих минут. Вернее, которые могут стать великими… Вернее… Я, в общем, запутался в величии момента. Но оно было, и каждый это скажет. И я чувствовал его каждое мгновение. Происходило что-то невероятное. Наши стояли насмерть и даже временами шли вперед.

— Тут проблема,— произнес тем временем Сергей Лавров.

— Какая? — переспросил я.

Он ведь наверняка что-то знал.

— Допинга-то у них нет,— пожал плечами Сергей Лавров.

И дополнительное время продолжалось, и это было невыносимо, это было самое невыносимое из всего невыносимого. Хорватский вратарь выносил при этом все.

И девушка за моей спиной, когда рядом со штрафной хорватов назначили штрафной:

— Случилось что?!

— Нет еще,— отвечали ей, по-моему, уже сразу несколько человек.

И все-таки оно случилось. Марио Фернандес сравнял счет.

Потом пенальти, и все все знают. Чуда не произошло. Я видел хорватского вратаря. Он хотел, чтобы ему били пенальти, а он бы их брал. И он брал. И Смолов… Как же так?..

И больше — ни слова об этом. Мы проиграли. Наступила тоска и отчаяние как времяпрепровождение. Как образ жизни.

Но откуда же опять эти полуулыбочки в правительственной ложе? Что так смешило Дмитрия Медведева в этой истории? Но он шел к выходу и улыбался. Нельзя ему было этого делать. Только не сейчас. Но он улыбался и протискивался мимо президента Хорватии. А она через пару минут устроила вместе с коллегами, хорватскими, конечно, какой-то бешеный танец прямо в ложе… И пусть…

И только когда они все ушли и остались стоять без всяких улыбок, конечно, а с той самой, можно сказать, требуемой тоской на лицах Александр Жуков, Сергей Неверов и Сергей Фурсенко, то кто-то наконец вывесил в правительственной ложе на бронированное стекло российский флаг.

В час ночи в Сочи было пусто. Все разошлись. Просто разошлись. Мне рассказали, что фан-зона, когда били пенальти, стояла, замерев, и каждый стоял, сжав кулаки, а потом, когда все случилось, вышел диджей, весь в черном (то есть в цвете хорватской сборной), и сказал, чтобы они тут не расстраивались и что он сейчас поставит хорошую музыку. И тогда все они повернулись к нему спиной и пошли к выходу. И через четверть часа в фан-зоне не было ни одного человека.

И только в одном месте, около отеля «Пуллман», началась дискотека. Я застал ее. Я никогда таких не видел. Сотни четыре раскрашенных в бело-синие-красные цвета молодых людей собрались на танцполе и плясали с каким-то ожесточением, с мрачными лицами, среди которых было так много красивых, и казалось, что танец их — какой-то древний, ритуальный, может быть, даже похоронный… Потому что так не танцуют. Так прощаются. С футболом. С жизнью.

В четыре утра, когда в пустой фан-зоне еще собирали мусор уборщицы, я позвонил Михаилу Куснировичу, чтобы поделиться с ним не утихающей, а что-то нарастающей болью.

— Андрей,— пробормотал он,— не могу говорить. Мне снится, что наши отыгрываются.