Глава из новой книги Александра Куланова «Зорге. Неудобный»

Труднообъяснимый парадокс: чем дальше отходят от нас события минувшей войны, тем больше сомнений возникает к устоявшимся за прошедшие десятилетия трактовкам отдельных эпизодов и глав в ее истории. Появляются малоизвестные или вовсе неизвестные прежде свидетельства и документы, возникают новые акценты и ракурсы, которые меняют каноническую «оптику». Только что вышедшая книга Александра Куланова «Зорге. Неудобный»* этот парадокс красноречиво иллюстрирует. «Огонек» публикует одну из глав книги с небольшими сокращениями

…Рихарду Зорге позавтракать не дали. Арестом руководил детектив Охаси, прибывший в участок Ториидзака в то же утро к 5 часам. Полицейские уже были готовы начать действовать, но перед домом Зорге стояла машина с германскими дипломатическими номерами — руководитель немецкого агентства новостей Вильгельм Шульце (Шульц) в этот ранний час записывал экспертное мнение более опытного коллеги по поводу отставки кабинета Коноэ. Представитель токийской городской прокуратуры Ёсикава Мицусада, курировавший действия следственной бригады, решил не рисковать и подождать, пока автомобиль уедет. Как только машина Шульце скрылась за поворотом, детектив Охаси громко закричал: «Мы пришли по поводу недавней аварии с вашим мотоциклом». Зорге открыл дверь, и опергруппа ворвалась в дом. Журналиста, как он был, в пижаме и шлепанцах, невзирая на его крики протеста, выволокли из дома и втолкнули в машину, чтобы через минуту высадить из нее у полицейского участка. Но и здесь арестованный не задержался — его отправили в тюрьму Сугамо.

Прокурор Ёсикава позже рассказывал: «Мы опасались, что Зорге будет стрелять в нас из пистолета. Несколько дней мы вели наблюдение за его домом. В то утро его посетил представитель германского посольства. После того как этот человек вышел от Зорге, мы вошли в дом и арестовали его».

Сохранился перечень найденных во время обыска вещей Зорге: «…три фотоаппарата, одна фотокамера с необходимыми принадлежностями, три фотолинзы (одна из которых телескопическая), фотопринадлежности, черный кожаный бумажник с 1782 долларами, шестнадцать записных книжек с подробностями связей с агентами и финансовыми расчетами, партбилет члена нацистской партии на имя Зорге и список членов партии, проживающих в Японии, Германский статистический ежегодник в двух томах (источник шифровальных таблиц), семистраничный отчет и схема, составленные на английском языке». Наконец, самое роковое — две странички машинописного наброска, также на английском, представляющие собой заключительное послание, готовое к отправке в Москву 15 октября. В доме Клаузена (радиста.— «О») был найден экземпляр этого же сообщения, наполовину зашифрованного, что дало основу для начала долгой драмы допросов. В список включили и огромную библиотеку арестованного (до тысячи томов), и рукопись книги о современной Японии, объемом около трехсот страниц, которую Зорге не успел закончить.

Одновременно с Зорге и Клаузеном был схвачен Бранко Вукелич (один из ключевых участников группы Зорге.— «О»). Его тоже взяли во время завтрака. Дверь открыла жена, и, когда полицейский вошел в комнату, Вукелич предложил ему кофе. Тот отказался и начался обыск. Полицейские нашли комплектующие к рации Клаузена, но не поняли, что это такое, тем более что жена Бранко — Ёсико — запутала их, сказав, что это часть фотолаборатории, а то, что ее муж — фотограф, им и так было известно. Вукелича увели, оставив улики, и жена арестованного выбросила рацию в мусор, упаковав так, чтобы мусорщики ничего не заподозрили.

На следующий день сотрудники токко (секретная служба.— «О») пришли к Анне Клаузен и… поселились у нее, ожидая в засаде гостей из советского посольства. Это значит, что полиции было прекрасно известно, что именно через Клаузенов поддерживается связь между двумя советскими резидентурами — легальной и нелегальной. Анна очень подробно живописала происходившие тогда события: «Только что я собиралась подняться по лестнице, как в этот момент группа полицейских вломилась в дверь. Один из них, как обезьяна, бросился ко мне, поймал меня за руку и вместе с подскочившими другими полицейскими вцепился в меня, не давая мне двинуться. Все другие с большими предосторожностями приступили к обыску. Сначала они боялись прикасаться к предметам, трясли меня за плечи и принуждали сказать, нет ли в доме адской машины. Я сказала, что нет, но они продолжали быть осторожными. В квартиру набилось до двадцати полицейских во главе с прокурором Ёсикава. Этот прокурор, подпрыгивая, тряс кулаками, тыкал их мне в лицо и приговаривал: "Говори правду, коммунистка, я тебе покажу…"

Ключами они открывали шкафы, чемоданы и вот открыли сундук, в котором был спрятан аппарат и все другие вещи и части к нему, лампы к передатчику, шифрованные и незашифрованные радиограммы и какая-то книжечка на японском языке, фотоаппарат и американские деньги. Когда они обнаружили этот сундук, то двинулись к нему, но один из полицейских что-то скомандовал, и все замерли, из желтых стали зелеными, потеряли дар речи. Они долго молча смотрели друг на друга, даже мои руки отпустили. Я повернулась спиной к шкафу, где в маленьком выдвижном ящике были фильмы, еще не обнаруженные полицейскими… Они поискали еще, забрали все, что нашли, и удалились. Со мной осталось только четыре шакала охранять меня, квартиру и особенно телефон. Вообще же они устроили засаду и оставили меня как приманку…

Полицейский у двери в коридор заснул мертвецким сном и внизу, слышу, никто не шевелится. Тогда я вышла в ванную комнату, а оттуда перебралась в комнату, где были спрятаны фильмы, 8 штук, какая-то бумага, написанная Рихардом и принесенная накануне вечером Максом. Я взяла это все и принесла в ванную комнату. Бумагу я разорвала на мелкие клочки и спустила в унитаз, а фильмы засунула в газовую колонку…

Через 13 дней такой жизни полицейские оставили меня одну. Я достала из газовой колонки фильмы и сожгла их в камине. В квартире производили обыск целый месяц. Группы полицейских с фотоаппаратом снимали все подряд. Специалисты рассматривали в лупу все предметы, каждую бумажку, искали оттиски пальцев посторонних людей…»

Основная часть группы Зорге, включая его агентов и субагентов — около тридцати человек, была арестована в период с 15 октября 1941-го до весны 1942 года.

Из них 17 в итоге были признаны членами советской разведгруппы и более десятка — их вольными или невольными информаторами. Причем, так как среди последних значились представители политической и родовой аристократии Японии, следствие вынуждено было подходить к «раскручиванию» дела очень осторожно. Их разоблачение, а также тень, брошенная арестами на самого принца Фумимаро Коноэ, могли сыграть на руку определенным армейским кругам в Токио, а прокуратура сама старалась лавировать между несколькими мощными политическими течениями во властных верхах и к тому же соблюдать определенную политкорректность, так как дело задевало отношения Токио сразу с двумя странами, числящимися в стане союзников (Германия) и соблюдающими нейтралитет (СССР). Поэтому и нам, даже если мы принимаем японскую версию о предателе в рядах группы, стоит поразмышлять и над другими возможными причинами провала, никак не связанными с возможной провокацией токко или кэмпэйтай (служба безопасности.— «О»).

Во-первых, сразу же приходит в голову то, что в Японии отчасти повторилась шанхайская схема (речь идет о миссии Зорге в Китае.— «О»), при которой в числе агентов и информаторов резидентуры Зорге оказались коммунисты и люди, чьи симпатии левому движению были хорошо известны полиции. Как и в Китае, Зорге знал далеко не всех из них, а о существовании некоторых совсем не подозревал. Тем более не могло идти и речи хоть о какой-то их проверке, а уровень конспирации целиком и полностью зависел при этом от личной осторожности и энтузиазма членов группы — агентов и субагентов. Безусловно, в обстановке постоянного «закручивания гаек», борьбы с инакомыслящими и прежде всего с «мировой коммунистической заразой» в предвоенной Японии токко или кэмпэйтай рано или поздно вышли бы на кого-то из этих людей. Вопрос был только в сроках. Возможно, что именно так и случилось, и операция прикрытия могла быть реализована как для маскировки внедренного в группу агента, так и для актуальных в то время методов работы японской контрразведки, включая радиопеленгацию. Машины с антеннами кружили поблизости от точек выхода Клаузена в эфир с 1938 года, и только несовершенство техники не позволяло японским специалистам точно засечь месторасположение радиста. Но рано или поздно это все равно бы произошло.

Во-вторых, эпизод с засадой на квартире Клаузенов напоминает нам о том, что с конца 1939 года резидентура Рамзая (псевдоним Зорге.— «О») приказом из Центра была переведена на связь с сотрудниками резидентуры легальной. Сотрудники последней, Виктор Зайцев и Сергей Будкевич, за время до провала группы Зорге провели не менее десяти (по некоторым данным — четырнадцати) личных встреч с Клаузеном и Зорге в ресторанах, театрах, в офисе радиста и даже — последние полгода перед арестом — в квартире «Фрица» (Клаузена.— «О»). Поэтому там и была оставлена полицейская засада. При этом ни один из разведчиков, работавших в советской дипмиссии, включая резидентов, их наставлявших, не имел за плечами опыта оперативной работы. Конспирацию они осуществляли исходя из собственных о ней представлений, слабо понимая, какому жесткому наблюдению подвергаются и как от него избавиться. Были случаи, например, когда Зайцев выезжал на встречи с Клаузеном на машине советского военного атташата с дипломатическими номерами, за которой, разумеется, неотступно следовала полиция.

Надо заметить еще, что Клаузен к тому времени сменил жилье, переехав из дома, расположенного между двумя японскими пехотными полками, где его давно беспокоило обилие военных на улице, в более престижный и спокойный район, где, по странному совпадению, его соседом оказался советский разведчик, сотрудник военно-морского атташата Носов, за квартирой которого полицией было установлено стационарное наблюдение, а на улице дежурила машина для слежки за его передвижениями по городу. Майор Зайцев почему-то решил, что это как раз очень удачно, так как следовавшие за ним по пятам сыщики, знающие, что он советский разведчик, должны были решить, что он ходит не к Клаузену, а к Носову. Сказать, что это беспечность, не сказать ничего. Это вопиющая безграмотность и непрофессионализм. А если добавить к этому, что за сотрудниками военной разведки в Токио следили не только японские полицейские, но пытались наблюдать и… сотрудники НКВД, за которыми, в свою очередь, тоже шел японский «хвост», то картина рисуется и вовсе безрадостная.

Понятно, что слежка за своими в Токио образца 1941 года не укладывается в рамки нормального человеческого мышления. И в связи с упоминанием чекистов нельзя не сказать еще об одной версии провала группы Зорге: он мог являться частью «великой войны» между разведками — политической и военной.

Когда Клаузен был арестован, то на одном из первых допросов его напрямую спросили о связях с советскими дипломатами в погонах: «Начальник полиции показал мне альбом с фотографиями членов советской колонии в Токио и спросил меня, для какой цели я имел связь с членами Советского посольства? Он указал на фотографию СЕРГЕЯ (В.С. Зайцева.— А.К.) и спросил: "Кто этот человек?"».

Сам Виктор Зайцев позже вспоминал шокирующие подробности установления связи с Клаузеном: «Установить связь с Фрицем пришлось без всяких паролей, так как… я знал только место и день с часами встречи. Помня его фотографию и зная его биографию и Рамзая, я связь установил, правда, с большими трудностями, ибо Фриц не хотел признаваться, но, после того как я рассказал ему его биографию… он начал сдавать…» Это тот самый Виктор Зайцев, который, не зная Токио, куда он выходил «очень редко и, как правило, только на явки», не имел времени проверить наличие наружного наблюдения и не мог при необходимости оторваться от него (не зная города — как это сделать?) и «чтобы не сорвать встречу, выезжал на машине, оставляя ее недалеко от района встречи». В том числе на машине военного атташе Советского Союза…

Отправка условий конспиративных встреч почтой на дом Клаузену, не менее десятка контактов на виду у контрразведки, в том числе с самим Зорге, отказ сотрудников легальной резидентуры от проверки перед выходом на встречу («не было времени проверяться»), встречи дома у радиста, настойчивое игнорирование любых мер конспирации да еще вмешательство чекистов — может ли все это не навести мысли на то, что группа Зорге пала жертвой непрофессиональных действий собственных же коллег из советской дипмиссии?

В 2000 году это предположение впервые озвучил ветеран политической разведки, бывший консультант Юрия Владимировича Андропова, генерал-лейтенант в отставке Сергей Александрович Кондрашов. В 1964 году он участвовал в составлении «Заключения по архивным материалам в отношении Рихарда Зорге» и спустя 36 лет выступил с докладом, в котором обнародовал ранее неизвестные документы. Главное же в том, что отставной разведчик пришел к ясному и логическому заключению: «Основной причиной провала явилась безответственная и порочная система руководства резидентурой со стороны бывшего командования Разведупра РККА, вытекавшая из сложившейся в период культа личности необоснованной оценки Зорге как японо-германского шпиона и дезинформатора».

Александр Куланов