Глава «Россетей» Павел Ливинский о выборе между инвестициями и миноритариями

После того как цифровизацию электросетей стоимостью не менее 1,3 трлн руб. в конце 2017 года объявили приоритетной государственной задачей, стало ясно, что «Россетям» придется резко нарастить свою инвестпрограмму. О том, как придется увеличивать долговую нагрузку и снижать дивиденды, может ли окупиться переход на цифру, и о том, нужно ли для цифровизации продавать «Ростеху» блокпакет «Россетей», “Ъ” рассказал гендиректор электросетевого госхолдинга Павел Ливинский.

— В апреле стало известно, что «Ростех» рассчитывает получить 30% в капитале «Россетей». Кто был инициатором?

— Идея войти к нам родилась у «Ростеха», сейчас вопрос не в периметре «Россетей». Решение будет принимать правительство. Для «Россетей» «Ростех» может стать надежным партнером, который, как и мы, руководствуется интересами государства. У «Ростеха» 220 предприятий радиоэлектронного кластера, без них сделать проект цифровизации сетей на отечественных решениях будет проблематично. Логика сотрудничества простая: для нас это внедрение современных отечественных технологий, ПО и повышение уровня локализации оборудования, для них — развитие новых технологий и диверсификация выпускаемой продукции.

— Но зачем вводить «Ростех» в капитал? Почему нельзя ограничиться СП или закупками?

— Идея создания СП мне кажется правильной. Зафиксировать права на уникальные решения, которые будут разработаны на нас как на якорном заказчике, можно только на базе каких-то совместных компаний.

— «Ростех» войдет в капитал через допэмиссию?

— Это вопрос к государству, кого и в каком виде оно готово видеть или не видеть в нашем капитале.

— Передача 30% «Ростеху» снижает долю государства до 62%. Вы с кем-то еще ведете переговоры?

— Нет, ни с кем не ведем. Допэмиссия — публичный процесс, другие компании тоже могут заинтересоваться участием.

— Вы не опасаетесь, что санкционная токсичность «Ростеха» отпугнет новых инвесторов или ваших миноритариев? Какие в целом риски вы видите для себя?

— Мы можем говорить только о рисках, которые могут появиться в связи с возможными сделками, решать будет государство.

— На цифровизацию, по оценкам, нужно 1,3 трлн руб. Есть ли риск удорожания финансирования или вообще отсутствия возможности привлечь кредиты из-за санкций в отношении «Ростеха»?

— Увязывать нас и санкции против «Ростеха» на текущий момент неправильно. Что касается долга, то он у нас рублевый, программа цифровизации на стоимость не повлияет, так как уровень долга выше нормативных значений не планируется.

— «Ростех» будет участвовать в управлении?

— Этот вопрос никогда не поднимался, но мы будем выступать против.

— На рынке говорят, что «Россети» планируют опционную программу. Зачем она нужна сейчас?

— Это поручение совета директоров компании, и я соглашусь. Мировой опыт показывает, что для роста капитализации лучшей практикой является мотивация менеджмента через участие в росте стоимости акций. Это синхронизирует интересы управленцев с их опционами.

— К каким показателям вы ее привяжете?

— Вопрос пока дискуссионный. Определяем конкретные показатели. Одним из них будет рост капитализации.

— Вы пришли в «Россети» менее года назад, в сентябре 2017 года. Как вы оценивали тогда ситуацию в холдинге?

— «Россетям» пять лет. Отлично, что сетевой комплекс сохранился в консолидированном виде, компания присутствует в 80 регионах, управляет 78% распредсетей и 88% магистральных перетоков. Холдинг является базой для того, чтобы дальше консолидировать сетевой комплекс и максимально использовать эффект масштаба в естественно-монопольном секторе. Многое предстоит сделать, задачи у нас амбициозные, но в моем понимании — ситуация хорошая, рабочая.

— То есть вы не считаете, что тогда в сетевом бизнесе наблюдалась стагнация?

— Я бы не употреблял слово «стагнация». Я бы сказал, что мы находимся в таких внешних обстоятельствах, когда перед нами стоят вызовы с точки зрения технологического процесса, четкого определения нашей роли как сетевого комплекса на энергорынке, запроса на инновации и тарифного регулирования. Все они довольно критичны.

Доля сетей в тарифе (в конечной энергоцене.— “Ъ”) в последние годы снижалась. Накопились проблемы: льготное присоединение, «последняя миля», тарифное регулирование, низкий уровень загрузки мощностей, уход потребителей, отсутствие четких правил регулирования. Нерешенные проблемы снизили рентабельность бизнеса и привели к дефициту источников для восстановления основных фондов. У нас также есть дочерние общества, требующие финансовой поддержки для стабилизации финансово-экономического состояния,— это не секрет.

— Какие задачи перед вами ставили на момент назначения и когда контрольные точки?

— Первое — надежность снабжения потребителей. Нельзя говорить, что технологических нарушений в энергетике не будет, но наша задача — свести к минимуму вероятность их возникновения и значительно сократить время на восстановление. Второе — улучшение экономического состояния компаний холдинга. Если компания финансово стабильна, то может в необходимом объеме обеспечить финансирование ремонтных и инвестиционных программ. И третье — повышение эффективности через инновационное развитие и цифровизацию электросетей. В стране утверждена программа цифровой экономики, и мы обязаны стать одним из локомотивов процесса, потому что имеем огромный охват, наша деятельность легко поддается цифровизации и должна дать серьезный толчок для развития сопутствующих отраслей.

— В октябре в первом программном выступлении вы рассуждали о возможном отказе от дивидендов и сразу поссорились с миноритариями. Вы уже объяснили им, как будете выстраивать дивидендную политику?

— С миноритариями мы не ссорились, мы уважаем любого из наших акционеров, пусть даже у него будет одна акция, это базовый принцип. Сейчас в тарифе отсутствует понятие дивидендов. Сетевой комплекс функционирует в условиях естественной монополии, тарифы регулируются: все наши затраты расписаны, даже та прибыль, которая выступает источником для расчета дивидендов, в основной части — источник финансирования инвестпрограмм. Когда дивиденды выплачиваются без соответствующей составляющей в тарифе, это происходит за счет уменьшения инвестпрограмм. Что, по моему мнению, не совсем правильно.

С другой стороны, методика такова, что за неисполнение инвестпрограмм предусмотрены штрафные санкции: эти затраты снимаются с необходимой валовой выручки (НВВ, база для расчета тарифа.— “Ъ”). В итоге можно вообще лишиться части НВВ, и не только акционеры дивидендов не получат, но и компания может быть поставлена под тяжелый удар, может пострадать надежность — вот это абсолютно неприемлемо и повлечет ухудшение ситуации для акционеров.

Нужно узаконить дивиденды в тарифе, это станет выходом. В увязке мы говорим, что дивиденды дочерних компаний выступают одним из источников финансирования «Россетей». И этот источник тоже отсутствует в тарифе. Мы, как социально ответственная компания, прекрасно понимаем, например, позицию определенных органов, которые не согласны с тем, что дивиденды должны включаться в состав тарифа и оплачиваться за счет конечных потребителей. А одним из основных получателей этих же дивидендов будет само государство. Это вопрос, который имеет право на жизнь, дискуссия довольно тяжелая.

— Принятие долгосрочных тарифов поможет?

— Да, это может стать одним из путей к компромиссу. Долгосрочное тарифное соглашение позволяет строить планы в перспективе на десять лет. Основное преимущество — ты четко понимаешь условия, по которым работаешь, второе — оставляешь эффективность у себя, и она уже может рассматриваться как база для расчета дивидендов. Оптимизация процессов будет улучшать финансовые метрики компании и увеличивать ее инвестиционную привлекательность. Третье — выплата дивидендов не будет идти за счет сокращения инвестпрограмм или, что еще хуже, кредитов.

— Обсуждаются и эталонные тарифы для сетей, как они будут соотноситься с долгосрочным тарифом?

— Мы рассматриваем эти два механизма в увязке. Если по каким-то причинам с регионом не будет заключено долгосрочное тарифное соглашение, то будет вводиться регулирование по эталонам. Чтобы мы могли уйти от перекоса в регулировании в отдельных регионах. Сейчас разброс тарифа очень велик.

— Сколько дочерних компаний вы планируете перевести на долгосрочный тариф?

— До конца 2018 года надеемся, что вопрос будет законодательно урегулирован, если не успеем — то с 2020 года. Хотелось бы перейти на него во всех субъектах присутствия.

— От RAB-регулирования (действующая тарифная система, учитывающая возврат инвестиций) откажетесь?

— С 2012 по 2017 годы распредсетевой комплекс потерял 15% от прогнозируемой НВВ. Потребители уходили на прямое подключение к сетям ЕНЭС (магистральные сети ФСК). ФСК — это тоже дочерняя компания «Россетей», дополнительную выручку она от этого не получает. А распределительный комплекс теряет промышленных потребителей, за счет которых балансируется общее бремя перекрестного субсидирования. Поэтому RAB-регулирование на падающем рынке, при несформированных правилах и ограничении предельного роста тарифов, как система уже не работает. Невозможно при таком квазирегулировании обеспечить доходность и возврат на капитал. Но сама по себе система RAB-тарифов интересна.

— Насколько снизилась доля сетей в конечном тарифе?

— Тарифы сетей за последние годы росли более низкими темпами по сравнению с ценами конкурентного рынка электроэнергии, что сдерживало рост конечной стоимости энергии. Индексация сетевых тарифов на 2017–2020 годы установлена в размере 3% в год, базовый уровень инфляции — 4%. В структуре средней конечной цены доля сетевой составляющей без учета оплаты потерь в сетях не превышает 30%.

— Президент в ноябрьских поручениях ограничил рост цен на электроэнергию инфляцией. Цена оптового рынка вплоть до 2020 года, видимо, будет расти быстрее. Не опасаетесь, что сдерживать конечные цены и дальше будут за счет тарифов «Россетей»?

— Надеюсь, что за счет долгосрочных тарифных соглашений ситуацию удастся переломить. Также введение эталонов позволит справедливо посчитать конечный CAPEX и OPEX, выявить объемы недофинансирования. Конечно, в полном объеме все включить в тариф не получится — это потребует его серьезного увеличения. Но по крайней мере задать экономически обоснованные ориентиры вполне возможно.

— Почему вы отказались от участия в распределении инвестсредств на модернизацию энергетики? Поручение президента позволяло сетям претендовать на них.

— Все же речь шла в основном о модернизации генерации. Мы уважаем интересы генераторов, понимаем их накопившиеся проблемы.

Они не просят увеличения тарифа, просят оставить свое. Мы их в этом поддерживаем. Но с таким же подходом рассчитываем на понимание наших проблем и целей.

— При реализации концепции цифровизации у вас возникает дефицит в 300 млрд руб. Чтобы его закрыть, нужно серьезно менять регулирование. С чего планируете начать?

— Цифровизация сети — это окупаемый проект, средства возвращаются в основной части за счет снижения издержек — это по сути конвейер, позволяющий реинвестировать в цикле. Вместе с тем значительной оптимизации в расходовании дефицитных инвестиционных источников можно достичь за счет введения экономически обоснованной платы за техприсоединение тех групп потребителей, которые получают льготы.

Льгота по подключению потребителей до 15 кВт (550 руб.— “Ъ”) не увеличивает надежность или пропускную способность сети, но для нас это огромные инвестиции, дефицит достигает 95 млрд руб. При этом объем фактически используемой ими мощности — всего 7%. Мы не говорим, что цена этой услуги должна быть запредельной. Предлагаем установить ее на уровне 5 тыс. руб. за 1 кВт — это не та величина, которая влияет на решение, открывать бизнес или нет.

Требует решения вопрос оплаты максимальной мощности, заявленной при техприсоединении. В стране немногим больше 3 тыс. потребителей, чья подсоединенная мощность 3 МВт и выше. В целом это около 75 ГВт, а используют они всего 37 ГВт. Эти фонды содержатся, обслуживаются, но не несут нагрузки, под которую были спроектированы и созданы. Нормальная практика — оплачивать то, на что ты заявился. Если мощность тебе не нужна — откажись. Также перенос отмены льгот по налогам на имущество может компенсировать нам до 6 млрд руб. в год.

— Но все эти проблемы сети пытались решить годами. Хватит ли вам лоббистского ресурса для продвижения своих идей среди потребителей?

— Ни о каком лоббизме речи вообще не идет, здесь только здравая логика. Цифровизацию в любом случае нужно проводить, каким бы ни было регулирование. Вопрос в другом — сделаем мы это быстро или медленно. Износ сетей нарастает на 2–3% в год, мы должны остановить этот процесс.

Мы получаем колоссальный эффект в рамках цифровизации за счет закрытия периметра интеллектуальным учетом энергии. Кем и как это будет делаться, решит государство. Должен быть единый стандарт для приборов учета, а не зоопарк, который существует сегодня. Нам крайне важно, чтобы сеть стала наблюдаема — это позволит снизить потери. У нас сейчас по распредсетям 10–0,4 кВ потери составляют 15%, нам нужно довести до 7%. Если мы хотя бы наполовину выполним эту задачу, то сэкономим до 50 млрд руб. в год и эти же киловатт-часы будем предоставлять кому-то — это еще на 50 млрд руб. рост выручки.

— В 2016 году «Россети» впервые вышли в прибыль, позволяющую платить дивиденды. В 2017 году снова ушли в убыток и отказались от выплат. Какие планы на 2018 год?

— Как вы знаете, у нас есть возможность заплатить дивиденды по итогам первого квартала, почти 2,5 млрд руб. Это решение поддержано правительством и одобрено советом директоров. И мы нацелены на поступательное увеличение дивидендных выплат. «Россети» — холдинговая структура, которая является держателем пакетов акций. Если по рынку они не отросли, то источника выплаты дивидендов не возникает. Это в целом зависит только от рыночной ситуации. Реалии сегодняшнего рынка ценных бумаг таковы, что инвесторы, покупающие акции, в первую очередь ориентируются на то, платят ли по данной бумаге дивиденды, и на сопоставимость их дивидендной доходности рыночным альтернативам. Если платят — компания востребована, а от уровня выплат дивидендов зависит ее рыночная котировка, не платят — она не настолько для них привлекательна.

Одна из задач менеджмента «Россетей» — правильно формировать отношение к компании: нужно, чтобы дивиденды были не единственным решающим фактором покупки бумаг. Например, правильные инвестиции внутри компании позволяют переводить ее на принципиально другой технологический уровень. Это, в свою очередь, влечет уменьшение операционных затрат и позволяет развивать другие дополнительные сервисы. Те, кто долгосрочно инвестируют в компанию, от этого только выиграют за счет роста капитализации.

— Сколько дивидендов вы планируете собрать с дочерних компаний по 2017 году?

— Более 24 млрд руб.

— Как они дальше распределятся внутри группы?

— Часть планируем направить на дивиденды акционерам ПАО «Россети», оставшуюся часть — на финансовую поддержку планов развития дочерних обществ. Помощь в снижении потерь на Северном Кавказе и в Туве, например. Планируем Калмыкию поддержать — там избыток накопленной задолженности. На реализацию программы реконструкции и развития сетей Калининградской области. Соответствующие предложения направлены в ФОИВы. Плюс еще, возможно, дополнительные дивиденды по результатам будущих периодов.

— В 2017 году «Россети» утвердили комфортную для себя дивидендную политику, расчистив базу выплат от инвестрасходов, неденежных и дополнительных доходов. Почему не взяли за базу, например, свободный денежный поток (FCF)?

— Механизм выплаты дивидендов должен стать понятным для инвесторов и акционеров. Из базы расчета убирается «бумажная» прибыль, прибыль от передачи, направляемая на инвестпрограмму, и еще несколько других позиций. Основное изменение — остается база, из которой не менее 50% из большей величины прибыли по МСФО или РСБУ должно пойти на выплату. Брать за основу FCF не совсем корректно: компания может быть убыточной, но генерировать положительный FCF, например, из-за огромной амортизации. Получается, что мы амортизационные деньги будем тратить на дивиденды, это не совсем правильно.

— Есть ли еще потребность хотя бы в частичной приватизации МРСК?

— В отсутствие долгосрочных правил регулирования, при нерешенных вопросах с перекрестным субсидированием продать их эффективно и дорого не получится. Кто при таких условиях пойдет покупать? Это могут быть только спекулятивные аукционы, по которым за бесценок можно будет забрать серьезнейшие активы. В моем понимании государству это не нужно. Когда появится экономически обоснованный долгосрочный тариф, уйдет перекрестное субсидирование, то можно будет вести речь о том, чтобы дорого продать.

— Собираетесь наращивать нетарифную выручку? За счет чего?

— Мы инфраструктурная компания, имеющая значительный имущественный комплекс и широкий набор компетенций. На этой базе можно достаточно быстро и эффективно создать набор дополнительных сервисов для клиентов. За счет цифровизации сети мы, например, сможем предложить потребителям услуги по дополнительному резервированию или повышению качества электроэнергии за счет использования накопителей.

Для повышения собственной эффективности потребители могут воспользоваться компетенцией сетей по обработке больших массивов данных по электропотреблению. К примеру, мы сможем подготовить предложения по оптимизации графика нагрузки, рекомендаций по программе энергоэффективности. Централизованное автоматизированное управление на основе систем EMS вместе с использованием архивов больших данных позволит значительно снизить энергоемкость освещения городов. Мы сможем формировать предложения по оптимальному выбору режимов освещения, принимая во внимание при этом и уровень тарифа на электроэнергию. Цифровизация сетей позволит организовать техническую возможность выдачи имеющейся у потребителей электроэнергии в общую сеть, на розничный рынок.

В перспективе мы надеемся, что помимо регулируемых видов деятельности, как электроэнергия и техприсоединение, серьезно увеличим нетарифную выручку за счет предоставления потребителям дополнительных сервисов.

— До какого уровня?

— До 2030 года минимум треть должна быть нетарифной.

— Какие параметры инвестпрограммы вы будете пересматривать в связи с запуском цифровизации?

— Мы подвергаем глубокой ревизии инвестпрограмму, чтобы не допустить строительства лишних трансформаторных мощностей. Перспектива многих из них нам непонятна в части загрузки. Если нет трафика электроэнергии, замораживается возврат инвестиций. Но мгновенно менять инвестпрограммы тяжело и, может быть, неправильно, они разрабатываются на основании проектов, прошедших согласование. Изменения пока касаются техзаданий и проектных решений, чтобы туда можно было включить новые титулы с учетом цифровых технологий.

В 2018 году будут изменения, связанные с НИОКР и необходимостью проектно-изыскательских работ. Это нужно, чтобы уже в 2019 году минимум 20% инвестпрограммы пошло на цифровизацию сетей.

— Инвестпрограмма «Россетей» начнет расти впервые за последние годы. Как это отразится на финансовом состоянии дочерних АО? Может ли возникнуть дефицит средств, каков допустимый уровень долговой нагрузки?

— У нас инвестпрограмма на текущий момент 262 млрд руб. На цифровизацию раньше уходило не более 3%. Сегодня по группе «Россети» соотношение долг/EBITDA составляет менее 2. При реализации программы цифровизации будем контролировать прирост уровня долга так, чтобы уровень нагрузки в среднем по группе не превышал рекомендованных значений.

— Вы говорили о планах роста капитализации «Россетей» до 1,5 трлн руб. с 224 млрд руб. За счет чего?

— Сейчас у нас консолидированная выручка порядка 948 млрд руб. С учетом инфляционных корректировок и увеличения нетарифной выручки мы выйдем на устойчивую положительную динамику. Стоимость компании как минимум должна быть равна ее валовой выручке — это стратегический ориентир. Когда акционеры увидят, что наша доля в тарифе не уменьшается, что мы стабильно развиваемся, что за счет реализации инвестпланов снижаем издержки и можем сформировать источник дивидендных выплат — это создаст дополнительный спрос на наши бумаги.

— В какие сроки?

— Это сопряжено с инвестиционным циклом, в среднем он составляет около пяти лет. Нормальный срок, можно видеть отдачу от действий менеджмента. Но надо также учитывать, что капитализация на рынке зачастую зависит от общей конъюнктуры.

— Зачем вам нужно размещение на Сингапурской бирже? Когда оно планируется и в каком объеме?

— Один из элементов повышения капитализации — рост ликвидности акций. Листинг этому способствует. Пока мы рассматриваем такую возможность.

— А делистинг с Лондонской или Берлинской бирж не планируется?

— Нет.

— Инвесторы критикуют «Россети» за абонентские договоры с дочерними АО, за счет которых оплачиваются услуги управления. Не собираетесь от них отказаться?

— Практика таких договоров вполне оправданна, выгода получается больше затрат. Управляющая компания, безусловно, нужна, поскольку сеть едина, и мы должны работать в 11 часовых поясах. Кроме того, единое управление положительно влияет на рост производственных возможностей за счет эффекта масштаба.

— Будете ли вы перестраивать свои отношения с ФСК и другими дочерними обществами?

— Пока не планируется изменений ни в корпоративной структуре, ни в системе управления. После утверждения стратегии, возможно, эти вопросы будут подниматься. Но нужно понимать, что именно от этого улучшится.

— То есть вы не планируете реанимировать идею перехода на одну акцию с ФСК?

— Об этом речи пока не идет.

— Разделяете ли вы позицию ФАС о том, что энергосбытовые активы «Россетей» должны быть проданы?

— Да, разделяю, в первую очередь потому, что эти виды деятельности должны быть разделены по закону. Но в данном случае получается, что их не хотят покупать из-за высокого уровня неплатежей. Мы не можем не заниматься этим, поскольку от этого зависит наполняемость оплаты за передачу. На Северном Кавказе есть регионы, где уровень потерь доходит до 40%, а уровень неплатежей достаточно велик как по муниципальным и коммунальным предприятиям, так и по населению.

— Как долго сбыты будут оставаться у «Россетей»?

— Для нас владение энергосбытами это не бонус, мы за них не держимся, это, наоборот, бремя. Но прежде чем их продавать, необходимо навести порядок в собираемости платежей и в расчетах между субъектами энергорынков, чтобы, во-первых, продать активы по экономически обоснованной стоимости, а, во-вторых, в будущем не столкнуться с ростом дебиторской задолженности.

— Почему вы не продадите наиболее прибыльные энергосбыты, чтобы хотя бы частично избавиться от этого бизнеса? Или концепция «строго в едином лоте»?

— Продавать единым лотом — одна из стратегий. Но пока особо желающих не предвидится, готовы рассматривать любые предложения.

— Какова ситуация с «Крымэнерго» и «Севастопольэнерго»? По нашим данным, от участия в них «Россетей» решено отказаться.

— До нас не доходило никаких решений по этому вопросу.

Контроль за энергоактивами полуострова Крым в любом случае должен остаться за государством, поскольку именно оно является гарантом энергобезопасности.

Мы неукоснительно выполним то решение, которое примет государство.

— Зачем исходно «Россети» планировалось ввести в эти проекты? Местные сами не справились бы?

— «Россети» являются технологическим фильтром — это единая техническая политика, контроль, профессиональное корпоративное управление в государственных интересах и, что крайне важно, возможность уйти от перекосов в тарифном регулировании. Я сейчас не только про Крым говорю, но и о ситуации в целом.

— Уже есть конечная конфигурация сделки по передаче «Россетям» сетевых активов «Оборонэнерго», принадлежащих Минобороны?

— Мы сейчас ведем анализ, при каких ценовых параметрах она может состояться. Сумма долга «Оборонэнергосбыта» перед компаниями группы «Россетей» превышает 4 млрд руб.

— То есть заберете только за счет погашения долгов?

— Да, мы хотели бы так.

— А Минобороны что предлагает?

— Предлагают провести оценку, а потом вернуться к этому вопросу. То есть пока в принципе «нет» не говорят.

— Как вы видите этот актив в своей группе?

— На первых порах, наверное, «Оборонэнерго» будет отдельной дочерней структурой. Управлять будут «Россети». Конечная схема по бенефициарам не определена, это могут быть как «Россети», так и дочерние АО, перед которыми есть долги за передачу электроэнергии. Потом, чтобы обеспечить максимальный экономический эффект для группы, можно определить порядок передачи активов в дочерние общества по регионам.

— То есть включить в местные МРСК?

— Конечно, чтобы данное оборудование легло на сетки эксплуатации уже присутствующих там наших подразделений.

— Вы обращались в правительство с идеей передать «Россетям» активы Дальневосточной распредсетевой компании (ДРСК) от «РусГидро». Переговоры начинались?

— «РусГидро» эту инициативу не поддерживает.

— А вы были готовы покупать их за деньги?

— В случае согласия «РусГидро» мы готовы были бы рассмотреть варианты приобретения.

— Был план по улучшению финансового положения ДРСК?

— Если ДРСК войдет в состав холдинга, то мы сможем подтянуть параметры функционирования до среднего по системе. Это сразу же отразится и в операционной эффективности, и в правильной приоритизации задач по инвестпрограмме. Здесь сразу гарантирован набор опций в качестве подготовки обоснования тарифов, сокращения издержек.

— Вы готовы отказаться от дальневосточных госсубсидий и «последней мили» (перекрестное субсидирование мелких и средних потребителей за счет крупных)?

— Безусловно, если мы забираем актив себе, то каких-то бюджетных вливаний в данном случае не потребуется. По «последней миле» уже местный регулятор решает, как перекрестку распределить по уровням напряжения. В данном случае мы защищаем нашу НВВ.

— После мировой между «Роснефтью» и АФК «Система» был снят арест с акций Башкирской энергосетевой компании (БЭСК, принадлежат АФК), вы уже возобновили переговоры по приобретению этого актива?

— Разговора на эту тему пока не было, если поступит предложение, будем рассматривать.

— На рынке ходят слухи, что «Россети» могут приобрести блокпакет в ФК ЦСКА, это так?

— Решение должно принимать правительство. Если оно решит, что мы туда должны войти, и будет директива, то, конечно, мы будем ее выполнять.

— В прошлом году вы предлагали, чтобы «Россети» получили функции диспетчера энергосистемы, что привело бы к фактической ликвидации «Системного оператора ЕЭС» (СО). Это привело к конфликту с СО?

— Для нас СО — принципиально важный партнер с учетом наших планов по цифровизации сетей. Мы встречались с Борисом Аюевым (глава СО.— “Ъ”), наметили совместные шаги касательно того, как наилучшим образом синхронизировать подходы к оперативно-технологическому управлению. Мы уже сформировали концепцию, которая ляжет в основу цифровизации и стандартизации в этой сфере.

Как сети, мы отвечаем за надежное энергоснабжение. И если мы говорим о построении цифровой сети и управляющих воздействиях в цифровом формате информации, то важно, чтобы на цифру была синхронно переведена и работа СО, чтобы обеспечить взаимный обмен информацией. Потому и работаем сейчас над согласованием интерфейсов, протоколов передачи информации, используемых в СО и «Россетях», технические руководители в регулярном контакте.

— Участники рынка утверждают, что передача вам функций СО нарушила бы баланс сдержек и противовесов на рынке...

— О том, чтобы забрать функции СО, речи сейчас не идет. Обсуждение в Минэнерго состоялось, результат знаете. Я, как руководитель госкомпании, ориентируюсь на решения, которые формулирует для меня государство.

— А как насчет предложения разрешить сетям строить малую генерацию в изолированных районах?

— Нормативная база нам это не запрещает, и здесь работают рыночные принципы. Как альтернатива сетевому строительству это рассматривается и уже практикуется. Например, проект в селе Менза в Забайкалье, где эффективно работает гибридная дизель-солнечная электростанция. Строительство ЛЭП обошлось бы более чем в 500 млн руб., при потреблении в год 750 МВт•ч окупаемости нет. Генератор же обошелся в 32 млн руб., и еще 30 млн руб. стоит сеть 0,4 кВ. Даже с учетом операционных затрат, включающих дизтопливо, это гораздо выгоднее, а с учетом условий ландшафта и расстояния — надежнее. В будущем мы сможем и накопитель туда поставить или какую-то микросеть сделать, ветряки.

Еще более масштабное направление — длинные (более 20 км) одноцепные линии без резервирования, которые есть почти в каждом дочернем обществе, с тяжелой наблюдаемостью и большими потерями. Нагрузка потребителей на них незначительна, а ресурс по обслуживанию сопоставим с «загруженными» линиями. В условиях сдерживания тарифа приоритет реконструкции имеют последние. Поддержать же длинные слабозагруженные линии можно установкой малой генерации в непосредственной близости от потребителя. Это сократит инвестиционные программы и повысит надежность и качество энергоснабжения.

Интервью взяла Татьяна Дятел